— А вы, милорд? — вопросом на вопрос ответила женщина.
— Я не могу спать, меня клопы закусали, Торвал меня успокаивал по-товарищески…
— Шер вам уже товарищ? — изумилась Франси.
Торвал выглянул из-за спины Антона и подтвердил.
— Да, товарищ. А что? Товарищ по печальным обстоятельствам.
— Тебя что, тоже клопы закусали? — недоверчиво спросила Франси.
Антон сделал шаг, но женщина прикрикнула:
— А ну стоять! — И Антон, сам того не ожидая, замер.
— Франси, мы лишь хотели с Торвалом выпить, — постарался объяснить он ситуацию. — Раз уж ты тоже не спишь, присоединяйся к нам.
— Я? — растерянно проговорила кухарка. — К вам за стол?
— А куда же еще? Не на горшок же ночной, — пошутил Антон. — Мы можем сеть за стол? — спросил он, чувствуя, что без ее разрешения не способен сделать и шагу. И, мысленно удивившись, подумал:
«Ну прямо чудеса в решете! Я испугался кухарки».
— Садитесь, я сейчас закуску принесу, — очень по-доброму, совсем другим голосом ответила Франси и тотчас же вышла. Антон почувствовал, что может двигаться.
«Черт-те что! Прямо наваждение какое-то!» — недовольно подумал он.
— Ты, ваша милость, тоже не мог с места сдвинуться? — спросил шепотом Торвал.
Антон согласно кивнул:
— Именно. Как к полу примерз.
— Это потому, что она потомственная ведьма, — еще тише проговорил шер. — Ишь, как голосом управляет. Но она не сознается. А если сознается, ее сожгут Рассветные. Те ведьм не любят. Если бы не служители Заката, совсем бы мир без волхвов и волшебников остался.
Пришла кухарка и принесла несколько деревянных тарелок с закуской. На них лежали сыр, какие-то разноцветные овощи, зелень и колечко колбасы. Франси прошла к комоду и, открыв его, достала стеклянные стаканы.
Все уселись в торце стола. Торвал, как самый проворный, сразу стал наполнять стаканы. Франси подняла свой, полный янтарной жидкости.
— Спасибо вам, милорд, вы оказали честь моему мужу и мне, посадив за стол рядом. Мы за все годы службы вашему батюшке такой чести не удостаивались. Видимо, судьба к нам наконец-то стала милостива, раз послала вашему чокнутому отцу такого мудрого сына. За вас, милорд!
После стакана настойки и закуски, которую Антон лопал в три глотки, он повеселел.
— Франси! А почему отца все считают чокнутым?
— Ну а кто он, милорд? Как есть ненормальный. Как выпьет, бывало, так рассказывает небылицы. Что он жил где-то не тут, а где, сам рассказать не может. И жизнь там другая, и люди тоже. А то забывал, что жизнь его рядом с нами прошла. А вся дурь эта от книжек, милорд. Накупил книжек, начитался и поглупел. Мой муж говорит, что если много читать, дураком станешь…
— Ну да, — кивнул Антон и повторил любимую присказку Флапия: — И это все знают.
Шер, разгадав, что он шутит, забулькал в беззвучном смехе, а Франси радостно подтвердила:
— Точно подмечено, милорд. И мой муж тоже так говорит. Вы поменьше читайте. Вы, сразу видно, из другого теста сделаны. Из вас благородство наружу лезет.
— Это как? — удивился Антон.
— Ну, вы белокожий, на солнце мало бываете. К физическому труду не приучены. Руки чистые, без мозолей. А такое только у господ бывает. Но что мне нравится в вас, так это то, что душа у вас не светлая.
— А какая? — спросил сбитый с толку Антон и поставил на стол вновь наполненный стакан. — Черная, что ли?
— Зачем черная? — в свою очередь удивилась кухарка. Она раскраснелась от выпитого. И то надо заметить, пила наравне с мужчинами. — Серая.
— Серая?
— Да, серая. Вы просто так на костер человека не потащите и слуг мордовать не будете. Вы сохранили еще человечность. Ну, это и понятно. У греков воспитывались. Они хоть и чудаки, но не Светлые. И посвятили вас Закату, это тоже о чем-то говорит.
Антон поднял стакан, залпом выпил. Сунул в рот желтый кусок плода и разжевал, шмыгнул носом и с интересом спросил:
— И о чем это говорит?
— А мне почем знать? — спокойно отозвалась Франси, выпив свой стакан. Поставила его, утерла рот рукавом ночнушки и потянулась к зелени. — О чем-то.
— А я не знал, ваша милость, что вы Закатный. — удивленно посмотрел на Антона шер.
— Я сам не знал. Только когда сюда прибыл, узнал об этом.
— Надо же! — Глаза Франси вспыхнули настоящим пламенем. Антон в испуге отшатнулся и посмотрел на Торвала. Заметил ли он это пламя? Но тот спокойно жевал колбасу и, когда Антон глянул на жену Флапия, та уже была прежней.
«Показалось», — успокоился он.
— Тайный ритуал! — почти закатив глаза, в странном экстазе произнесла Франси. — От вас скрывали это. Почему? И тут же сама ответила: — Сила. Для того, чтобы скрыть дар. Не иначе.
Франси уже была хорошо подвыпившей и не сдерживалась. Она вытянула руку и резко разжала кулак. Всмотрелась в Антона и разочарованно произнесла:
— Нет… Силы в вас я не вижу.
Антон не обращал внимания на ее путаную речь и жесты. Хочет, пусть машет руками.
— А мой отец, он какой был, тоже серый? — спросил он.
— Ха! Рыцарь Робарт, — с плохо скрытой ненавистью произнесла Франси, — сначала был Светлым и состоял в ордене Рассвета. В Святой земле он находил и сжигал всех, кто имел дар. Это он, как сам говорил, творил добро, очищая землю от скверны. К старости душа его стала черной. — Франси нагнулась к Антону и зашептала: — И он обратился к колдунам-прорицателям. К тем, кого он хватал и тащил на костер. Светлый всегда чернеет, запомни это и не доверяй им.
Все на них спустил, старый козел. И помер, как и жил, бестолково.
— Вы, я смотрю, его не больно любили, — заметил Антон.
— Любили? — презрительно фыркнула Франси. — А за что его любить? Он господин, мы слуги. Чернь. Наше дело служить. Она пьяным взором посмотрела на Антона. — Но вас, мой господин, я уже полюбила. Вы за один вечер сделали для нас с мужем то, чего никогда не делал ваш отец.
— И что же это? — прервал молчание Торвал.
Женщина выпрямилась и посмотрела на шера.
— Милорд посчитал нас за людей, а не за вещь. Тебе, шер, этого не понять ты не человек.
Антон поглядел на Торвала. Широкий и низкий. Но черты лица человеческие. Фигура тоже.
— А что в нем не так? — спросил Антон, разглядывая шера. — Из-за чего Торвал не может считаться человеком? У тебя, Торвал, есть хвост?
Шер и Франси замерли как громом пораженные. Антон переводил взгляд с одного остолбеневшего собутыльника на другого и не мог понять, от чего они замерли?
— По-моему, Торвал очень похож на человека.
Франси ухватила руку шера.
— Не убивай его, Торвал! Он молод еще…
От этих слов спина у Антона похолодела.
— Простите, если я что-то не так сказал, — смиренно произнес он и пожалел, что не взял с собой пистолет. Но кто знал, что, казалось бы, безобидные на первый взгляд слова заставят невысокого шера попытаться его убить.
Но шер неожиданно громко расхохотался. Он смеялся долго, и слезы ручьями текли по его бороде.
— Хвост! — повторял он снова и снова и хохотал. — Остановите ме… ха-ха… меня. Я сейчас… Ох… Умру. Ха-ха! От смеха. Ха. Ой. ой. Живот болит.
— На, выпей. — Франси сунула ему в руку стакан настойки. Торвал выпил и стал успокаиваться.
— Нет, Франси, скорее я умру от смеха, чем убью нашего лорда. Ох. Как весело стало жить… Да-а. Хвост… Ох, твоя милость…
— Вы лучше помогите мне вжиться в этот…. — Антон остановился на полуслове. Он хотел сказать «мир», но вспомнил, как отзывались о его мнимом отце и о его словах о другом мире, и сказал: — получше узнать, как тут живут и вообще, что можно говорить, а о чем лучше промолчать.
— Золотые слова, милорд, — восхищенно произнесла Франси. — Поможем. Правда, шер?
— Конечно, Франси, — разливая остатки настойки и улыбаясь, отозвался Торвал. — Тем боле, что его милость причислила меня к своим товарищам. А товарищ — это, знаешь, почти друг.
— Ну, тогда по последней, и расходимся спать. Завтра поутру выезжаем, — с материнской нежностью глядя на Антона, одобрительно произнесла Франси.
Антон одним махом выпил и произнес:
— Я тут спать буду, на столе, в комнату не пойду, там клопы.
— Тогда уж лучше на сеновале, — подумав, произнесла Франси. — Я вам шкуру медвежью дам, а Торвал проводит.
Утром Антона нещадно трясли за плечо. Он отмахивался и спросонья ворчал:
— Сегодня выходной…
— Вставайте, милорд, завтракаем и выезжаем. Уже рассвело.
— Куда выезжаем? На происшествие? А где Панченко?
— Происшествий, слава Рассвету и Закату, нет, и Панченко тоже. Вставайте, милорд.
Антон с трудом разлепил глаза. С непониманием огляделся.
— Ты кто? — недоуменно глядя на странного старика, спросил он. — Я где? Мы что вчера пили? И с кем? Черт, что это за место? Дача, что ли?
— Пили, милорд, пили. Вставайте. Франси вас подлечит. Это она умеет. А я Флапий, ваш слуга и сенешаль.
— Слуга? Синяя шаль? Я не нанимал слуг. Иди, старик. Дай поспать, — и попытался снова улечься. Но тут он вспомнил все и, мгновенно протрезвев, сел.
— Твою мать… — Антон схватился за голову. — Так это был не сон, и спьяну ему не показалось, что он переселился… — Я в замке? Да? — как-то с недоверием и обреченностью одновременно спросил он. Антон еще хранил робкую надежду, что все, что с ним произошло, это лишь сон.
— Да, милорд, поднимайтесь. Дорога неблизкая, до вечера должны добраться до местной обители Заката.
Антон, опустошенный осознанием случившегося, склонил голову на грудь и пустыми безжизненными глазами уставился на медвежью голову. Из-под шкуры выбрался спаниель, зевнул, потянулся и скачками стал спускаться с сена. Антон блекло улыбнулся, посмотрел ему вслед и поднялся.
— Пошли, Флапий, умываться. Жаль, нечем зубы почистить. У тебя мел есть?
— Есть, милорд, а вам зачем?
— Растолки и принеси на тарелке. Увидишь.
Антон вышел из ворот сеновала и остановился. Там, на дворе, под восходящим солнышком был птичий переполох. Патрон с радостным лаем носился между кур, а те в панике кудахтали и, хлопая крыльями, разбегались во все стороны. Из просторного курятника вышел, важно вышагивая, словно гвардеец кардинала, здоровенный, яркой раскраски петух. Хозяйским взглядом оглядел свой двор и увидел дебошира. Недолго наблюдал творимые им безобразия и решил проказника наказать. Расправив крылья, он понесся на него, как истребитель. Патрон не заметил опасности. Считая себя здесь самым крутым, весело лая, нарезал круги. Неожиданно на его пути оказался в боевой готовности петух. Спаниель смело прыгнул на петуха и получил клювом в лоб. Патрон присел на задние лапы