Мне было уныло и тревожно. Мой уютный мир оказался под угрозой. Почему, за что? Ведь я все делаю правильно. Живу по совести, не нарушаю закон. Разве этого я заслужила? Жизнь уже обошлась со мной несправедливо. В двадцать лет я осталась одна-одинешенька, но не пала духом, а сумела открыть чайную – выстроила свое волшебное королевство.
Но где мне противостоять Бельмору, умному, прожженному дельцу! Он мог бы быть моим дедом, а во мне все еще жило детское убеждение, что старый – значит мудрый, значит, заслуживает уважения. Сегодня я надерзила ему и уже горько жалела об этом.
Но понемногу чай делал свое дело. Я взыграла духом, отмела сожаления и неприятные мысли. Я была готова к новому дню, который, несомненно, принесет немало радостей.
Вышла в торговый зал, разгладила скатерти на столах, поставила чайник на плиту. Глянула на ходики – до открытия час.
Все было в порядке и все было великолепно.
Одну стену зала занимает шкаф, поделенный полками на квадратные отделения, в каждом – фарфоровая банка, наполненная сортом редкого чая. Банки я расписывала сама, украсив их рисунками тех растений и плодов, что добавляла в купаж.
В стене напротив открываются высокие окна. На широких подоконниках лежат шелковые подушки, чтобы гости могли удобно устроиться и потягивать чай, наблюдая за сороками в крошечном садике.
Столиков в зале всего три, каждый покрыт белой скатертью с вышивкой. На прилавке, что отделяет кухню от зала, стоят прозрачные банки, наполненные печеньем и конфетами – их состав не менее изыскан, чем состав моих чаев. С потолка свешиваются пучки сухих трав, стены украшают старинные морские карты и ботанические рисунки.
Чудесная комната, напоенная ароматами сосновых досок, пряностей и сладких фантазий!
Неспешно я рассортировала счета и заполнила учетную книгу. Засыпала в банки новые смеси, завела ходики, выставила посуду на полку.
Занялась завтраком – ко мне частенько заходили клерки подкрепиться перед работой. Я подавала лишь закуски к чаю, но они пользовались спросом.
Взялась готовить бутерброды. Каждый крошечный, на один укус – таких за чашкой крепкого сладкого чая можно съесть до дюжины.
Нарезала тонкими ломтиками багет из воздушного теста, подсушила на раскаленной плите до хрустящей корочки. Нарубила мяту, смешала зелень с мягким сливочным маслом и натертым пряным сыром, добавив каплю лимонного сока. Плавным взмахом ножа распределила смесь по поджаристым ломтикам, сверху выложила полупрозрачные кружочки свежего огурца и посыпала мелкой солью.
Ничего сложного и почти никакой магии. Я лишь немного побеседовала с мятой, прежде чем взять листочки с куста в оранжерее – промурлыкала ей формулу с модусом задора и дерзости, а огурцу нашептала комплимент с модусом бодрости. Теперь в моих бутербродах было все, что требуется человеку ранним угрюмым утром.
На решетке остывал фруктовый хлеб – твердый снаружи, но влажный внутри, полный яблочных долек, орехов, изюма, чернослива и кураги, с плотным ароматом корицы. Он сытный и умеренно-сладкий, съешь кусочек – и до обеда хватит. Нарезала хлеб толстыми ломтями и выложила на тарелки с узорной росписью.
Вспомнила, что кончается уголь, сбегала в сарай и принесла ведро.
А затем вышла на крыльцо и мелом записала на доске меню.
Немного постояла, наслаждаясь утренней прохладой. Улица опустела – рабочие уже разошлись по фабрикам. В городе было тихо, лишь вдалеке, на заводе, грохотал паровой молот – но не грозно, а как бы играючи.
Поправила вывеску и полюбовалась затейливой росписью. Вывеску изготовил для меня Вермиль, нищий художник, один из последних ферромагов старой школы в нашем городе. В золотые краски он добавил частички зачарованных металлов, поэтому на буквах играли искрящиеся отблески, даже когда на улице стояла безлунная ночь.
Утренние хлопоты были чистым удовольствием.
Как только вернулась в зал, звякнул колокольчик, и в чайную, румяная от прохлады, ворвалась моя подруга Алекса.
Я встретила ее улыбкой; при виде Алексы сложно не улыбаться.
Она считалась городской сумасшедшей; впрочем, ее любят и к ее причудам относятся снисходительно.
Алекса жила изготовлением механических игрушек на продажу, самостоятельно изучала ферромагию, но шла своим путем. Она обожала опровергать устоявшиеся гипотезы. Ее идеи привели бы в ужас любого почтенного мага столичной Академии. Хорошо, что они о них пока не знали.
Для прогулки в дождливую погоду Алекса напялила длинное черное пальто. Половина пуговиц на нем отсутствовала, а ворот Алекса прихватила на шуруп с винтом, продев его в петлицу. Ее черные волосы были скручены в небрежный пучок, а чтобы он не развалился, она воткнула в него отвертку. На шее у нее болталось ожерелье из магнитных пластинок, к которым прилипли шурупы, гвоздики, мелкие инструменты. Ожерелье не было украшением, а удобным приспособлением, позволяющим не терять детали во время работы. На руки Алекса натянула перчатки с обрезанными пальцами, ноги всунула в высокие рыбацкие сапоги. Кроме того, она забыла снять очки-консервы, и они торчали у нее на лбу, как вторая, стрекозиная пара глаз.
Понятно, почему ее называют городской сумасшедшей? Из-за ее безумной манеры одеваться. Ну еще из-за ее идей и ее игрушек, и образа жизни в целом.
– Эрла! – завопила Алекса – подруга не умела говорить тихо. – Что у тебя случилось с Бельмором? Галантерейщик сказал, что ты чуть не оттаскала его за уши. А Лилла утверждает, что ты пнула Бельмора под зад.
– Ох, если бы, – я покачала головой и рассказала ей о происшествии.
– Старый козел! – выругалась Алекса. – Жаль, что ты все же не ведьма. Дала бы ему особого чая, и пусть бы у него выросли рога и копыта.
– Не исключено, что рога у него уже есть, с молодой-то женой, – пробормотала я, и мы обе прыснули.
Алекса уселась верхом на прилавок и схватила ближайшую банку с конфетами. Открыла крышку, понюхала и вытянула губы трубочкой.
– Что-то новенькое?
– Да, вчера приготовила.
– И какая в них магия?
– Попробуй и скажи.
Алекса выудила золотистый шарик, сунула его в рот, осторожно разжевала. Зажмурилась, охнула и крепко ухватилась руками за прилавок, как будто опасаясь свалиться.
– Ну?! – спросила я в нетерпении.
– Вкусно, – промычала Алекса. – Хрустящая крошка, пряная... рассыпается на языке. Бархатная сладость.
– Это я знаю. Там орехи, мед и шоколад. Что ты чувствуешь?
– Ночь. Я чувствую ночь и… небо. Космос! – забормотала Алекса. – Небо черное, глубокое. Меня ослепили звезды. Яркие, горячие… но в то же время холодные. Мне показалось, что меня затягивает эта бездна. Я услышала музыку небесных сфер, почувствовала сливочный вкус Млечного пути и горький аромат солнечного ветра.
– Все верно! – я хлопнула в ладоши. – Все дело в меде! Он от ночных пчел Каприсии. Они собирают взяток в полнолуние и живут на пасеках на вершинах самых высоких гор. Протяни руку – и дотронешься до звезд. Пчелам Каприсии ведомы тайны небесной механики, и эти знания накапливаются в их меде.
– И долго тебе пришлось его уговаривать?
– Я беседовала с медом почти два часа, рассыпала комплименты его сладости и зрелости, но дело того стоило.
– Ты сильный витамаг, – кивнула Алекса. – И не скажешь, что самоучка.
Волшебный секрет моего чая и конфет в том, что они пробуждают все чувства. Они питают не только тело, но и сердце, и фантазию.
Мои чаи пахнут южным морем, песками Алахарры и северными сосновыми лесами. Гости пробуют на вкус тропический ливень, горный ветер и луговую росу. От горячих зимних напитков их щеки ласкает южное солнце, а после бокала летнего холодного чая они чувствуют на лице брызги прибоя. Пригубив травяные настои, они слышат шелест пальм, напевы ныряльщиц за жемчугом или задорный говор собирателей лаванды.
В этом и заключается простое волшебство «Чудесной чайной Эрлы». Но таким, как Бельмор, оно поперек горла.
В нашем городе нет места витамагии. Здесь безраздельно правят ферромаги. Они оживляют металлы, подчиняют их себе заклинаниями, грубыми и резкими, как военные команды.
Повсюду в Ферробурге гремят паровые молоты, пышут жаром домны, шипят паром вентиляционные решетки, клацают засовы и гигантские машины. Заводы и фабрики работают круглые сутки. Они выпускают мерзкие вещи: оружие и пушечные ядра, кандалы и клетки.
По улицам текут грязные потоки с пеной, ржавой от окислов металлов. Ноздри щекочет едкий запах химикатов и хлопья сажи, а жители Ферробурга чумазы от угольной пыли. Они живут бок о бок с ходячими и почти разумными автоматонами и ссорятся с ними из-за пустяков.
Так было не всегда. Ферромаги испокон веков селились в Ферробурге, но раньше они относились к металлу как к союзнику – без нежности, но с уважением. И заклинания их были строгими, однако в них не было жестокости.
Старые ферромаги изготавливали якоря и корабельные цепи, смешные флюгера и обручи для винных бочек, изящные подсвечники и забавные механические игрушки, легкие серпа и удобные молотилки. Эти вещи приносили радость и облегчали труд, но спрос на них был невелик.
Однако наука и магия не стоят на месте. Ферромаги изобретали новые, более действенные заклинания. Металл они превратили в раба и обращались с ним как с рабом. Магами двигала жажда наживы и посулы богачей, которым хотелось стать еще богаче. Теперь королевой в городе стала Ее Величество Тяжелая Промышленность.
Витамаги в Ферробурге не задерживались. Им уютнее жить в южных приморских городах, где солнце светит круглый год, а растения и животные охотно откликаются на нежные заклинания, что состоят из уговоров и ласки.
Я была единственным витамагом в Ферробурге, и я была нужна его жителям. Ведь в моей чайной они могли узнать и ощутить то, что было для них недоступно, путешествовать в дальние страны, не покидая города, и насладиться сладостями, которых не видели в Ферробурге с тех пор, как все таверны, продуктовые лавки и пищевые заводы прибрал к рукам Бельмор.