Он озадаченно почесал затылок.
– Разберусь, – отрезала госпожа Бельмор и властно обратилась к сопровождающему полицейскому:
– Эй, любезный! Достаньте носилки и двух крепких парней. Пусть отнесут господина Бельмора в мою карету.
– Все полицейские сейчас заняты, – сказал комиссар, которому не понравилось, что Магна распоряжается в участке как у себя в трактире.
– Я заплачу.
– Это недопустимо, госпожа Бельмор.
– Тогда приведу своих слуг, – уступила она.
– Вот вещи вашего мужа, – комиссар подвел Магну к столу в углу мертвецкой. – Его одежда и содержимое карманов. Пожалуйста, проверьте, все ли на месте. Вы знаете, как он оделся утром, что взял с собой?
– Да, я же слежу за ним! – сказала она раздраженно – ей хотелось скорее покинуть неуютное место, и задержка вызвала ее досаду. Она поворошила одежду, залезла в карманы, переложила на край стола кошелек, запонки, бумажник, булавку для галстука и часы.
– Где его перо?
– Перо? Какое?
– Самописное, с золотым колпачком и гравировкой в виде льва. Мой подарок. Оно очень дорогое, я заказывала его у столичного ювелира.
– Пера не было.
– Его мог забрать кто-то... из ваших? – брезгливо спросила Магна.
У комиссара полыхнули глаза.
– Нет. Вот опись изъятых вещей. Бельмор мог потерять перо. Или его забрал преступник. Или случайный прохожий бродяга, хотя тот первым делом вытащил бы кошелек.
– Скупщики за перо много дадут, – заметила госпожа Магна со знанием дела. Про нее говорили, что в бытность владелицей трактира она не гнушалась брать у гостей под залог вещи неизвестного происхождения. – Ищите перо. И накажите убийцу моего мужа!
– Прежде чем вы уйдете, мне нужно с вами побеседовать. Добсон, отведите госпожу Бельмор в мой кабинет. Буду там через минуту.
Полицейский увел Магну, а она напоследок бросила на меня такой взгляд, что даже дрожь пробрала – столько в нем было неприязни и обещания поквитаться.
Пожалуй, слишком много – чтобы все зрители увидели.
– Нам пора, госпожа Ингольф, – мягко сообщил комиссар.
– Вы меня отпускаете? Я могу идти?
Расмус покачал головой.
– Отведу вас в камеру, где вы останетесь на весь срок дознания до предварительного слушания.
После этих слов, произнесенных ровным тоном, из меня разом ушла вся энергия. Комиссар взял меня под локоть и повел глубже по коридору, я механически переставляла ноги, а голова моя кружилась от изнеможения и глухого отчаяния.
Лязгнул ключ, скрипнули петли.
– Прошу. Камера хорошая. Здесь вам будет тепло и удобно.
Удобно?! Я чуть не рассмеялась. Как может быть удобно в тюрьме? Как может быть тепло человеку, у которого в сердце поселился холодный страх?
Повесив голову, я шагнула внутрь. Дверь повторно скрипнула, загремел засов.
Но комиссар не ушел сразу.
– Позже подойду проверить, как вы устроились. Если вам что-то потребуется, или если вы захотите что-то мне рассказать – позовите надзирателя, он передаст вашу просьбу, и я немедленно явлюсь.
– Да, комиссар. Не стоит гонять надзирателя. Рассказать мне вам больше нечего, но я вам прямо сейчас перечислю, что мне требуется.
– Слушаю вас.
– Мне требуется поверенный.
– Он будет вам предоставлен.
– И еще мне требуются жареные в оливковом масле креветки, апельсиновый пунш и ароматические свечи. У вас есть доставка в номер? Чаевые серебром принимаете?
Комиссар засмеялся.
– Рад видеть, что чувство юмора вас не оставило. Креветок не обещаю, но обед вам скоро принесут.
Расмус ушел, у решетки возникла кряжистая фигура господина Стига, надзирателя (заглядывает в мою лавку три раза в неделю, берет чай со сливками и ванильные сухарики, любит почитать за чашкой газету и порассуждать о политике).
– Ох, госпожа Эрла, несчастье-то какое, – удрученно сказал он. – Но вы нос не вешайте. И опомниться не успеете, как домой пойдете! У нас тут неплохо. Крыс нет, честное слово! Вот я вам одеяло новое принесу, так совсем замечательно будет.
– Эрла?! Тут Эрла? Лопни мои глаза, тебя-то за что?! – заорал женский голос из соседней камеры.
– Говорят, что она Бельмора заколдовала, – подал реплику вежливый стариковский голос из камеры слева. – Вот незадача какая!
– Добрый вечер, Гейла! Добрый вечер, господин Пульц! – прокричала я в ответ, узнав обладателей голосов. – Меня сунули сюда по ошибке. А ты, Гейла, тут за что? Опять на рынке подралась?
– Твоя правда, – захохотала Гейла. – Выдрала космы и подбила глаз Соне. Эта дрянь вздумала продавать пирожки на том же углу, где и я! Теперь будет знать, как мне дорогу переходить.
– А я за что всегда, – печально сообщил Пульц.
– Ох, господин Пульц, – вздохнула я. – И какое место вы осквернили на этот раз?
Сапожник и тихий пьяница Пульц имел привычку справлять нужду в общественных местах, за что и попадал в каталажку раз шесть в неделю. Отделывался штрафом и порицанием и продолжал пакостить.
– Боюсь, в этот раз не повезло памятнику королю Аугусту Второму, – удрученно признался Пульц. – Темно было, как в глотке у дьявола, я не разглядел! Думал, дерево, али нужник. А это целый король оказался, фу-ты ну-ты!
– Вот ты вляпался, Пульц, – сочувственно сказал надзиратель. – Эдак тебе хулу королевской власти приписать могут.
– Да станут они возиться! У «клопов» теперь поважнее задачка – с Бельмором разобраться.
Завязался интересный разговор. Я рассказала обо всем, что произошло, получила пару советов и выслушала отборную ругань в адрес Бельмора, «клопов» и нового комиссара в частности.
Потом Гейла перешла к другим городским сплетням, Пульц рассказывал смешные байки, и время мы проводили неплохо.
Моя камера и правда оказалась теплой и довольно чистой. Я устроилась на откидной койке и подпевала Гейле. Торговка знала много простонародных песенок и голосила их во всю глотку, коротая время.
Надзиратель, который должен был пресекать все разговоры и веселье среди заключенных, тактично ушел в караульную и появился лишь полчаса спустя с тележкой, груженой тарелками.
– Уж простите, госпожа Эрла, тут еда не как у вас в чайной, – он просунул в окошко кружку с мутной жидкостью и тарелку с серой кашей. – Но есть-пить можно, коли нос зажать.
И желательно глаза закрыть тоже, подумала я, потому что меня затошнило от одного вида кушанья на тарелке.
– Обеды нам поставляют с фабрики Бельмора.
– Я догадалась. Спасибо, Стиг.
Стиг тяжело вздохнул, и, шаркая, ушел в караулку. Я мужественно отправила в рот ложку каши. Соли в нее повар не пожалел, а вот мешать забывал, в вареве было полно подгоревших комков. Но поесть нужно, иначе я совсем ослабею.
– Госпожа Ингольф! – позвал меня голос комиссара от решетки.
– И снова добрый день, комиссар. Пришли составить мне компанию за обедом? – я подняла голову. – Каша сегодня особенно удалась. Потрясающая вкусовая гамма. Тонкий аромат дегтя и изумительные горько-соленые оттенки.
– Звучит заманчиво. Но я принес ваш заказ. Простите, креветок нет, и пунша тоже. Однако я нашел на рынке неплохие пироги, сыр и бутерброды с рыбой.
– У Соны пироги брали? – разъяренно поинтересовались из соседней камеры.
– Вы принесли мне еду с воли? С какой стати?!
– Я вас пожалел. Не обижайтесь на меня за это. Вы выглядели слишком бледной и несчастной, когда вас привели в камеру. Я боялся, что вы упадете в обморок. Вам нужно подкрепиться, а тюремная пища для этого ни черта не годится. Я заинтересован в том, чтобы свидетели и подследственные были в ясном уме и сносном настроении.
Я подошла к решетке. Комиссар терпеливо ждал; в руках он держал бумажный пакет, набитый кульками и свертками.
Он и правда принес мне еду. Странный поступок, и объяснения я ему не находила.
Пытливо посмотрела на Расмуса. Уж не издевается ли он?
Но он встретил мой взгляд спокойно и слегка улыбнулся – без издевки, но ободряюще.
А в воздухе разливался одуряющий аромат пирожков – горячих, маслянистых, прожареных до золотистой корочки.
В камере слева тягуче вздохнули. В камере справа ворчливо признали:
– Сона хоть и дрянь, но пирожки у нее вкусные. Я женщина честная, врать не буду.
Я сглотнула.
– Стиг! Дайте ключ, – комиссар требовательно взглянул на надзирателя. Тот подошел, суетливо отцепил ключ от связки и передал его Расмусу.
Расмус открыл дверь и вошел в камеру. Ему пришлось пригнуться и повернуться, чтобы не зацепиться головой о притолоку, а плечами за косяки.
– Я все же решил к вам присоединиться, госпожа Ингольф, – сообщил комиссар, усаживаясь на скамью. – Перекусим вместе. Тут хватит на всех.
Он откинул доску на шарнирах, которая заменяла стол, постелил на нее припасенную газету и стал выкладывать содержимое свертков. Расмус не пожалел денег – еды хватило бы накормить и пятерых.
Я стояла, не решаясь сесть, и мучительно ломала голову над причинами, которые двигали комиссаром.
«Клопы» ничего не делают просто так. Скорее всего, Расмус пытается втереться ко мне в доверие таким вот нехитрым способом. Угощает обедом в расчете, что я, исполненная благодарности, начну болтать и скажу что-то, что он сможет использовать против меня.
Нет, пожалуй, Расмус не столь наивен. Значит, тут что-то другое.
Но выгнать его из камеры я не могла, а мой желудок мучительно стонал в ответ на запахи, и потому я вздохнула, села на койку напротив и попросила:
– Комиссар, раз уж на вас нашел приступ необъяснимой щедрости, пожалуйста, поделитесь и с другими заключенными. Вас ведь мама учила в детстве, что лакомиться в одиночку нехорошо?
– Да, припоминаю, что-то такое моя матушка говорила. Хотя чаще она просто брала розги. Стиг!
– Господин комиссар?
– Это вам. А это передайте в две другие камеры.
Комиссар спокойно вручил ошеломленному надзирателю завернутые в бумагу пироги.
– Слушаюсь, – пробормотал окончательно растерявшийся Стиг.