— Не говори, дорогая! Беда с ними, и только!
И так далее и тому подобное. Завершив беседу на столь же интеллектуальные темы, они сняли иголки, закрыли крышки и расстались, посылая друг другу бесчисленные воздушные поцелуи.
За полчаса Жоан Смельчак по горло насытился разговорами о погоде, модах и служанках; слова неизменно были одни и те же, остроты одинаково избитые.
«Большинство людей уже разучилось думать, — размышлял юноша. — Только, говорят, заведут пружину, приладят на нужную бороздку иглу, пустят в ход пластинку… И так всегда, на один и тот же лад».
Но, не желая делать чересчур поспешные выводы, Жоан решил побродить по городу и проверить свои наблюдения.
— Подожди, я скоро вернусь, — предупредил он своего проводника и отправился в путь.
Однако везде, куда он совал свой нос, бормотали пластинки, одни только пластинки. С высоты трибун ораторы оглушали огромные толпы призывами:
— Душа Расы вечна! Наш народ — величайший в целом свете!
В университетских аудиториях профессора на своих кафедральных престолах торжественно заводили (в который раз!) одну и ту же пластинку, а студенты, чтобы не заснуть, ловили мух, у которых к лапкам были привязаны крохотные пластинки-жужжалки.
В книжных лавках литераторы обращались к продавцам:
— Покажите, пожалуйста, последние пластинки, присланные из Парижа.
— У нас есть Ультрарациональный иррационализм в соусе из голубой печали.
— Отлично!
— И еще можем предложить Инфраиррациональный рационализм в соусе из розовой надежды.
— Великолепно!
— Еще есть пластинки новейшей школы Письма По Слуху. Новая эстетическая норма! Писать надо с закрытыми глазами, тогда до вас доходит кипение призрачных звуков в мире, безмолвном и бесплотном.
— Чудесно!
И писатели покидали магазины, унося под мышкой готовые духовные изделия. Всякие, в том числе и гениальные…
На улицах тупой иглой по истертой пластинке канючили нищие Граммофоны:
— Подайте, Христа ради! Подайте, Христа ради!
Старые друзья, встречаясь в кафе или у входа в кино, повторяли заношенные фразы:
— Выглядишь ты великолепно…
Никому и в голову не приходило выбросить старую пластинку и заменить ее новой. Все говорили и говорили, говорили часами, говорили без отдыха, без конца, а когда завод подходил к концу, то обращались к первому встречному с такой просьбой:
— Покорнейше прошу вас, покрутите разок-другой мою ручку.
— Что за вопрос, сеньор, с большим удовольствием!
Учтивый прохожий заводил пружину, незнакомец благодарил, и оба Граммофона тут же втягивались в беседу:
— Ну и жарища сегодня, не правда ли?
— Дышать нечем… Но завтра, наверное, будет дождь.
— Вряд ли. Небо такое ясное.
И так далее и тому подобное. И, завершив этот приятный разговор, собеседники мирно расходились.
— Скорей прощайся с родными, — и в дорогу! — взвыл Жоан, разыскав Крылатый Граммофон.
— Уже?!
— Немедленно! Ни минуты не потеряю в этом городе, где только и слышишь заигранные пластинки. С ума можно сойти!
В ответ Граммофон поставил иглу на ободок пластинки (на этом ободке записан был бодрый смех) и расхохотался.
— Чего ты заливаешься? — обиделся Жоан.
— Просто так. Влезай ко мне на спину — и поехали.
— Разве ты не хочешь навестить свою семью?
— У меня нет семьи, — откровенно признался Граммофон.
— Но ты же сам говорил…
— Это все враки, все выдумано Волшебной канцелярией. У меня нет ни папы, ни мамы, ни братишек Граммофончиков, нет и не было. Да неужели ты не видишь, что этого города нет на свете? Что он не более как мираж, придуманный, чтобы сбить тебя с толку.
— Но зачем? С какой целью?
— А я откуда знаю!.. Может быть, феи хотели тебя чему-то научить. Они ведь тоже как заведенные: только и знают, что всем читают мораль.
Жоан Смельчак задумчиво обозревал город, ему хотелось запечатлеть в памяти эти жалкие создания, которые без конца пережевывают одни и те же мысли и говорят одни и те же слова.
— А ведь это все похоже, — сказал он, — на наш мир, если взглянуть на него через рентгеновскую камеру… Ну, полетели!
Однако прежде чем оседлать Граммофон, Жоан с беспокойством посмотрел на небо.
— Кажется, собирается дождик…
— Нет… Что ты… На небе ни облачка, — возразил Граммофон вполне серьезно.
— Ты прав… Но парит сильно… Не миновать грозы…
И так далее и тому подобное.
Поговорив добрых четверть часа о погоде, Жоан Смельчак со всеми предосторожностями уселся на крышку Граммофона, и тот, плавно взмахнув крыльями, устремился в голубой простор.
Глава 5ПАЛОЧКА-ПОЖИРАЛОЧКА
Темной ночью Крылатый Граммофон тихо спланировал, высадил Жоана в пустыне и исчез, бесследно растворившись в черном безмолвии.
Оказавшись в пустыне, Жоан Смельчак, ужасно усталый и едва живой от голода, лег на спину и проговорил:
— Что ж, одно только мне теперь остается: найти светящийся во тьме огонек. Ведь, ей-богу же, именно так поступают в подобных обстоятельствах все сказочные герои. Итак, добудем этот огонек.
Он слегка приподнялся, локтями уперся в песок и принялся сверлить глазами непроглядную мглу. Напрасно! Огонька не было и в помине.
— Нет, подумать только, — с досадой пробурчал он. — Эти пустоголовые феи забыли мне дать путеводный огонек. Что же мне, горемычному, теперь делать в этой кромешной тьме?
Вконец измученный, Жоан Смельчак снова улегся на землю; оставалось лишь одно — терпеливо дождаться восхода. И чтобы с удобством скоротать ночь, он решил устроить себе песчаное ложе. Собственно говоря, даже не ложе, а убежище от ветра с песчаной подушкой.
Жоан Смельчак принялся за работу; и сразу же нащупал какой-то длинный и тонкий предмет. Он осторожно обследовал его и убедился, что перед ним деревянная палочка, к которой бечевкой привязано письмо в конверте. «Ну ясно, — подумал он, — это мне депеша от фей».
— Но вот беда, темно, хоть глаз выколи, как же мне прочесть письмо?! Хоть бы луна показалась…
Не успел он высказать это скромное желание, как из-за туч выплыла огромная луна и осветила всю пустыню. Это была не обычная луна, а луна искусственная, и появилась она только потому, что ее свет понадобился Жоану. Пустыне, однако, она придавала трепетное очарование, залив ее волнистую поверхность своим бледным светом. Жоан извлек из конверта письмо и с жадностью прочитал его:
«Мой дорогой Жоан Смельчак! Здесь тебя ждет гибель, поэтому отправляйся в путь. Пустыню можешь пересечь в любом направлении — все дороги волшебно сходятся в одном месте, в оазисе Зеленого Блаженства. Однако не рассчитывай на нашу помощь. Выкручивайся как знаешь. Мы посылаем тебе нашу волшебную палочку, это уже кое-что! Поднеси ее к любой части тела и пожелай чего хочешь. Желание твое исполнится ценой утраты данной части. Понятно?
С волшебным приветом
Президент Международного Синдиката фей и Академии Прикладной и Черной Магии»
Жоан пожал плечами:
— Ну и стиль! — И раздраженно добавил: — Нет, эти мучительницы и в самом деле используют меня как подопытного кролика. Я им нужен для всяческих репетиций — ведь и волшебникам надо на ком-то тренироваться. И до чего же меня раздражает нахальство этих фей. Они, видите ли, учат нас людей, тому, что только нам и дано понять; как будто без их помощи мы не узнаем, что такое жизнь, страдания, способность жертвовать собой. Этим дурам и невдомек, что им самим есть чему у нас поучиться.
Однако, как обычно, Жоан трезво оценил обстановку (здравый смысл ему всегда подсказывал быстрые решения). Повесив на шею палочку, чтобы она, не дай Бог, не упала и не затерялась в песке, Жоан Смельчак пустился в тягостный путь через пустыню.
Временами луна (она была вдвое больше луны обыкновенной, той луны, которая разгуливает по небу, когда ей это положено) освещала ему дорогу, озаряя пустыню своим неправдоподобным сиянием.
Он шел и шел, километр за километром, пока не свалился от усталости.
— Как бы мне сейчас пригодился верблюд! — сказал он, и мгновенно пришла ему на ум мысль испытать достоинства волшебной палочки.
— В самом деле, черт побери. Одним, пальцем больше, одним меньше, какая разница. Чем ковырять вот этим пальцем в носу, дай-ка лучше променяю его на верблюда, сильного и безотказного. Решено!
Сказано — сделано. Жоан Смельчак коснулся палочкой мизинца на левой руке и сказал:
— Хочу верблюда!
Палец исчез, как это и полагалось по законам Черной магии, а перед Жоаном восстал из песка рыжий красавец верблюд; Жоан, не теряя даром времени, взгромоздился на него и, блаженно покачиваясь между горбами, отправился в путь…
Однако через полчаса у него от голода засосало од ложечкой и свело от колик живот.
— А не съесть ли мне бифштекс с картошкой? — нерешительно пробормотал он, глотая слюнки. — Опять же — пальцем больше, пальцем меньше — подумаешь, какая важность. Я на скрипке играть не собираюсь. А ну-ка попытаем счастья!
Он ударил палочкой по безымянному пальцу и — о чудо! — перед ним появился чудесный бифштекс в ожерелье румяных картофелин.
— Странно! Такой большой бифштекс умещается в таком маленьком пальце? — поразился он, предвкушая трапезу из собственного мяса, поджаренного на рашпиле.
Но Жоан решил отложить все думы на десерт и, как людоед, набросился на бифштекс. При этом он спохватился, что нужны вилка и нож… Затем захотел он сыра, груш, бананов… Не говоря уже о всяких прочих лакомствах… Одним словом, к концу обеда Жоан Смельчак стал Жоаном Беспалым.
«Если так пойдет дальше, — подумал он, — я сожру себя, не добравшись до оазиса; надо взяться за ум и обуздать свой аппетит».
И Жоан поклялся, что не станет без особой нужды пользоваться волшебной палочкой.
Но едва забрезжило утро, как он снова проголодался, и, что делать, — пришлось заморить червячка. Когда же подошло время второго завтрака, он с аппетитом умял два поджаренных хлебца, три пирожных с заварным кремом, выпил чашку молока. Итог — половины левой руки как не бывало…