Его голос былсовершенно спокойным. Таким спокойным, что отец с тревогой посмотрел на него,но взял себя в руки и тоже спокойно сказал:
— Да, особенно еслибрать во внимание генофонд всего человечества!
Сергей Сергеевич судовлетворением заметил, что в глазах его сына появился интерес и своодушевлением продолжил:
— Дело в том, чтомысленный идеал всегда расходится с его словесной реализацией…
«Исполнением…» —вспомнив Владимира Всеволодовича, мысленно поправил отца Стас и действительно синтересом стал слушать дальше.
— Все писатели,художники, музыканты стремятся к этому идеалу. — Но он недостижим никогда. Кнему можно только приблизиться. Отсюда и муки творчества. Постояннаянеудовлетворенность самим собой. Долгие годы труда. И все равно этот вечныйразрыв между словом и делом остается непреодолимым…
Услышав это, Стасневольно нахмурился.
Сергей Сергеевичрешил, что он неосторожно напомнил сыну о слове, от которого освободила егоневеста и, сердясь на себя, кашлянул в кулак:
— Ты вот что… тысильно не переживай! — как-то виновато попросил он.
— О чем ты? —недоуменно взглянул на него Стас, думавший на самом деле о недостижимости этогоразрыва.
— Как это о чем?Точнее, о ком… О Лене!
— А-а… — будтоприпоминая что-то давно забытое, кивнул Стас и пожал плечами: — А что тутпереживать? Собственно, ничего особенного не случилось. Я все равно не хотел,чтобы у нас было все быстро. Ей надо учиться. Мне еще — тоже. Причем, много исрочно!
— Так ты вроде и такучишься… — озадаченный последними словами сына, напомнил отец.
— Да нет, я решил набудущий год поступать еще в один институт! — нетерпеливым голосом перебил Стас.
— В какой?! Надеюсь,в родственный твоим факультетам? В какой-нибудь историко-архивный?..
— Нет, наоборот — втехнический. Точнее, связанный с электроникой! — твердо ответил Стас и, видя,как меняется лицо отца, поспешил успокоить его: — Не беспокойся — заочно!
— Как это небеспокойся?! Совмещать учебу на двух гуманитарных факультетах с техническим… —Сергей Сергеевич взглянул на сына, как, наверное, смотрел на самых трудныхсвоих пациентов, и покачал головой: — Боюсь, такого не выдержит даже такаясветлая голова, как твоя! Зачем тебе это?
— Понимаешь… — Стаскивнул на замусоренный пол и, старательно подбирая слова, чтобы было понятней,объяснил: — Я решил избавить человечество от мук творчества.
— Что?!
— Ну, как бы это тебепонятнее объяснить. Коротко говоря — изобрести прибор, который смог бызаписывать мысли человека. Назовем его условно — мыслефон.
— Мыслефон?! —ошеломленно переспросил Сергей Сергеевич. — Но ведь это же невозможно!
— Когда-то идиктофон, да что там — вообще запись человеческой речи казалась невозможной.Однако вот ведь — изобрели!
Стас кивнул надиктофон и победно взглянул на отца.
— Да ты хотьпредставляешь, какие знания потребуются для этого?! — уже с нескрываемойтревогой воскликнул тот. — Тут мало электроники и вообще всех технических наук!Нужно еще знать, как устроен и работает человеческий мозг!
— Значит, поступлю ив медицинский! — как о само собой разумеющемся невозмутимо сказал Стас.
— Все учеба, учеба, ажить когда? Тебе ведь нужно будет создавать семью, обзаводиться детьми!
— Зачем? — снова равнодушнопожал плечами Стас. — Я ведь теперь никогда не женюсь. Как говорится, все, чтони делается — все к лучшему. Семья была бы мне только помехой на пути к такойцели. А так, спасибо Ленке, теперь как следует выучусь, изобрету мыслефон ипервый же воспользуюсь им!
Видя, что сейчаспереубедить сына нет никакой возможности, Сергей Сергеевич поднялся с дивана,неопределенно пожал плечами и вышел из комнаты.
Стас резко повернулсяк компьютеру. Задача была поставлена. Надо было начинать ее выполнение прямосейчас. Он с детства не привык откладывать серьезных дел на потом.
Но тут за дверьюснова послышались голоса родителей:
— Ну… как он там?
— Все нормально.Переживает, но держится молодцом!
— Сережа, ты что-тоутаиваешь от меня…
— Да ничего я неутаиваю! Просто он решил поступать еще в один институт…
— О, Господи!
— Наверное, для того,чтобы забыться… Он же ведь весь в меня — однолюб!
Стас только головойпокачал, услышав эти слова отца. В самую точку, в самую боль сердца попал — вотуж поистине кардиолог!
Неожиданно ему чутьли не до слез стало жалко родителей. Нужно было прекращать хоть их мучения. Онрешительным движением выключил компьютер, вышел из комнаты и, потирая ладони,как можно непринужденней сказал:
— А вот — и я! Надеюсь,мои любимые оладышки еще не остыли?..
Глава вторая
ЛИК И ЛИЦА
1
— Прежде всего мы должны спасать отца! — с укоромнапомнил брату Ахилл.
...За воротами с гордо восседающим на молнияхримским орлом слышалась громкая перебранка.
Ахилл, стройный мужчина лет тридцати, в римской тунике,на правах старшего брата распекал одетого в греческую одежду двадцатилетнегоЮния, который еле держался на ногах после ночной пирушки.
На голове младшего брата красовался съехавшийнабок увядший фиалковый венок. На груди пробка от амфоры — шутливая награда друзей за удачную шутку иликакую-нибудь отчаянную выходку. За поясом была заткнута фригийская шапка. Рядомс ним стояла красивая юная флейтистка из таверны. Юний прихватил ее с пира итеперь пытался провести в дом.
Из двери выглядывала жена Ахилла, отгоняющаяспать двоих детишек. Чуть поодаль стояли раб и рабыня.
— Погоди, вот вернется патер, и я расскажу емувсе! — пересыпая эллинскую речьлатынью, грозил Ахилл.
— Что все? А что я такого сделал? — нарочито изумлялся Юний, жестами призывая всвидетели своей невиновности небо, деревья, флейтистку...
— Слышишь, Ирида, он еще спрашивает! — оборачиваясь, в свою очередь, к жене, возмущалсяАхилл: — Три дня назад, во времясвоей очередной вакханалии, ты с дружками вывалил из повозки торговца рыбой!..
— Вот была потеха! — захохотал Юний и, вставляя в пику брату в речь варварские слова,принялся объяснять флейтистке: —Этот торговец напоминал акулу, гонявшуюся по мостовой за кефалью!
— Вчера учинил драку в таверне!..
— Да разве же это драка? Мы даже одной амфоры неразбили. И носы у всех целы!..
— А сегодня...
— Что сегодня? — с вызовом уточнил Юний.
— Я даже слов подобрать не могу, чтобы назватьтвой поступок... Ты осмелился привести в наш дом — о, боги! — в наш достойнейший, благочестивый дом продажную женщину!
— А что здесь такого? Может, я жениться на нейхочу! Да! Жениться! Верно, Юлия? —спросил Юний, приобнимая флейтистку.
— Элия!.. — осторожно поправила та, с изумлением глядя на него.
— Элия? — удивленно переспросил Ахилл. —Почему Элия?! Ведь она не римлянка!
— Я... —пыталась что-то объяснить флейтистка, но Юний остановил ее.
— Какая тебе разница, кто она! — закричал он на брата. — Ведь это я женюсь на ней, а не ты!
— Ты? —не поверил Ахилл, до которого только теперь стал доходить смысл услышанного.
— Да, я!
— На ней?! Сын одного из самых богатых и уважаемыхлюдей Понта, брат чиновника Синопы, сам имеющий римское гражданство — на какой-то флейтистке?!
— Элия, слыхала, кто я? — приосанившись, уточнил у девушки Юний.
— Да... господин!
— И как, согласна выйти за такого?
— Юний, не сходи с ума! — закричал Ахилл.
— Сейчас! Немедленно! — явно издеваясь над братом, заторопил Элию Юний.
— Остановись, безумец! Мало тебе, что ты навекпогубишь свое имя, так еще и лишишься наследства!
— А тебе-то что? Ты ведь, кажется, только имечтаешь об этом!
— Ты, наконец, опозоришь меня с отцом!
— Вот оно — главное! — торжествующеподнял палец Юний.
— Да! Главное! Почему я должен страдать из-затого, что у меня сумасбродный брат? Вот уж поистине, кого Юпитер хочетпогубить, того в первую очередь лишает разума!
— Это тебя Зевс лишил его, раз ты уже даже нашихбогов называешь римскими именами!
— Скажите, пожалуйста! — театрально развел руками Ахилл. — Можно подумать, что это говорит человек, которыйверит в богов! Да я уже десять лет не видел тебя молящимся! От тебя исходитодно только зло! Ну, скажи, для чего ты живешь, что хорошего говорят о тебелюди? А что скажут потомки? «Помни о смерти!» — напоминают нам римляне, а ты?
— А мне больше по душе наше эллинское: «Ловимомент!» Или еще лучше мое собственное: «Помни о жизни!» Я жить люблю! И нехочу даже слышать о смерти... О сером душном Аиде, который ждет всех послежизни!.. Я есть, пить, веселиться, танцевать хочу! Вот я чего жажду от жизни...И чего никогда не поймешь ты! Напялил римскую одежду и корчишь из себядобропорядочного квирита! А знаешь, как зовут тебя за глаза в Синопе? «Римскаяподстилка»!
— Замолчи!..
— О! Да ты никак в гневе? Или забыл, что римлянеговорят: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав»?
— Не смей произносить имена римских богов! Непачкай их своими губами! В тебе нет ничего святого! Элия, я считаю своим долгомпредупредить тебя, что это —страшный человек! Он может без зазрения совести солгать, украсть, предать...
— Ударить! — подсказал, сжимая пальцы в кулак, Юний.
— И угодить за это в тюрьму! — быстро, с угрозой предупредил Ахилл.
Юний кинул быстрый взгляд на его жену, на рабов и,понимая, что вокруг слишком много свидетелей, решил окончательно отомститьбрату через флейтистку:
— Ну, Элия, решайся: да или нет?
— Да, Юний... Да! — веря и не веря происходящему, прошептала та.