– Там, говорят, Шар был, – нехотя отрывается Валерик от коллоидного газа. – Золотой Шар, или Машина желаний. Его один сталкер нашел и использовал годами, а потом другу карту нарисовал, тот пошел, и дошел, и пожелал. Только Шар то желание выполняет, которое самое сокровенное, понимаешь? То, что в душе прячется. А тот сталкер зону ненавидел больше всего на свете. Ничего не хотел так сильно, как зону ненавидел, вот и – накрылась зона, нет туда больше ходу никому. Ничего из нее больше не вынесешь.
– Так а как же? – волнуюсь я. – Как это получилось? Как оно сработало? Что ученые говорят?
– Уче-о-о-о-ные, – тянет Валерик. – Ученые про то ничего не говорят, это я тебе байку сталкерскую пересказал.
– И как мне поможет твоя байка? – кричу я.
Теперь Валерик по-настоящему злится.
– Слушай, Спичка, у тебя другой шанс есть? Кроме чуда? Нет? Так вот и не ори. Или божьего чуда жди, или вон пошли с нами за чудом, к которому тропка проложена и на карте отмечена. Там, глядишь, и вернут тебе твою… детородную функцию, будешь со своим Григом жить-поживать. Фифа. Иди отсюда вообще, дай мне поработать.
На фифу я не обижаюсь, и похлеще называли. Я смотрю на его упрямый, плохо стриженный затылок, и мне вдруг становится его очень жалко.
– Валер, – говорю. – А ты-то сам что у Шара попросишь?
– Не твое дело, – бурчит, и я понимаю – не мое. Ухожу.
ВАЛЕРИК, девятнадцать лет
Подняли нас затемно. Вышли на улицу туманную и холодную, зуб на зуб не попадает. Мы трое ежимся, руки прячем, а этому, альфа-Витьку, хоть бы хны, стоит в футболке на голое тело, торсом хвастается, мутант. Спичка на него как завороженная смотрит, а он взгляд ее перехватил и улыбается сытым котом. Надел я панаму и чувствую себя нелепо до крайности. Снял, в рюкзак сунул. Смотрю, Спичка с Ванычем тоже от головных уборов избавились. Стоим, как солдатики на смотру, а Витек у нас командир.
– Внимание, господа туристы. Двигаемся гуськом, желательно след в след. То есть первым идет Юрий Иванович, за ним Валерик, прямо по его следам, дальше – Вика, а я замыкающим. Если скомандую: «Стоп», значит, надо замереть, объяснять там некогда. Тропа хоть и натоптанная, но в Том лесу всякое бывает, всего не упредишь. Это ясно?
Шпарит, как по писаному, экскурсовод. Не люблю таких, наглых, самодовольных.
– Ясно, – Ваныч отзывается.
Спичка кивнула, я тоже кивнул, мне не жалко. Что тут непонятного? Идешь себе по тропе, и иди, эта аномальная зона не такая страшная. Говорят, если с тропы не сходить, все хорошо будет.
– На тропе бывает блуждающая пасть и лисья труха, с боков может зеленка наползти. Я все увижу и скомандую. Главное условие: с тропы самостоятельно – ни ногой. Без моего на то позволения вообще никуда – ни ногой. Но если уж прикажу бежать, бежать, куда указано, двумя ногами. Ясно?
Киваем. Инструктаж проходим у остряка-самоучки. Мерзнем, как цуцики.
Цуцик. Слово такое милое, мамино, давнишнее. Еще с того времени, когда мама меня помнила. Сейчас она и себя не помнит, спасибо болезни Альцгеймера, от которой лекарство – одно чудо, да и то сомнительное. Я раньше думал, что это болезнь стариков и старух, маме же сорока нет! Я для нее на все пойду, биться буду, как она за меня когда-то. Говорят, им, больным, не больно, главное не расстраивать, давать жить спокойно в «мутных» участках, тогда и просветления чаще приходить будут, только я не могу, когда она меня папой считает и целоваться лезет, и рассказывает такое, что… не могу я, вот и все.
– Валер, пошли, что ты?
Это Спичка меня в бок толкает, видать, инструктаж закончился. Пошли, раз так.
До края леса как попало шли, а я все в него всматривался. Со стороны – лес как лес, елки острыми мордами в небо тычутся, листва шумит. Но есть что-то особенное, зловещее, темное молчание какое-то. А может, мне так просто кажется, потому что я знаю, что это за лес. Тот лес, надо же. Могу позавидовать местным жителям – такое отсутствие воображения. С другой стороны, как здесь жить человеку с воображением? Оно у них, даже если было, атрофироваться должно в целях самосохранения вида, иначе с ума сойти же.
Вышли мы на опушку. Ваныч на тропу встал, а у самого ноздри раздуваются, глаза горят то ли от страха, то ли от возбуждения. Я за ним. Чувствую, коленки дрожат. Ничего, подрожат и перестанут, это у меня нервная реакция такая, кратковременная. Спичка сзади сопит, тоже волнуется, но с этой все понятно, она бежать напрямик готова, лишь бы вернуть себе матку здоровую и Грига своего разлюбезного. Того не понимает, дурочка, что если бы любил он ее, то не бросил бы, по врачам бы затаскал, пересадку оплатил, приемного ребенка бы взял, в конце концов, но не бросил одну в больнице, заплатив, как проститутке. Впрочем, почему как? Она и есть проститутка! Тупая. Стоит, мутанту глазки строит. Дрянь. Так я на дуру эту разозлился, что коленки дрожать перестали, и как раз Витек скомандовал: «Пошли!» Мы пошли, шаг в шаг, гусиной тропкой.
Топали мы молча, а вокруг светало. Стали видны деревья, синим мхом обвитые, длинные нити до самой земли свисают, колышутся. Ни ветерка вокруг, а они колышутся, поскрипывая. Ни комарика, ни птичьего гомона рассветного, тишина вокруг, только наши шаги слышны. Построились, маршируем. Я стараюсь туда ступать, откуда Спичка свою ногу забирает, и пятку ей не отдавить. Тропа широкая, метр где-то. С одного краю трава стоит высокая, сочная на вид, с другой как оранжевые опилки рассыпаны. Это, наверное, и есть лисья труха, которая быка за час обглодать до костей может, если Интернет нам не врет. Я уже собирался у Витька спросить, правда ли это, но тут мы на поляну вышли, и у меня дух захватило. Ваныч, кремень, и тот крякнул, а Спичка в голос вскрикнула.
Посреди поляны раскинулось почти круглое озеро, метров пять в диаметре, а из озера прямо на нас пялилось нечто, больше всего напоминающее дебелую бабу в кокошнике, растущем прямо из покатого лба.
– Разбудили, – сказал Витек. – Сейчас играть будет.
Словно услышав, существо перевернулось на спину, явив взору тугой выпирающий живот и огромные розовые груди, и забило ногами, поднимая фонтан брызг. Стопы у чудовища были длиной с локоть, увенчанные тонкими сросшимися пальцами. Тугие маслянистые брызги летели на траву, сминая ее так, будто не вода вовсе в том озере была.
– Что это? – прошептала Спичка.
– Это Луженица. Правда, красавица? – ухмыльнулся Витек.
Нашел над чем смеяться, урод.
– Откуда она здесь? – не унимается Спичка.
Мне тоже интересно, жду ответа с нетерпением.
– Дачница одна ягоды собирала во время Посещения. Испугалась, заплутала, а потом поздно было уходить, так и осталась. Мы ее Луженицей прозвали, потому как она из лужи той не вылазит. Живет вот, никого не обижает особо, если близко не подходить. Младеней плодит.
– От кого?
Это мы одновременно со Спичкой спросили.
– Да кто его знает, тут много кого ходит. Упырники, например. Зомби, говорят, видели. Танцующего.
Луженица тем временем нырнула и пустила бульбы. Огромные пузыри поднимались из гелеобразной жидкости и лопались с громким плюмканьем. Мы смотрели, не отрываясь.
– Ишь, заманивает. Для вас старается, – пояснил Витек.
Я собирался было спросить, куда потом младени деваются, но тут вмешался Ваныч:
– Я извиняюсь, гражданин начальник. Мы, может, дальше пойдем?
Витек пожал плечами и скомандовал:
– Вперед!
Мы прошли метров триста и снова углубились в лес. Все это время Луженица плескалась и булькала, а убедившись, что мы больше не обращаем на нее внимания, обиженно заныла.
На сей раз долго шли, дошли почти, я по карте засек. С полчаса до гряды оставалось, как Витек скомандовал: «Стой!» Виденное на поляне даже у меня отбило желание своевольничать, мы замерли, как один. Я осторожно оглянулся и увидел, как справа от нас клубится зеленый, как молодая елочка, туман. Мелькавшие в толще тумана искорки усугубляли сходство с новогодним деревцем, но в том, как медленно и неотвратимо он на нас надвигался, ничего праздничного не было.
– Слушать внимательно, – сказал Витек спокойно, и от этого спокойствия у меня похолодело в районе копчика. – Вика, стань за мной и обеими руками хватайся за пояс. Вот умница. Валерик, становись следом и бери за пояс Вику. Крепко. Юрий Иванович – замыкающим. Мне надо, чтобы вы держались друг за друга крепко, очень. Чтобы не отпускали, даже если мне вас всех волоком волочь придется. Готовы?
Мы вразнобой подакали. Кажется, не один я прилип взглядом к надвигающейся зеленке.
– С правой ноги – пошли! Раз! Раз!
На манер гусеницы мы сошли с тропы, добрались до большого, голого на вид холма, бодро протопали по склону и взгромоздились на вершину, где Витек наконец скомандовал: «Стой!»
По мне пот катился градом, Спичка опустилась на землю без сил, стоило мне ее отпустить, и даже Ваныч с лица спал. Только этому все нипочем, троглодиту. Сказано слово – мутант.
– Часов пять у нас есть, можем поспать, – выдал троглодит Витек и улегся прямо на голую землю. – С видом на вашу гряду.
Я осмотрелся. Гряда выглядела как гребень дракона-забияки, лишившегося в драках половины зубцов. А вон и проход, которым никто не ходит… Но мы сегодня пройдем. Мне стало жалко Спичку и троглодита, но я вспомнил про маму и сжал зубы. Интересно, чего Ванычу надо?
– Зачем на земле, гражданин начальник? – удивился Ваныч. – Мы сейчас коврики расстелем и спальники в одно одеяло состегнем, где трое, там и четверо лягут, выспимся в тепле.
Я поежился и пошел доставать пенку. На вершине дул холодный ветер, солнце зашло за тучи и почти не грело.
Ложе действительно получилось такое, что и на пятерых худеньких хватило бы. Крутой рейнджер Витек подумал и согласился, прилег с краю, конечно же, со Спичкиного, прижался спиной к девчачьей спине. Я тоже с краю лег, и мне досталась спина Ваныча. Почему-то подумалось, что Ваныч наверняка дерет нашу Спичку, как сидорову козу. А может, и нет. На этой, надо сказать успокаивающей, мысли я и отрубился.