Чудо как предчувствие. Современные писатели о невероятном, простом, удивительном — страница 22 из 44

— в представлении итальянцев фигура куда более значительная.) На изучение второй части острова — Анакапри — у меня уже не хватило времени. Пришлось в потоке с обычными туристами ограничиться виллой Сан-Микеле и Monte Solaro.

На самом деле Капри — остров большой. Нужно принимать во внимание не только его горизонтальное, но и вертикальное измерение. Это остров многоуровневый, что увеличивает его площадь в несколько раз. За семь дней, уходя на прогулку с раннего утра и возвращаясь поздно вечером, я не обошел, наверное, и сотой части этого острова. При этом в гостиницу я возвращался, не чувствуя под собой ног, и падал на кровать совершенно без сил. Гулять по горизонтали — это одно, а по вертикали — совсем другое. Нечто такое можно испытать в Крыму, особенно — в районе Нового Света, который чем-то напоминает Капри.

Но не это открытие было главным, и не оно поразило меня. За семь лет пребывания на Капри страстный ходок Горький, несомненно, обошел весь остров вдоль и поперек, снизу доверху, и не один раз, изучив каждый его метр. Меня поразил не размер острова, а именно феномен Красоты Капри.

Да, примерно на третий или четвертый день к ней привыкаешь. Думаю, проживи я здесь месяц, я вообще перестал бы ее замечать, во всяком случае, перестал бы бесконечно ею восхищаться. Красота эта слишком бросается в глаза. Она не проникает в тебя постепенно и деликатно, как, скажем, красота Русского Севера. Красота Капри заполняет тебя сразу и целиком, властно, с первого взгляда, как немыслимо красивая женщина. Это такой «рак глаза». Не то что одного дня, одного часа довольно, чтобы ты оказался в полной власти Красоты этого острова и захотел, по словам Горького, оправить его в перстень, чтобы увезти с собой. Именно поэтому уже со второго дня я запретил себе фотографировать виды. Это абсолютно непродуктивно. Все виды здесь одинаковы, потому что одинаково прекрасны.

Однообразное чудо. Не самое лестное определение для, возможно, самого красивого места на земле.

Сделав такое открытие примерно на третий день, я приуныл. Я стал задавать себе вопрос: какого черта я здесь делаю? Я не Горький, чтобы снимать виллу за виллой, выбирая наиболее подходящую для быта и творчества, жить с актрисой МХТ Марией Андреевой, одновременно гражданской женой, секретарем и переводчиком, и писать о «свинцовых мерзостях русской жизни». Ко мне не приедут Ленин и Шаляпин.

Я не из тех, кто, жалея потраченные деньги, будет убеждать себя, что здесь исключительно хорошо, потому что здесь исключительно красиво. К тому же во мне нет туристического азарта и жажды изучения древних камней. Я не верю в развалины виллы Тиберия и готов поручиться, что если он здесь и жил, то не в этом именно месте, куда меня привел дорожный указатель. Туристический бизнес — дело не тонкое, а весьма грубое. Я в этом много раз убеждался, когда мне пытались впаривать глубокую древность в виде какой-нибудь Великой Китайской стены, ежегодно обновляемой кирпичами из соседнего комбината. Сады Августа, конечно, разбили не при Августе, и он сам, если и был здесь, видел какие-то другие сады и в другой точке острова находившиеся.

Остается Природа. Ее не фальсифицируешь. Небо, море, скалы — настоящие. Вот их видели Тиберий и Горький — на том же самом месте. Но эту красоту я уже понял, наполнился ею по самую макушку и теперь решительно не знаю, что мне с ней делать.

Словом, наступил момент, когда я отправился в местный магазинчик. Благо белого вина и лимончеллы там было предостаточно, а вкуснейшие каприйские помидоры размером с детскую голову в сочетании с сыром…

Озарение, как водится, снизошло на меня внезапно и именно в тот момент, когда я понуро брел в винный магазин. Что-то меня остановило на полпути. Я оглянулся, еще раз проверяя на себе воздействие Красоты, и окончательно понял, что она на меня больше не действует… Я к ней привык.

Но неожиданно, сам не знаю зачем, я посмотрел на свои ноги в шортах и кроссовках. Потом — на свои руки, торчавшие из рукавов обычной спортивной майки. Стал рассматривать кисти этих рук. И вдруг я понял, что схожу с ума.

Это был не я, а какой-то другой человек. Это был очень красивый человек, потому что на третий день, когда он перестал воспринимать Красоту острова как нечто вне его находившееся, он сам стал частью, фрагментом этой Красоты. Я вдруг почувствовал себя не чужим на этом празднике Жизни и Природы, но естественно своим. Мне улыбались небо и море, и скалы стали мне родными, как сестры. Каприйские птицы щебетали мне объяснение в любви, а какой-то шмель явно приглашал с собой подружиться. И я сам, будете смеяться, очень хотел подружиться с этим потрясающей красоты парнем с волосатыми ногами в дешевых шортах и глупой, но обворожительной (я ее видел!) улыбкой на лице.

Не буду лукавить, бутылочку винца я все-таки купил и распил в номере. Я не мог не отметить этот праздник знакомства с самим собой. С Павлом Басинским, который, черт побери, живет на Капри! На Острове Любви, который в тот момент, когда этот душнила готов был его проклясть, не просто распахнул свои объятья и не просто принял его в них, но сделал частью самого себя. И то же происходило с Тиберием и Горьким, с каждым, кто здесь жил в состоянии полного невероятного счастья любви к самому себе, заслуженно или нет ставшему частью этой Красоты.

Следующие четыре дня были, наверное, самыми счастливыми в моей жизни.

* * *

Но сколько веревочке ни виться… Наступило утро, когда мне нужно было покидать остров. На том же фуникулере, на котором я неделю назад поднимался на Пьяццетту, я за один евро спустился в Marina Grande (Большой Порт). Катер в Неаполь по расписанию отходил через полчаса, и я не торопился к кассе, неспешно попивая кофе с лимончеллой в прибрежном кафе. А зря! Когда я направился за билетом, возле кассы уже волновалась небольшая толпа туристов. В суматохе не сразу выяснилось, что катера в Неаполь не будет, потому что забастовали неаполитанские моряки. Но будет катер в Сорренто. Прикинув в голове время пути до Сорренто и из Сорренто на поезде в Неаполь, я решил, что к самолету все-таки успеваю. Пробившись через шумевшую толпу, я взял билет и пошел к катеру. Сдал чемодан в багажный отсек…

И вот тут я допустил серьезную промашку. Перед поездкой в Италию в интернете я прочитал, что на Юге много воришек. Таскают кошельки из карманов, вскрывают на ходу дамские сумочки… Не знаю, пара ли рюмочек лимончеллы так на меня подействовала или расслабленное состояние души, в котором я пребывал на острове, но все деньги, паспорт, ноутбук и телефонную зарядку я оставил в чемодане. Со мной остался только смартфон, на уровень заряда которого я даже не взглянул.

В катере сладко заснул, и мне снился Капри.

В Сорренто я выяснил, что мой чемодан пропал. Когда все вещи вынесли из багажного отсека, моего чемодана среди них не было. И это была катастрофа…

Если бы в оставшейся при мне дорожной сумке были деньги и паспорт, я, наверное, мысленно плюнул бы на свой нехитрый скарб и даже на старенький ноутбук и поспешил бы в Неаполь, чтобы успеть к самолету. Но куда я без паспорта и без денег? С разряженным смартфоном.

Дальше началась безобразная бессмыслица.

Итальянские полицейские не говорят по-английски, как и работники соррентийского порта. Поиски чемодана оказались напрасными, как и попытки объяснить разным официальным лицам, что мне нужно связаться с российским консульством в Неаполе. Чтобы поскорее от меня отделаться, в полицейском участке в Сорренто мне на смеси разных иностранных языков посоветовали отправиться в Неаполь на поезде и там решить свои дела с консульством, причем на поезд посадили бесплатно. Но, видимо, и итальянские железнодорожники немножко бастовали, потому что поезд простоял на путях пять с лишним часов, и в Неаполь я прибыл поздно вечером.

* * *

Железнодорожный вокзал в Неаполе — многолюдный, с платными туалетами и невозможностью никому ничего объяснить по-русски и по-английски — встретил меня неласково.

Вокзал охраняют три вида стражей порядка. Обычная муниципальная полиция, железнодорожная полиция и карабинеры в беретах, лихо сдвинутых набок и на затылок, что делает их похожими на наших вэдэвэшников.

В полицейском участке меня явно так поздно не ждали. Выслушав мою сбивчивую английскую речь и, видимо, что-то из нее все-таки поняв, дежурный poliziotto объяснил мне (в состоянии стресса я начал понимать по-итальянски, но говорить еще на научился), что все приличные люди, кроме него, уже не на работе. Они ужинают дома. Звонить в российское консульство сейчас бессмысленно. «Что же мне делать?» — спросил я. «Ждать до утра», — вздохнул он. Я попросил его позволить мне сделать звонок с его сотового телефона. Мне важно было позвонить в Москву жене и маме, которая в это время гостила у нас, приехав из Волгограда. Позвонить им было даже важнее, чем в консульство. Я понимал, что они там начинают всерьез беспокоиться. Мой рейс из Неаполя давно прилетел, а меня нет, и телефон мой не отвечает. Дежурный полицейский сначала охотно согласился предоставить мне связь. Но, услышав, что я собираюсь звонить в Россию, поцокал языком и вернул трубку в карман. «Это дорого, синьор!» — сказал он. И что-то стал объяснять мне про маленькие зарплаты, которые выдают в итальянской полиции.

Я понял, что придется ночевать на вокзале. Мой вопрос, как мне быть с платным туалетом при полном отсутствии денег, поверг стража порядка в непродолжительное раздумье. Затем он посоветовал мне решить эту деликатную проблему с железнодорожной полицией, в подчинении которой и находилось это заведение.

В железнодорожной полиции меня с этим странным вопросом тоже не ждали. В результате долгих переговоров с дежурным на смешанном англо-итальянском языке я, наконец, понял, что проблема моя весьма непростая, гораздо сложнее, чем посадить человека бесплатно в поезд. Туалетом управляет очень строгая синьора, к ней так легко не подступиться. «Это не в моей власти, синьор», — сказал он и развел руками. «Что же мне делать?» — спросил я. Он шепотом объяснил и показал рукой, что есть одно укромное место в конце дальнего перрона, где традиционно справляют нужду привокзальные бродяги вроде меня. «Это незаконно, но мы стараемся это не замечать, — сказал он. — Ведь все мы люди, синьор!»