о том, что о человеке судят по плодам его, и «стало быть, кто будет богат такими плодами, как любовь, радость, мир, великодушие, благосклонность, доброта, верность, кротость, воздержание, – был ли он научен только разумом или только Писанием – действительно научен Богом и совершенно блажен» [66] [23], [24].
Подходя к вопросу о чудесах, выполняющих роль «знамений», философ говорит, что неправильно рассматривать их как действия Бога, нарушающие законы природы:
«…если бы кто утверждал, что Бог делает что-нибудь вопреки законам природы, тот вынужден был бы в то же время утверждать, что Бог поступает вопреки своей природе. Нелепее этого ничего нет» [67] [25].
По его мнению, чудес, о которых повествует Священное Писание, могло и не быть, и тогда рассказы о них следует понимать символически. А если эти чудеса случились на самом деле, то человеческий разум однажды сможет их объяснить.
Наконец он рассказывает о методе более точного толкования Писания. Эта глава начинается с яростного обвинения духовенства, теологов и церковных властей, которые используют и трактуют Священное Писание, чтобы укрепить свою власть над людьми:
«Но честолюбие и дерзость напоследок столь превозмогли, что религию обосновали не столько на повиновении учениям Святого Духа, сколько на защите человеческих измышлений; даже более, религия будто бы заключается не в любви, но в возбуждении разногласий между людьми и в распространении самой ожесточенной ненависти, прикрываемой ложным именем божественной ревности и пламенного усердия» [68] [26].
В нашу эпоху, когда с новой силой разгораются костры религиозной ненависти и массовые убийства невинных совершаются с именем Бога на устах, эти слова Спинозы поражают своей актуальностью. Толкование Священного Писания не должно быть привилегией лишь небольшого кружка, присвоившего себе это право. Здесь Спиноза принимает сторону протестантов в их споре с католиками, ведь одна из основ Реформации состояла как раз в том, чтобы позволить верующим собираться вместе и сообща толковать священные тексты, лишив католическое духовенство этого исключительного права.
Предложенный Спинозой метод интерпретации Священного Писания основан на общечеловеческом здравом смысле:
«…высший авторитет в толковании Писания есть у каждого, следовательно, ничто не должно быть нормой при толковании [Писания], кроме естественного света, общего для всех. Какой-либо сверхъестественный свет и какой-либо внешний авторитет [не могут служить такой нормой]» [69].
По мнению философа, для анализа священных текстов необходимо владеть языками, на которых они были изначально написаны, и прежде всего библейским ивритом. Он нужен для чтения не только Ветхого, но и Нового Завета, текст которого, хоть и написан на древнегреческом языке, изобилует гебраизмами. Что касается самого метода анализа, то следует проследить за развитием сюжетов в различных книгах Писания и отметить все их противоречия и неоднозначности. Очень важно собрать максимум информации об историческом, культурном и политическом контексте эпохи, когда были эти тексты, и, если это возможно, о личностях и намерениях их авторов, а также о публике, которой эти книги были предназначены. О многом могут рассказать и истории книг: в чьи руки они попали после написания, кто приз- нал их каноническими, по какому принципу тексты были сгруппированы, и так далее.
На нескольких страницах Спиноза закладывает основы исторического критического толкования Библии (применимые и к другим священным текстам, в том числе к Корану). Прошло два с лишним века, прежде чем этот подход укоренился, поначалу в среде протестантов, а затем и среди католиков. Невероятно – принципы анализа Священного Писания, сформулированные Спинозой, остаются актуальными и применяются по сей день. Философа можно считать основателем современной библейской экзегетики. Интересно, что, не имея доступа к обширным историческим материалам, Спинозе удалось прийти к выводам, которые современные специалисты признают верными: Пятикнижие записал не Моисей, а другой автор, и намного позднее [70] [27], вероятнее всего, этим автором был священник и книжник Ездра [71] [28], который вывел множество евреев из Вавилона в Иерусалим в 459 году до н. э. Стремясь возродить иудейскую религию, он составил Тору, объединив информацию из многочисленных устных преданий и нескольких письменных источников. В XVII веке подобное утверждение было совершенно неприемлемым как для евреев, так и для христиан. В наши дни с ним согласны ученые и бóльшая часть верующих. Только ортодоксальные иудеи и христиане-фундаменталисты отвергают его, утверждая, несмотря на все доводы, что Тора была дарована Моисею Богом и датируется примерно XII веком до н. э.
Спиноза прекрасно отдавал себе отчет в том, какой скандал спровоцирует его подход к толкованию Священного Писания:
«Те, кто принимает Библию такой, какова она есть, за письмо Божье, ниспосланное людям с неба, без сомнения, возопиют, что я совершил грех против Святого Духа, именно: утверждая, что это слово Божье содержит ошибки, пропуски, подделки и не согласно само с собою и что мы имеем только отрывки из него и, наконец, что подлинник договора Божьего, заключенного с иудеями, погиб» [72].
И добавляет с присущей ему смесью энтузиазма и оптимизма: «Но если бы они захотели обсудить самый предмет, то, я не сомневаюсь, они тотчас перестали бы вопить. Ибо как сам разум, так и высказывания пророков и апостолов ясно гласят, что вечное слово и договор Бога и истинная религия (religio vera) божественно начертаны в сердцах людей» [73] [29].
По мнению Спинозы, Священное Писание предназначено не для того, чтобы научно объяснить устройство мира (процесс Галилея был все еще на слуху), но для того, чтобы дать людям список правил, которым необходимо подчиняться. Главным образом эти указания касаются соблюдения справедливости и милосердия как основы гармоничной жизни общества. Но, в то время как мы соблюдаем эти правила по своей воле, руководствуясь доводами естественного разума и философии, религия заставляет нас следовать им из покорности.
«Ведь кто не видит, что оба Завета суть не что иное, как учение о послушании, что тот и другой не преследует иной цели, кроме той, чтобы люди повиновались от чистого сердца?» [74] [30].
Можно считать веру и соблюдение религиозных заповедей рабством, но для некоторых они могут стать путем к счастью, научив их любить ближнего: «весь закон только в том и состоит, что в любви к ближнему» [75] [31]. Спиноза цитирует Первое послание Иоанна Богослова:
«Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» [76] [32].
Поэтому важно четко отделять мысль от веры, а философию от теологии. Философия ищет истину и высшее блаженство, в то время как вера воспитывает послушание и благочестие. Вера и философия представляют собой разные вещи, так что «вера предоставляет каждому полнейшую свободу философствования» [77] [33]. Точно так же не пересекаются пути теологии и разума: «ни богословие разуму, ни разум богословию не обязаны служить, но каждый владеет своим царством. Именно, как мы сказали, разум – царством истины и мудрости, богословие же – царством благочестия и послушания» [78] [34]. Очевидно отдавая предпочтение поиску мудрости при помощи разума, Спиноза тем не менее осознает, что «Писание принесло смертным очень большое утешение. Действительно, повиноваться могут, безусловно, все, но людей, для которых добродетель стала привычкой только под руководством разума, встречается весьма немного сравнительно со всем человеческим родом» [79] [35].
Глава 5Спиноза и Христос
Чуть позже мы вернемся к «Богословско-политическому трактату» и узнаем о взглядах Спинозы на взаимодействие религиозной и политической сфер, а также на демократию. Но перед этим я хотел бы рассказать о том, как философ воспринимал личность Христа, а затем – о неоднозначном отношении еврейского сообщества к Спинозе на протяжении вот уже 350 лет.
Я был поражен, обнаружив, что в трудах философа, в особенности в «Богословско-политическом трактате», фигура Христа занимает особое место. Я называю его не Иисусом, а Христом, потому что по этому мессианскому титулу («помазанник») называет его сам Спиноза. Помните: Спиноза никогда не допускал мысли об обращении в христианство, это упорство усложнило ему жизнь и, вероятно, стоило большой любви его молодости. Философ неоднократно утверждал, что ничего не понимает в христианском догмате о Святой Троице и не видит никакой надобности следовать каким-либо религиозным ритуалам. Его личная духовность была выстроена им при помощи разума. Мы увидим, что порой она граничит с имманентной мистикой, при этом никак нельзя утверждать, что Спиноза был религиозным человеком. Даже с риском для своей жизни и под угрозой преследования церковными властями (как иудейскими, так и христианскими), философ оставался свободным от всякой религиозной принадлежности. Я подчеркиваю этот факт потому, что было бы ошибкой считать слова Спинозы о Христе проявлением двуличия или, как утверждали некоторые комментаторы, заискиванием перед христианами. Ведь это бы совершенно противоречило свободному и независимому духу философа, не готового пойти на малейшие уступки на пути к истине. Об этом свидетельствуют его письма: он упорно настаивает на правильности своих идей, особенно в вопросах религии, даже рискуя быть непонятым лучшими друзьями и верными помощниками. Да, Спиноза не публиковал свои работы или публиковал их под псевдонимом, чтобы не возбуждать ненависти. Но никогда не искажал своих идей.