Утро скоро — гости кто домой ушёл, кто прямо за столом уснул, и хозяева на печке спят без задних ног, ничего не слышат, ничего не чуют. А Куйгорож пищит, волнуется:
— Кик-кик! Давайте мне дело, давайте работу, а не то избу по брёвнышку разбросаю, всё, что сделал, разрушу.
Нет ответа. Разрушил Куйгорож новый дом, стало всё по-прежнему. Спят Пятань с Акулей в покосившейся избёнке с дырявой крышей.
— Кик-кик! — снова кричит Куйгорож. — Давайте мне дело, давайте работу, а не то пропадёт ваш новый хлев со скотиною.
А старики никак не проснутся. Исчез новый хлев, скотина исчезла… Ничего не осталось из того, что Куйгорож сделал. Пропищал он в последний раз: «Кик-кик!» — и в лес улетел.
И остались Пятань с Акулей, с чем были. Живут, голодают, с хлеба на квас перебиваются.
Как пчела в болоте увязла
Как хорошо нам с дедом жилось, пока отец не родился! Богатые были. Пчёл у нас было много — ульев не сосчитать. Вот мы всё время на пасеке и жили. Выпустим утром пчёл, а вечером, как они вернутся, пересчитываем всех по одной.
Около пасеки река протекала большая — двести шагов шириною. Наши пчёлы на ту сторону мёд собирать летали. Как-то раз возвращаются они, а одной не хватает.
Дедушка вздыхает:
— Наверное, волки нашу пчелу задушили — куда ещё ей деться…
И правда, эти волки много пчёл передушили, а что с них взять — звери.
Испугались мы с дедушкой, что не увидим больше нашей пчелы. Но я-то, понятно, человек не трусливый. Положил руку дедушке на плечо и сказал:
— Не бойся, дедушка, я найду нашу пчелу.
И пошёл искать. До реки дошёл, а переплыть её не на чем. Лодки-то нет — её ещё в прошлом году лягушка проглотила. Хоть в этой воде квакушки были величиной со слона, я их не боялся. Как стукну по голове — так она и плавает лапами кверху. Смотрю я на тот берег, а река широкая — пятьсот шагов будет.
На том берегу — болото. Увязла в нём глупая наша пчела, волки её окружили, съесть собираются. Рассердился я очень, за волосы себя схватил и давай раскачивать из стороны в сторону. Так раскачал, что на тот берег себя перебросил. Ну и увяз в болоте по самый нос. Выбраться не могу. А волки уже и пасти разинули, слюна с клыков капает.
Тут уж думать некогда! Снова я себя за волосы схватил да обратно на свой берег перебросил. Так далеко кинул, что прямо на пасеку попал. Взял там железную лопату и быстро себя из болотной грязи выкопал. Скорее к пчеле бегу. А волки-то уже на неё набросились. Один правое ухо у пчелы откусил, другой — кончик левого хвоста отгрызть успел. Увидели они меня, испугались. Убежали. Отрыл я нашу пчелу железной лопатой, вытащил на сухое твёрдое место и повёл за рога к речке.
Помыл бедную пчелу и думаю, как теперь домой вернуться, как речку переплыть? Ну я — человек сметливый, это всем известно. Прыгнул на пчелу, сел верхом, ударил железной лопатой — и полетели. Только пчела быстро из сил выбилась — перелетела через речку и села на землю. Отдохнули, взял я пчелу за поводья, и пошли мы на пасеку.
Вот идём через большой лес, а тут дождь начался — сильный ливень. Надо куда-то спрятаться! Гляжу, впереди толстая липа с большим дуплом. Обрадовался, привязал пчелу к дереву, сам в дупло залез. Залез — и влип во что-то по самые уши. Лизнул, а это мёд. Не меньше двадцати пудов! Съел я его и спать лёг.
Просыпаюсь утром, а дупло-то такое глубокое, что никак из него не вылезти. Как быть? Вдруг слышу, кто-то лезет на мою липу, когтями кору царапает. Вот уже и в дупло забираться начал… Испугался я поначалу, а потом потрогал — шерсть! Я тут же догадался, что это медведь — хвост у него длиною в два лошадиных. Скорее схватил я этот хвост, обмотался им и как гаркну:
— Есть!
Медведь, конечно, испугался. Ну, это понятно — меня все боятся. Рванулся он из дупла и вытащил меня наружу. Только сам сдох — видно, испугался сильно.
Посмотрел я вокруг липы, а от нашей пчелы только кости и остались. Ночью прибежали двадцать волков и всю её съели. Решил я тогда взять с собой хотя бы медвежью шкуру. Только как её снять? Вспомнил я про железную лопату. Сбегал на болото, принёс её и снял с медведя шкуру. А потом на пасеку пошёл.
Дедушка меня встречает со слезами: всю ночь не спал, пчелу жалко было. Ну, я его медвежьей шкурой обрадовал! Разделали мы её и сшили мне две шубы, дедушке две шубы, бабушке две шубы и четыре тулупа. Да и ещё шкуры осталось, чтобы телегу покрыть. Большой был медведь, что говорить! Они в наших краях все такие. Никто медведя победить не может. Только мы с дедушкой не боялись их — как мышей ловили.
После того случая жили мы очень хорошо. В медвежьих шкурах нам было очень тепло, а мёд у нас никогда не кончался. Так и жили бы, даже ещё лучше, если бы не мой отец. Как он родился — всё не так пошло. Стал отец разорять добро, накопленное мной и дедом. Поэтому мы оставили ему дом, а сами на новое место ушли.
Рав Жольдямо
Жили-были старик да старуха. Такие бедные, что беднее некуда. И был у них единственный сын. Звали его Рав Жольдямо.
Жили-жили, да вот старик помер. Старуха с сыном вдвоём остались.
А была у них одна лошадь, но такая захудалая, что и сорока говорит: «Моя!» И ворона говорит: «Моя!» Повёл как-то раз Рав Жольдямо свою клячу пастись. И попался навстречу ему какой-то старик.
Спрашивает он у юноши:
— Почему, сынок, у тебя такая захудалая кляча?
Отвечает Рав Жольдямо:
— Мы очень бедные, дедушка, поэтому у нас и нет ничего, и лошадь такая худая да больная.
Засмеялся старик:
— Неужели совсем ничего? Куры-то уж, наверное, есть?
— Вроде бы есть, — смутился юноша.
— Послушай меня, молодец-удалец, — сказал старик, похлопав Рав Жольдямо по плечу, — как вернёшься домой, зарежь-ка ты для меня одну курицу и приготовь бутылку вина. Вечером я приду к вам в гости — помогу избавиться от бедности-нищеты.
Вернулся домой Рав Жольдямо и говорит матери:
— Мама, встретил я сегодня одного старика. Тот старик велел мне зарезать для него одну курицу и приготовить бутылку вина. Сказал, что вечером придёт к нам и поможет нам из бедности выбраться.
Но старуха стала над сыном смеяться:
— Да что ты, сынок! Кто же избавит тебя от бедности за одну курицу и бутылку вина?!
— Погоди, мама, вдруг что и получится. Давай приготовим то, что он просил. А не придёт — и не беда, будет нам самим прекрасный ужин.
Подумала-подумала старуха и сделала, как сын сказал. Зарезала и сварила курицу, купила бутылку вина и стала ждать гостя. Кроме курицы ещё кое-что припасла. Вечер наступил. Старик — тут как тут. Накрыла старуха стол — и курицу положила, и другую снедь, и про вино не забыла. Стали старика угощать.
Рав Жольдямо налил ему вина:
— Выпей, дедушка, хороший божий человек.
А старик отказывается:
— Сначала матери своей поднеси, как-никак она хозяйка в этом доме.
Старуха сразу руками замахала:
— Что ты, не буду я! Не надо. Негоже мне с мужчинами пить да гулять.
Но старик её уговаривать стал:
— Не отказывай нам. Выпей чуть-чуть, сколько сможешь. Я ведь и сам не из тех, что много пьют. И сюда не пить пришёл, а вам помочь.
Чуть-чуть пригубила вина старуха. Потом старик юноше налил. А сам не пьёт, не ест. Только разговаривает да хозяевам наливает. Вот потихоньку и получилось так, что старуха с сыном всё вино выпили. Опьянели оба. Старуха уснула. А старик схватил мешок из-под соли, посадил туда Рав Жольдямо, закинул мешок на спину да и ушёл скорее. Украл у бедной старухи единственного сына.
Так и шёл он, неся на себе юношу, пока не дошёл до глубокой реки. Видит — около берега лодка, а в ней лодочник сидит. Прыгнул старик в лодку, да тяжёлый он больно оказался — лодка прямо затрещала вся. Чуть от берега отплыли — на дощечки стала распадаться.
— Старик, — закричал лодочник, — собака ты! Сам хочешь утонуть, не жалко — твоё дело. А зачем хорошего человека погубить хочешь?
Старик подхватил мешок с Рав Жольдямо и, ни слова не говоря, стал прыгать с одной доски на другую — так на ту сторону и перебрался.
А там луг — широкий да красивый. Остановился старик посреди цветущего луга, выпустил из мешка юношу. Отдохнули они немного и пошли вдвоём. Шли-шли, увидели двух верблюдов. Поймал их старик и на одного посадил Рав Жольдямо, а на другого сам забрался. Дальше поехали на верблюдах. Ехали-ехали, уперлись в огромный лес — тёмный да дремучий. Проехали через лес, и привела их большая дорога к высокой-высокой горе. Такой высокой, что вершина её в облаках потерялась. Остановились у подножия отдохнуть. Вдруг старик достал острый нож и зарезал одного из верблюдов. Снял с него шкуру, распорол живот и посадил туда Рав Жольдямо со словами:
— Скоро сюда прилетит огромный ворон, чтобы полакомиться верблюжатиной. Как начнёт он клевать мясо, кричи что есть силы, да пострашнее. Пусть испугается, схватит верблюжью тушу и понесёт на гору, в гнездо. Тогда вылезай и взбирайся на самую вершину горы. Как доберёшься туда — увидишь много золота и серебра. Собери полный мешок, а потом спусти его на верёвке. Я здесь буду ждать. Добычу на двоих поделим. Станешь богатым.
Дал старик юноше в руки мешок и верёвку, сам взял второго верблюда и в сторону отошёл — спрятался. «Эх, плохи мои дела… Пропал я!» — думает Рав Жольдямо, дрожа от страха. А тут и ворон летит, да такой огромный, такой могучий, что земля дрожит и небо гудит. Ветер от вороновых крыльев деревья валит. Сел он на землю, под когтями — глубокие борозды. Клюнул верблюжью тушу один раз — голову проглотил. Испугался Рав Жольдямо ещё сильнее и закричал страшным голосом. Ворон встрепенулся, потом схватил верблюда с юношей в животе и понёс на гору, к себе в гнездо. Бросил его там и полетел ещё куда-то…
Вспомнил Рав Жольдямо слова старика, вылез из верблюжьего живота и стал на вершину взбираться. А там действительно золото и серебро под ногами валяется. Обрадовался он, туго наполнил мешок и спустил вниз на верёвке. А внизу старик — тут как тут. Тоже обрадовался, отвязал мешок, взвалил его на верблюда и поехал к себе домой. Обманул, значит, юношу.