Пока лифт поднимался, я пораскинул мозгами. Клоуны в вестибюле слегка переиграли, чтобы все выглядело правдиво, небольшой вклад управляющего был частью представления на случай, если я не замечу слежку. Джулиус хотел, чтобы я знал, что он не спускает с меня глаз.
Я нажал кнопку и, выйдя этажом ниже своего, дошел до пожарной лестницы. Взяв в ладонь маленький четырехмиллиметровый браунинг, стреляющий дротиками, которые дал мне Северанс, я толкнул стеклянную дверь и поднялся через площадку, заваленную использованными ампулами и фиолетовыми шприцами. В конце плохо освещенного коридора я вышел из тени.
Мой номер находился слева, примерно в середине прохода. Я приложил кольцо-микрофон к двери и наклонился к нему. Я услышал звон воды, капающей из крана в ванне, гул вентилятора и звуки, доносящиеся с улицы — и все.
Я тихо открыл ключом дверь и вошел внутрь, комната была пуста, молчалива и печальна в свете раннего вечера. Ключ к чемодану лежал там, где я его оставил. Я посветил на него ультрафиолетовой ручкой и осмотрел защелки, флуоресцентная пленка, которой я их покрыл, была повреждена.
Это значило, что сейчас Джулиус анализирует десяток умело подготовленных писем и записок, подтверждающих мою неприязнь, как к ООН, так и к Джулиусу. Это было рискованным вторичным прикрытием для такого чувствительного человека, как генерал, но Феликс решил сделать именно так, внимательно изучив его досье. Дайте человеку то, что он ожидает найти, и он будет удовлетворен. По крайней мере, так было в теории.
Где-то полчаса я провозился с чемоданом, убирал рубашки, складывал бумаги и наливал себе выпить. К концу этого времени я закончил инспекцию и был рад узнать, что с тех пор, как я несколько часов назад покинул номер, в нем не было установлено ничего нового. Из ручки центрального ящика комода на меня все так же глядел инфракрасный глаз, а крошечный микрофон в букете пластиковых цветов все так же ждал неосторожных слов. На ручку комода я повесил мокрую майку, а микрофон меня не особо волновал. Я уже давно привык все делать тихо.
Уже было почти темно — пора идти. Я в последний раз пошумел в ванной комнате: открыл и закрыл кран и опустошил бачок унитаза, затем щелкнул выключателем, лег на кровать, чтобы та заскрипела, потом осторожно встал, зашел в стенной шкаф и беззвучно закрыл дверь.
Следуя письменным инструкциям Феликса, я открутил от крыши шкафа старомодную флуоресцентную трубку, нажал выключатель, скрытый в гнезде, и в дальней стенке бесшумно открылся люк. Я залез в него, закрыл за собой дверцу и прошел по узкому проходу, заканчивавшемуся металлической лестницей, ведущей наверх.
Наверху я ударился обо что-то головой, нащупал защелку, поднял крышку и залез в удушающую жару темной, тесной комнатушки, приготовленной для меня Северансом в качестве командного поста на передовой. В помещении длиной четыре метра и шириной два с половиной, с низким потолком, голыми стенами и мрачным двойным окном в одном конце с видом на разнокалиберные черные крыши и далекие высокие пальмы, похожие на гигантские одуванчики на фоне светящегося темно-синего неба, смотреть было особо не на что.
Я опустил жалюзи и включил потолочные лампы. Стальной шкафчик на стене открылся по комбинации, которую мне дал Северанс. Если бы я допустил ошибку, то магниевая вспышка превратила бы его содержимое в раскаленный пепел.
Я открыл дверцу и вытащил мягкий, наощупь напоминающий рыбью чешую комбинезон, армированный металлом в области спины и лодыжек. Я снял куртку и с трудом влез в комбинезон. Этот костюм, создающий оптические эффекты, являлся одним из самых охраняемых секретов ЦБР. Он обладал необычным свойством впитывать волны света некоторой длины и выпускать их в инфракрасном спектре, отражая остальные, согласно заданным схемам преломления. Костюм автоматически настраивался на весь видимый спектр и был способен копировать любой фон за исключением шотландки клана Гинсберг. Я не мог бы разгуливать в нем по центру Парижа, не притягивая изумленные взоры, но в менее людных местах костюм по всем характеристикам приближался к плащу-невидимке. Это была новейшая разработка лаборатории Искусственных Материалов и стоила сотню тысяч си мелкими, непомеченными купюрами на любом секретном рынке мира.
Вторым предметом, который мне понадобился, являлось компактное устройство, размерами и формой напоминающее старомодный кавалерийский походный ящик с портативными реактивными двигателями и крепкими защелками, совпадающими с креплениями на костюме. Я поднял его — он оказался удивительно тяжелым — и прикрепил к спине. Широкие лямки, прошитые металлом, вделанные в костюм, распределили вес по всему телу. Я покрутил регулятор тяги — пятисантиметровую ручку на поясе.
И сразу почувствовал тошнотворное ощущение свободного падения. Поверхность костюма тихонько затрещала, когда статические заряды накопились и нейтрализовались в генераторе поля. Затем мои ноги оторвались от пола. Фокусированный фазовый генератор работал, как надо.
Я выключил его, и гравитация опустила меня, как свинцовую кепку. Я проверил глубокие набедренные карманы костюма, в них лежали стограммовый стократный бинокль, выкидной стальной нож и многофункциональный коммуникатор, настраиваемый как на частоты обеих сторон конфликта, так и на специальную волну, доступную только Феликсу. Я нажал на кнопку отправки сообщения, и не получил ответа. Феликс был отключен.
В кармане, застегнутом на пуговицу, я нашел двухмиллиметровый пистолет с дротиками, более компактный и легкий по сравнению со стандартной армейской моделью, которую я обычно ношу. Его дротики содержали недавно разработанный яд, способный гарантированно убить несущегося слона в течение считанных микросекунд после контакта. Я убрал игольник в специальную кобуру с таким же уважением, с которым заклинатель змей относится к кобре.
В костюме было жарко. У меня на спине уже выступил пот. Я выключил лампы, поднял жалюзи, открыл окно, вылез наружу и нащупал ногой узкий выступ.
На улице было прохладнее. Я пару раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы, стараясь не смотреть на основание здания, находящееся в более чем ста пятидесяти метрах подо мной. Потом вытащил из кармана коммуникатор и снова попробовал связаться с Феликсом. По-прежнему тишина. Дальше мне придется двигаться без успокаивающего знания, что кто-то сможет записать мои последние слова.
Я повернул регулятор. Безвоздушное давление поля тут же заставило слабый ветерок исчезнуть. Между мной и стеной проскочила едва заметная электрическая дуга. Я начал подниматься, чувствуя, как пропадает привычная опора под ногами. Я оторвался от выступа, наклонился вперед и замахал руками, пытаясь найти равновесие и борясь с ощущением, что через несколько секунд разобьюсь о тротуар. Подо мной была глубокая пропасть, и, хотя разум подсказывал мне, что мой ковер-самолет выдержит и полтонны, чувства говорили, что я дурак и вот-вот погибну.
Я тронул рычаг, управляющий тягой, и, вместе с набором скорости, меня покинуло головокружение, внезапно я почувствовал себя быстрой, беззвучно летящей птицей, несущейся по просторному ночному небу на мощных крыльях...
Внезапно впереди появился какой-то темный объект, я судорожно повернул рукоятку, отвечающую за силу поля, и менее чем в полуметре разминулся с неосвещенной антенной на крыше одного из зданий. Теперь, подумал я, буду парить с большей осторожностью. Я уменьшил горизонтальную скорость и круто взмыл вверх.
Внизу потускнели огни — блеск улицы Организации Объединенных Наций, а также жесткий свет из окон гостиниц и офисных зданий. Звук, доходивший до меня, сильно приглушался полем. На высоте ста пятидесяти метров, я свернул к голубому маячку на вершине диспетчерской вышки Хаммаршельдского аэропорта, расположенного в полутора километрах от города, после чего дал полную тягу и направился к полю боя.
Глава третья
Я завис в сотне метров над холмом с редкими деревьями, где марокканские войска в голубой форме установили на передовой штаб-квартиру. Я туда-сюда крутил регулятор положения, чтобы справиться с порывистым ветром, и мысленно подсчитывал шансы на то, что меня собьют случайным выстрелом. Настроив очки-бинокль на минимальное увеличение и инфракрасный фильтр, я смог различить офицеров, собравшихся вокруг стола с картами, три разведывательных автомобиля с водителями, стоящих рядом, припаркованными за гребнем холма, и ряд окопавшихся солдат на переднем склоне. В восьми километрах к северу виднелись бледно-голубые вспышки выстрелов алжирской артиллерии, начавшей стрельбу у горизонта.
Целью сражения являлся разбомбленный оазис, занимающий центр неглубокой долины, окруженной низкими холмами, над одним из которых я завис. В соответствии со сверхсекретным боевым планом, алжирцы должны были ударить правым флангом, чтобы заставить марокканцев перетянуть туда свои силы, а затем быстро напасть мотопехотой, спрятавшейся за холмами, на ослабленный правый фланг врага. Марокканская стратегия заключалась в том, чтобы удерживать позиции в окопах до тех пор, пока не станут ясны вражеские намерения, а затем ударить прямо по долине второй колонной, собирающейся зайти алжирцами во фланг, как только те нападут из укрытия по марокканским порядкам с правой стороны. Это выглядело стандартными маневрами, и я был уверен, что солдатам они понравятся.
Алжирские снаряды оставляли над долиной яркие клубы пыли, а вскоре начал раздаваться ленивый грохот, когда марокканская артиллерия открыла огонь по вражеским пушкам. При каждой вспышке становилось четко видно поле боя, а регулярное мерцание напоминало грозу летним вечером.
Я подкрутил увеличение бинокля и нашел выдвинувшуюся вдалеке основную колонну алжирцев. Они опережали расписание на пару минут. Над передней машиной начали подниматься клубы пыли, затем заработало антипылевое оборудование, и пыль рассеялась. Теперь я смог разглядеть крошечные точки движущихся огоньков, быстро выезжающих из убежища за дальними холмами, чтобы выстроиться в форме наконечника стрелы.