Итить-колотить! — Опять буляры!
«Чёрные акулы». Шесть длинных чёрных лодок-долблёнок. Маорийские пироги в нижне-волжском исполнении. Человек по двадцать в каждой. Я про такое уже…
Бурлаков — на расшиву, кораблик — самосплавом вниз. Свободолюбы, они же — чужого-добра-филы, вдогонку.
Тут и вариантов нет: здоровенная, тяжёлая, несамоходная лоханка болтается по течению, а молодые азартные джигиты вгрёбывают в предвкушении. Восторг! Как перед долгожданным сексом.
По Жванецкому: «Удача улыбается смелым… А потом долго ржет над ними!».
Говорят, над Волгой разносилось весёлое ржанье. Поскольку — догнали.
Когда первая лодка стукнула о борт и её экипаж, вопя от радости, полез наверх, их встретил артельный котёл. Кипятка. Следом высунулись пара десятков любителей дротометания. И реализовали своё хобби.
Лодка перевернулась, экипаж — кто утоп, кто за лодку держится, в воде висит.
Свободолюбы: лодки шли свободно, в разброс, кто первый купца ухватит, того и добыча.
Первый ухватил. Но не откусил, пошёл раков кормить.
Учатся хорошо: если свобода мешает грабежу, то ну её нафиг, эту свободу.
«Чёрные волжские акулы» притормаживают, строятся в колонну и снова догоняют расшиву.
Опять ошибка.
Луки у них хорошие, степные. Но мои лучше.
Буляры начинают пускать стрелы навесом. На расшиве уже готовы: кто под щитом, кто под досками, один хитрец — корыто портомойное на голову нацепил. Лодки выходят на дистанцию в полторы сотни шагов, когда можно бить не навесом, а прицельно — начинает работать десяток моих лучников.
Десяток… Их изначально было восемь. Один в Саксине по глупости руку сломал, другого ночью при обстреле серьёзно ранило. Но шестеро безбородых почти мальчишек из выучеников Любима, начинают бить «свободолюбов». Вовсе без «свободы» — по команде. Они сидят в укрытии на медленно плывущей расшиве. Их противники — открыто, в качающейся от рывков гребцов, узкой лодке.
— Разо-ом… Пуск!
Попало-то две или три. Но от неожиданности… гребцы дёрнулись. Лодка — долблёнка. Оверкиль. Минус два.
Свободолюбы — очень храбрые. Упорные. Или — жадные? Даже сородичей подбирать из воды не остались. «Вы — позор нашего рода! Сами выбирайтесь».
Напомню: степняки, в большинстве своём, плавать не умеют. Оседлые, по берегам крупных рек или озёр, те — «да». Если рыбаки. А джигиту-то зачем?
«Важней для меня добрый конь.
Чтоб степь под копытами пела.
Калёный клинок да курай.
А плавать — последнее дело».
Запорожцы «нападали в пятьдесят челнов в ряд на богатейшие и превысокие корабли».
Тут Волга, не казаки, а башкорты: «челны в ряд» не разворачивают — идёт погоня. Азарт как на Королевской регате Хенли. Лодки узкие, стрелять прямо вперёд — один лучник. Против шести на расшиве. Построение кильватерное, все стремятся днищем за стрежень уцепиться.
Когда на передней лодке стрелой снесло кормщика — её развернуло. В плотной кильватерной колонне… следующая в неё на полном ходу… бздынь! — обе вверх донышками. Вот тогда только азарт поутих, начали своих из воды подбирать, отстали.
Расшиву — снова к правому берегу. Народ в тревоге: как бы и здесь поганые, с этой стороны — кипчаки, не появились. Или те, недотопленные. Переправятся и нападут.
Люди в грусти, Муса в раздумье. Думал-думал, ничего не надумал. Пошёл помолился.
Помогло.
Ещё до рассвета подул ветер. Волгари говорят: «понос». В смысле — попутный, понесёт. Другое название для задувшего юго-восточного — «подводный» (от «подводить»).
Поймав «подводный понос», распустив огромный синий парус, расшива пошла вверх. Ветер крепчает, уже и бурун под носом пенится.
Часа через два с левого берега высыпается новая напасть: те же лодки, плюс ещё штук пять таких же, плюс десятка два поменьше, по три-пять человек в посудинке.
Эскадра, блин! Флотилия, факеншит! Туева куча, итить её ять!
Всё это, вопя местный аналог «банзая» в форме «эге-сеге-реге!», кидается на перехват.
«Э-ге-гей, хали-гали!».
Виноват: ни «Хали», ни «Гали» не было. Насчёт «Гей» — не знаю.
Тут главное — поступать «по-варяжски». В смысле:
«Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“,
Пощады никто не желает».
Поскольку пощады и не будет.
«Добролюбы», в смысле: любители чужого добра, рассчитали правильно — перехватили.
Когда расшива идёт с полным парусом — очень красиво. Пока ты не оказываешься у неё на пути. Её можно остановить. Берегом. Можно вспрыгнуть на ходу. Вы на проходящий поезд запрыгивали? Здесь скорость не курьерская, но если встречают топором в лоб, а вокруг вода… За расшиву можно зацепиться. Кошкой, например. И когда неостановимый ход судна прижмёт вашу лодку к высокому борту, вы, с некоторым удивлением, получите сверху на голову поток разного режущего, колющего и дробящего. В комплекте с кипятком.
Лить на головы штурмующих кипяток — манера крепостных гарнизонов, а не корабельных экипажей. Но расшива большая, печка есть. Что ж не вскипятить волжской водицы для дорогих гостей?
Как я уже неоднократно: «чем богаты — тем и рады».
Печка — мелочь. На волжских белянах и избы целиком ставили.
Кого потопили, кого подстрелили, кого обварили. Некоторых — подкололи. Больно.
Короче: отбились. От этих.
Третий заход был уже на Самарской Луке. Разбойное место от веку. Уж больно рельеф с пейзажем способствует.
Расшиву тянут вдоль этих красивейших мест. Крутой гористый берег с лесом поверху. В упряжке уже и приказчики — тягло-то повыбили. Кормщики не сколько на реку, сколько на верх обрывов поглядывают.
Жигулевские горы пока называют не по тюркскому «джегуле» — «запряжённый» (по бурлакам), а Девичьими. Девок тут воруют. А они с этих круч в Волгу кидаются.
Понятно, что воруют-то всё. Просто про девок песни поют. А тюк сукна… чего про него петь?
И завидел Василей гору высокую Сорочинскую,
Захотелось Василью на горе побывать
Приставали к той Сорочинской горе,
Сходни бросали на ту гору,
Пошел Василей со дружиною
И будет он в полгоры,
И на пути лежит пуста голова, человечья кость,
Пнул Василей тое голову с дороги прочь,
Провещится пуста голова:
«Гой еси ты, Василей Буслаевич!
К чему меня, голову, попиноваешь
И к чему побрасоваешь?
Я, молодец, не хуже тебя был,
Да умею валятися на той горе Сорочинские
Где лежит пуста голова,
Лежать будет и Васильевой голове!».
Немало валяется в этих местах «пуста голова, человечья кость». Разных времён и народов.
Снова сам себе радуюсь. Что уговорил Мусу идти ко мне в службу.
Опыт. Нынешний, актуальный.
Муса гнал людей, искал знакомое место. Встал под обрывом, твёрдо зная, что и с той стороны на эту скалу не полезут.
Тут героизм не поможет, и пост-знание обманет: в 20 в. здесь много строили, скалы взрывали, крутизна склонов изменилась. Ещё естественная эрозия. Горы сложены из мягких материалов: известняки, доломиты. Множества промоин, пещер, провалов пока нет. Есть другие, в других местах.
Муса по этим берегам хаживал, каждую стоянку знает. Заставил дотянуть лайбу до знакомого утёса, уже в сумерках съехали на берег.
— Выставить посты. В обе стороны по берегу. Двойные.
— Да ну… да зачем… нет же никого… устали все…
Выставили. Под утро, как туман пошёл, с двух сторон под скалой по пляжу повалила толпа. Две толпы. Один пост только крикнуть успел, в другом — пара гридней выскочила, а пару гражданских… лишь мявкнули под топорами.
Такое, знаете ли, мелкое приключение для прохожего путешественника. Повод для рассказов «бывалых». Из тех, кому повезло дальше путешествовать.
На расшиве три десятка бурлаков, да лодейщики, да приказчики, да обслуга, да по десятку мечников и лучников. Было. Пока всякие «добра-любы» не повстречались.
Дело дрянь: часть экипажа на земле, часть на борту. Спасло то, что сверху не посыпались и с воды не полезли. И привычка к дисциплине: когда мечники на пляже у сходней строй сомкнули, остальные, побросав барахло, успели у них за спинами собраться. Поддержать, подпереть. Потому что такие толпы просто массой своей столкнут. Запинают, затопчут и утопят.
И — лучники.
Они на расшиве ночевали. Луки — не лонгбоу, надевать тетиву не надо, можно сразу. Они и начали. В «молоко» — в туман. Но разбойников множество. И это хорошо. Свои близко, возле расшивы, всё что дальше шевелится — враг. Восемь залпов на скорострельность, практически без выцеливания. Шиши как-то… отшатнулись. На минутку. За которую с берега кто живой, на борт забежали.
Сходни, канаты с якорями — долой. «Выводи-выноси, Волга-матушка».
Дальше уже и Муса в лямку впрягался в очередь.
Глава 524
Пришли в Ага-Базар, там умные люди советы дают:
— Идти надо было не одной ладьёй — десятком. А лучше — сотней.
«Надо — было». «Если бы я был таким умным, как моя жена потом». «Хорошая мысля — приходит опосля».
Только эта «мысля» — не хорошая.
Такой кораблик на всю Волгу один. Мой. Древние русские князья ежегодно тысячу скедий в Константинополь снаряжали. А груза там пятьдесят тысяч пудов. Две моих расшивы. Выходит, что древние, которые из «варяг в греки», не груз возили, а людей при грузе. То-то императоры таких лодочников не только в Константинополь — вообще в проливы не пускали.
— В Адрианополь. Там баня вытоплена. А в Город, за двести вёрст, только группой не более полусотни рыл и под конвоем.
Знатоки снова советуют:
— Людишек надо брать не полста с лихвиною, а тыщу. Из коих бойцов добрых — сотни две-три, не менее.
Для меня — весь личный боевой состав. Кормить такую орду, которая будет целыми днями с борта плевать да в зубах ковырять… Как такое в цене проявится…