— Наверно, они силой заставляют грузовики бегать туда-сюда, — заключил Рауф. — Привязывают к ним проводочки, заставляют глотать стеклянные штуки и все такое. Помнишь, старина Кифф рассказывал, как к нему присоединяли проводочки, чтобы заставить его прыгать?
— Ну да, они обвязывали ему тряпочкой лапу и туго надували ее из такого резинового шарика. Нам с тобой снова попались неправильные люди, приятель.
— Все люди такие.
— Ладно, — обиженно согласился Надоеда. — Признаю, я был неправ. Только ты не думай, я вовсе не сдался. Надо просто пойти поискать других людей, вот и все.
— Куда идти-то?
— Я не знаю. Да хоть вон на ту горку! По крайней мере окажемся подальше от города белых халатов…
Они пересекли старый карьер, миновали заброшенный хостел, перебрались через мельничный ручей, потом — через ручей Леверс-Уотер и начали подъем. Идя против течения ручья Лоу-Уотер, они постепенно достигли пустынных восточных склонов Конистонской гряды. Ветер между тем посвежел, так что вересковые поросли начали тонко посвистывать. Облака временами закрывали солнце, уже близившееся к полуденной черте. Тени туч бежали по склонам, обгоняя даже ласточек. Между камнями, испещрившими пустошь, не было заметно никакого движения. Собаки поднимались все выше, то останавливаясь передохнуть, то отвлекаясь на какой-нибудь запах. Время от времени, пересекая складку холма или огибая крупный валун, они вспугивали мирно пасшуюся овцу. Та испуганно удирала, и Рауф с Надоедой всякий раз гнались за ней ярдов сорок-пятьдесят, громко лая и порываясь цапнуть за заднюю ногу, пока не теряли к ней интереса или не отвлекались на какой-нибудь другой запах. Раз они увидели, как сарыч, круживший неподалеку, вдруг сложил крылья и камнем упал в гущу травы. Там заверещало какое-то мелкое животное, но, прежде чем псы подбежали, сарыч взмыл обратно в небо, и ни в клюве, ни в когтях у него не было видно добычи. Рауф проследил за тем, как птица развернулась по ветру и заскользила прочь, исчезая вдали.
— Лучше, — сказал он, — здесь спать не укладываться…
— На открытом месте точно не надо, — согласился терьер. — А то тебя цап-царап! — и не трудись открывать глаза, их тебе все равно уже выклевали…
Короткие лапы Надоеды ныли от усталости. Он улегся передохнуть на травянистой лужайке, усеянной овечьим пометом. Рауф, снедаемый любопытством, поискал следы либо останки жертвы сарыча, но так ничего и не обнаружил.
Продолжив подъем, друзья пересекли нехоженую тропинку, после которой ручей сделался совсем узким. Он то звенел на перекатах, то падал в темные заводи, по краям которых блестели листья печеночника и свисала нежная травка, тонкая, как конский волос. Склон же становился все круче, пока, миновав еще одну маленькую долину, четвероногие путешественники не оказались, сами того не ведая, на берегу Лоу-Уотер — молчаливого и уединенного озера, притаившегося в ложбине между вершинами Олд-Мэн и Брим-Фелл.
Рауф первым прошел между странными узкими вертикальными скалами, очень похожими на рукотворные колонны, и внезапно отшатнулся от края обрыва, за которым открывалась безмятежная водная гладь. Тихое, безветренное озеро и его берега, редко посещаемые людьми, вероятно, ничуть не изменились за прошедшие тысячелетия, их не коснулись ни природные катаклизмы, ни вмешательство человека. Сквозь прозрачную зеленоватую воду — ярдов сто пятьдесят в ширину и всего несколько футов глубиной — просматривалось каменистое дно, кое-где прикрытое торфяными отложениями. Дальний берег представлял собой почти отвесную осыпь, образовывавшую склон Старика, который вознесся на добрых девятьсот футов и заслонял почти полнеба. А озеро, так внезапно распахнувшееся на пути и такое неестественно неподвижное, казалось неким существом, замершим в зловещем ожидании… подстерегавшим… В нем ощущалась какая-то холодная уверенность, как у того, кто молча ждет ничего не подозревающего беглеца и знает: вот сейчас тот обернется, вскинет глаза и поймет по бесстрастию каменного лица, что бежать или прятаться — бесполезно, ибо все, что казалось ему тайным, было ведомо этому соглядатаю с самого первого шага…
Взвыв от нахлынувшего испуга, Рауф кинулся вверх по склону в направлении скалистого Вороньего утеса. Надоеда еле нагнал его в каменистой теснине. Черный пес задыхался и злобно рычал.
— Говорил я тебе, Надоеда! Скажешь, не говорил?! Куда бы мы с тобой ни пошли, эти белые халаты…
— Рауф, да где ты их нашел? Тут нет никого!
— Видел бы ты тот бак, в котором они меня топили… он был точно такой же! Это и есть бак, только побольше! Вода не двигается! Все видно прямо до самого дна! А потом тебя поднимают и…
Подобно честному, храброму и стойкому солдату, который во время страшного боя оказывается бессилен перед паникой своего товарища, Надоеда, предприняв несколько тщетных попыток успокоить Рауфа, умолк и просто лег рядом с ним, всем телом ощущая напряжение и страх, сковавшие его друга.
— Я думаю, — наконец проговорил Рауф, — белые халаты где-то здесь засаду устроили. Как по-твоему, где они могут прятаться?
— Она не для нас налита, эта вода, — отозвался Надоеда. — Ее слишком много. Наверно, ее приготовили для другого животного, покрупнее…
Он не мог объяснить самому себе внезапное появление тихого озера, и пугающая уверенность Рауфа почти его убедила. Тем не менее маленький фокстерьер все старался придумать какое-нибудь средство от страха.
— Для какого животного? — переспросил Рауф. — Они ведь сделали его, так? Ну те люди там, внизу… Которые с грузовиками…
— Для овец. Я даже не сомневаюсь, — ответил Надоеда, надеясь про себя, что угадал. — Ну конечно, для овец. Мы от всех убежали, точно тебе говорю! Здесь это делают с другими животными — не с нами. Посмотри только на облака, на ручей! Они все бегут в одном направлении и не возвращаются, так? Вот и нам незачем возвращаться!
— И здесь оставаться тоже незачем, — буркнул Рауф, поднялся, вызвав небольшой камнепад, и поплелся к вершине холма.
Вскоре впереди открылось другое каровое озеро, большего размера, — Леверс-Уотер. Здесь человек успел побывать, воздвигнув бетонную набережную и запруду в истоке ручья, но, как ни странно, панического ужаса Рауф на сей раз не испытал. Как лиса или олень, переполошенные первыми звуками рога или запахом охотничьей стаи, вскоре собираются с духом и пускают в ход кто хитрость, кто быстроту ног, так и Рауф, смирившись с мыслью о повсеместном присутствии им ненавистных белых халатов, похоже, решил теперь противостоять им всеми возможными средствами. Поглядев несколько секунд с расстояния четырех или пяти сотен ярдов на озеро, он отпрянул и укрылся за большим валуном. Когда Надоеда присоединился к нему, большой пес осторожно переполз вперед, туда, где имелась возможность выглянуть из-за камней и все осмотреть, не показываясь на глаза белым халатам, если они сидели в засаде.
В этом месте псы провели около часа, высматривая и вынюхивая малейшие признаки приближения человека. Им удалось заметить только одного пешехода, который появился в миле от них, на фоне высокого склона Хай-Фелл по другую сторону озера. Человек был различим всего лишь несколько мгновений: он громко кричал и махал рукой кому-то, кто находился вне поля зрения. Тонкое «Э-ге-гей!» отчетливо донеслось через водную гладь. Потом человек двинулся дальше и пропал из виду.
— Он был не из… Ну, по крайней мере не очень похож на белые халаты, — неуверенно проговорил Рауф.
— А по мне, он здорово смахивал на человека-пахнущего-табаком, да и голос… — возразил Надоеда, играя роль адвоката дьявола. — В любом случае та, другая вода… ну, там, откуда мы только что пришли… знаешь, она не слишком напоминала то, что ты мне рассказывал про железный бак.
— Еще как напоминала! Просто она железом не пахла, а так…
— Запах вообще-то первейшее дело, — сказал терьер. — Чему верить, если не запаху? Я, правда, не утверждаю, что там действительно было безопасно. Если уж на то пошло, грузовики злобой не пахнут. Ни крови, ни зловония из пасти. И тем не менее они приходят и убивают…
Он не договорил и умолк. Рауф ничего не ответил, и через некоторое время Надоеда вновь подал голос:
— И все-таки, что с нами теперь будет? Как мы будем жить? Они куда-то подевали весь обычный мир. Здесь совсем есть нечего! Хотим мы того или нет, нам придется вернуться…
Рауф опять долго не отвечал.
— Тут есть что-то, — проговорил он наконец. — Запах вспомнить пытаюсь… топ-топ-топ, лапки семенят… и усики такие маленькие…
Сильный порыв ветра ударился о валун, промчался по склону и сморщил озерную гладь, вдребезги разбив отражения облаков. Острая рябь побежала в сторону запруды, словно подгоняемая незримым течением.
— Мышка, — сказал Рауф. — Ко мне в вольер один раз забрела мышка. Мы с ней поболтали…
— На полу остаются крошки корма. Сделай себе острые зубки из осколков костей, подбери хвост — и вперед… Чем не житье? Даже блохи и те стараются жить лучше. Мне мамка рассказывала… Наверное, той блохе, что поселилась у меня в голове, неплохо живется. Они такие, в любую щелку пролезут…
— Мышка сказала, что люди никогда ничего с ней не делали. Не то что с нами…
— Ну, значит, и не кормили.
— Не кормили. Она сама себе пропитание искала. Поэтому и ко мне забрела. У меня еда была. Но мышка — она… как сказать… жила помимо людей. Ничего общего с ними не имела. Обходилась как-то. Просто брала, что могла, с того и жила.
— Да, но ведь белые халаты ее бы пришибли, если б застукали, разве не так? А то я не помню, как человек-пахнущий-табаком гонялся за одной и все норовил сапогом затоптать…
— Ага, точно! — сказал Рауф. — И что сделала та мышка?
— Удрала через сливной желоб в полу.
— Ага. — Рауф проследил взглядом за сарычем, появившимся в небе прямо над ними. Несколько мгновений птица парила, покачиваясь в воздушных потоках, потом легко заскользила прочь.
— Белые халаты непременно убили бы ту мышь, если бы только сумели, — сказал Рауф убежденно. — Но она изо всех сил старалась им не попадаться. Так вот и жила. Она сама мне рассказывала. Днем спала в норке, а ночью выходила и…