— Если уж на то пошло, они и стоки в полу сделали. Мышка в них пряталась, а нам кто мешает? Рауф, ты же весь вымок…
— Это чистая вода.
— Простудишься и заболеешь. — Надоеда ущипнул его зубами за лапу и проворно отскочил, когда Рауф, зарычав, с трудом поднялся. — Пошли, я правда нашел нечто очень хорошее!
— Как может быть в таком месте что-то хорошее…
— Пошли. Сам увидишь.
Кое-как Надоеде удалось уговорить Рауфа пересечь ручей и вскарабкаться на травяную насыпь. Луна к тому времени уже скрылась, и вход в подземелье стал почти не виден. Надоеда смело повел приятеля внутрь. Рауф сильно хромал, его когти неровно постукивали по сланцевым плиткам. Добравшись до бокового хода, Надоеда улегся, и вскоре Рауф присоединился к нему.
Довольно долго они молча лежали на сухих камнях. Затем Надоеда спросил:
— Как ты думаешь, если мы продолжим добывать себе еду убийством, у нас будет шанс? Нора ведь глубокая… как та дыра в голове… здесь тепло, ветер не задувает… мы могли бы уйти еще глубже, если понадобится. И никто нас здесь не найдет…
Рауф, растянувшийся на боку, сонно приподнял голову.
— Двигайся поближе, теплей будет… Может, это все же ловушка, вдруг сейчас войдет белый халат, поднимет руку к стене и сделает свет…
— Тут совсем не пахнет людьми.
— Верно. Они сделали это место, а потом ушли. Или это что-то типа сточной трубы…
— Нет, это точно не сток, — сказал Надоеда. — И мы должны все время помнить про это. Белые халаты не могут проникнуть в стоки. Даже человек-пахнущий-табаком не может… Но сюда они легко войдут, если захотят. К примеру, когда мы будем спать. Поэтому они нипочем не должны узнать, что мы здесь поселились.
— Если они уже не знают. Если не наблюдают за нами прямо сейчас.
— Да, но… я каким-то образом чую — они про нас не знают. А как тебе кажется?
Рауф долго не отвечал.
— Я верю… — проговорил он наконец. — Я почти не смею в это поверить, но мне все-таки верится, что ты прав, Надоеда. А коли так…
— Ну?
— Коли так, значит, мы все-таки правильно сделали, что убежали. Остается доказать — хотя бы самим себе, — что собаки могут жить без людей. Мы будем дикими. Дикими и свободными.
Вспышка III
Воскресенье, 17 октября
Спустя двенадцать часов, воскресным утром, Тайсон, не то чтобы сняв шапку (это было бы для него столь же немыслимо, как для Санта-Клауса — сбрить бороду), но сдвинув ее на затылок почти вертикально — этаким загадочным знаком затаенного почтения, — стоял перед мистером Пауэллом возле комнаты отдыха персонала Лоусон-парка.
— Ну да, эти двое взяли и пропали неизвестно куда, — объяснял он уже во второй раз. — Я решил, лучше уж я перво-наперво сам вам сообщу. Типа того, что нигде в виварии их нету. Смылись, короче. Только вряд ли далеко ушли, небось где-нибудь поблизости ошиваются…
— Вы уверены, что их нет в здании? — спросил мистер Пауэлл. — Я хочу сказать, что решительно не представляю, как они могли выбраться наружу. Вы точно все проверили? Они не спрятались где-нибудь в дальнем углу?
— Нет, — сказал Тайсон. — Я все осмотрел, нету их. Я и рядом со зданием поглядел — тоже нету. Хотя говорю же, навряд ли они ушли далеко.
— Хорошо бы нам удалось отыскать их прямо сегодня, — произнес мистер Пауэлл. — Нам с вами, я имею в виду. Тогда можно было бы и не докладывать о случившемся доктору Бойкотту или мистеру Фортескью. Тем более что их обоих не будет до завтрашнего утра. В общем, на поимку у нас с вами сутки.
— Их наверняка кто-нибудь видел, — сказал Тайсон. — Кормили-то их последний раз в пятницу вечером! Небось жрать захотели, может, где попрошайничают… — Он помолчал и добавил: — Или, чего доброго, взялись гонять овец в холмах. Вот это было бы скверно! Это ведь незаконно — если собака беспокоит овец, как бы владельца не привлекли…
— Господи!.. — вырвалось у мистера Пауэлла, который был неприятно поражен внезапно открывшейся перспективой персональной ответственности. — Ну-ка, расскажите еще раз, как вы обнаружили их отсутствие.
— Ну, значит, я и говорю, являюсь я вечером в субботу, как всегда, зверье покормить и все такое, — начал рассказывать Тайсон. — И первое, что вижу, — это что того здорового черного пса, ну того, семь-три-второго, в клетке нету! Смотрю, а дверка-то открыта, и у замка пружина лопнула. Сломалась она, должно быть, где-то уже после пятничного вечера, поскольку тогда все точно было нормально…
На самом деле Тайсон кривил душой. Запирающий механизм сломал он сам — поддел большой отверткой и надавил. Не то чтобы он боялся увольнения или так уж переживал, что получит выволочку от директора или доктора Бойкотта. Скорее он бессознательно пытался задним числом изменить случившееся. Пружина ведь могла лопнуть сама по себе? Могла. Усталость металла, знаете ли. Или дефект изготовления, что тоже бывает. И тогда никаких вопросов о том, как собаки выбрались из вольера. И раз она оказалась сломана — хотя бы постфактум, — значит, вот вам и причина побега, и можно понапрасну не ломать голову. Во всяком случае, сам Тайсон в это верил. В его мире уж если что случилось — значит, случилось, и доискиваться причин было пустой тратой времени. Если бы, к примеру, обнаружить пропажу выпало Тому и он Тайсону о ней рассказал, старик, по всей вероятности, влепил бы ему затрещину и как следует отругал, не особенно интересуясь, был ли Том виноват (той же логикой руководствовались древние ацтеки, которые казнили гонца, доставившего дурные вести), а уж потом стал бы соображать, как все исправить.
Так или иначе, теперь пружина всяко была сломана. Невелика важность. Если уж на то пошло, судьба пружины вполне соответствовала судьбе всего исследовательского центра. Разрешение на его планирование тоже добывали у министра задним числом.
— Да, но как же второй пес? — спросил мистер Пауэлл. — Восемь-один-пятый? Он-то каким образом вылез?
— А под сетку пролез, — объяснил Тайсон. — Носом приподнял и прошмыгнул. Я посмотрел, там внизу пара скоб отошла. Он и протиснулся, он же что, маленький…
— М-да, нелегко будет все это объяснить, — вздохнул мистер Пауэлл. — Этот восемь-один-пятый был очень ценный экземпляр. Взрослый домашний пес — такого непросто заполучить для исследований! Ему сделали сложную операцию на мозге, собирались тестировать… Ты представляешь хоть, сколько это все стоит?
— Да я, я что, я же перво-наперво побежал вам рассказать, — согласно закивал Тайсон. — Вчера вечером тут никого не было… — Этим Тайсон пытался намекнуть (и небезуспешно, поскольку мистер Пауэлл, в общем-то, годился ему во внуки и вдобавок тщетно пытался скрыть — зачем, кто бы знал? — свое родство с людьми из той же среды, что и Тайсон), что он был в субботний вечер единственным сотрудником Лоусон-парка, добросовестно исполнявшим свои обязанности. — Ну, так нынче утром я сразу и пошел посмотреть, на месте ли мистер Бойкотт. В общем, коли это все, так я пошел…
Дескать, пусть кто угодно отправляется на поиски беглецов, только не Тайсон. Он не собирается тратить на это свое законное воскресенье.
— И еще вы сказали, что они весь виварий прошли? — спросил мистер Пауэлл.
— Ну да. Там ящик с мышами перевернули — в отделении, где для девок залетевших что-то исследуют. А кто еще его мог свернуть, если не те два кабсдоха?
— Вот черт! — воскликнул мистер Пауэлл. Воображение уже рисовало ему, какой оборот примет переписка с практикующими медиками и иными чиновниками, которые представляли интересы предположительно беременных молодых женщин. Неожиданная мысль поразила его, и он быстро спросил: — Тайсон, так они и в раковом отделении побывали? Где крысы?..
— А как же? Конечно, побывали.
— Но хотя бы в лабораторию доктора Гуднера не влезли? — быстро спросил Пауэлл.
— Нет, там все крепко-накрепко запирается. Туда вообще никто, кроме самого доктора Гуднера, не заходит.
— Мистер Тайсон, скажите откровенно: вы абсолютно уверены, что они туда не вломились?
— Ну да, да. Самого его спросите, он подтвердит.
— Значит, слава богу, нам повезло, — выдохнул мистер Пауэлл. — Иначе… да что говорить, это был бы финиш. Ладно! Пойду сам взгляну на виварий, а потом, если собаки не объявятся, поспрашиваю снаружи. Может, встречу того, кто их видел. Полицию покамест не будем оповещать. Вернется директор, пускай он и решает, надо ли… Черт возьми! — выругался мистер Пауэлл. — Их непременно должны были заметить! На них зеленые ошейники — издалека видно! Думаю, нам скоро кто-нибудь позвонит… Что ж, мистер Тайсон, спасибо большое. Если сами вдруг что услышите, обязательно позвоните в центр и оставьте мне сообщение, хорошо?
Некоторые полагают, что самый глубокий наш сон лишен сновидений, что они посещают нас лишь в последние секунды перед пробуждением, и в эти-то секунды мы успеваем пережить множество событий, которых хватило бы на много минут, если не часов.
Другие склоняются к мысли, что сновидения длятся все время, пока мы спим, — примерно так же, как чувственное восприятие и приобретение нового опыта занимают все время нашего бодрствования. Другое дело, что вспоминаем мы — если вообще вспоминаем — лишь последние клочки и обрывки своих сновидческих путешествий. Так, если кто-то в ночи пересекает целое море, шагая по дну, ему все равно запомнится лишь зеленый свет на подводных склонах, по которым он в итоге выберется на утренние пески.
А третьим кажется, что в глубоком сне, когда бдительный стражник-разум наконец закрывает глаза, в нашем мозгу падают все затворы и распахиваются двери потайных, древних пещер, где ведать не ведают о таких новомодных вещах, как молитвы или чтение книг. И тогда приступают к делу неисследованные древние силы. Они наводят порядок, раскладывают все по полочкам, лечат и возрождают к жизни… Что это за силы, незримые даже для сновидческих глаз, неизъяснимые словами человеческого языка? Мы этого не знаем. Быть может, мы сумеем что-то прояснить для себя, когда умрем.