дом? Но запах у зверя был сильный, притом такой, что ни с чем не спутаешь, а вчера, когда они входили, его здесь не ощущалось.
Оставалась одна причина: зверь пришел, чтобы стащить их еду.
В этот момент в темноте что-то метнулось, загремели каменные плитки, и Рауф сказал:
— А ну-ка стой, где стоишь! Попробуешь шмыгнуть мимо меня, и я тебя прикончу!
Ответа не последовало. Надоеда, подрагивая от возбуждения, поднялся и занял позицию в нескольких футах от Рауфа, окончательно перекрыв непрошеному гостю выход.
— Я тебя тоже убью, — сказал он. — Получается, ты умрешь сразу дважды! Оно того стоит?
В следующий момент он от неожиданности отпрыгнул назад и даже тявкнул, потому что тот, кто им ответил, говорил хотя и на собачьем языке, но с очень странным акцентом. Надоеда едва понимал сказанное, но сомнений не было: незнакомец состоял с ним и с Рауфом в некотором родстве.
— Что толку тебе в моей смерти, приятель? Ты сам навряд ли увидишь послезавтрашний рассвет.
Вкрадчивый тон говорившего мешался с угрозой. Казалось, неведомый зверь еще не решил для себя, что ему делать — драться, удирать или брать хитростью. Кажется, он склонялся к последнему варианту, а насмешку подпустил, добавляя веса своим словам.
— Кто ты? — требовательно спросил Рауф. Надоеда, впрочем, явственно ощущал его нерешительность и гадал, чувствует ли ее незнакомец. — Ты собака?
— Ну да. А то как же. Собака. Сзади!!!
Это был крик отчаянного предостережения. Надоеда крутанулся на месте — и понял, что его надули. В следующий миг в него со всего маху врезался Рауф, пытавшийся отрезать незнакомцу путь наружу. Это ему, в общем, удалось, оба лаяли и кусались, но, когда к схватке подоспел Надоеда, чужак уже отскочил обратно в тоннель.
— Ни с места, говорю! — грозно повторил Рауф. — И не пробуй бежать — догоню и шею сломаю!
— Да куда уж мне бежать, старина, — отозвался зверь все с тем же странным акцентом. — Ну что нам делить-то с тобой? Ты да я, да мы с тобой…
От этого голоса у Надоеды кровь все быстрее бежала по жилам, неприятие в нем мешалось с приязнью. Голос у существа был подобострастный и хитрый — голос воришки, лжеца, бесхозного бродяги, черствого, бездушного, не внушающего доверия. А еще в нем звучали язвительный юмор, смелость, ум и полное отсутствие жалости — в том числе и к себе самому. Все это властно взывало к покалеченному разуму Надоеды. Он зачарованно вслушивался в наступившую тишину, надеясь, что голос зазвучит вновь.
И дождался.
— На третий день от сегодняшнего вы умрете. Оба. Истечете кровью и сдохнете. — Голос не говорил, а словно заклинание выпевал. — Кровь на землю капы-капы, и уже не встать на лапы, и вороны тут как тут, ваши глазки расклюют…
Надоеда, к собственному изумлению, ответил мигом, не думая:
— Небо распахнулось, знаешь ли! Была гроза, и ударила молния, и попала мне прямо в темечко. А перед тем все было черное с белым… В смысле, дорога была черная и белая, и появился грузовик, и человек-пахнущий-табаком подпалил мою голову. А я лаю и скачу, кинь мне сахар — проглочу!
Он запрокинул голову и гавкнул.
— Помолчал бы, — сказал Рауф.
— Да неужели? — проговорил голос, обращаясь к Надоеде. — Ну, бывает. Вы со мной лучше повежливее, и я, может, правильную дорожку вам укажу. А то, понимаешь, всего-то клок серой шерсти, а они — бах, бух…
— Точно, — подтвердил Надоеда. — Ты же все понимаешь, так? Я пойду с тобой, только покажи куда!
И он понемногу двинулся в темноту, ориентируясь на голос.
— Ух ты, а тебя здорово попортили, — раздался тот где-то совсем рядом. — Кто это тебе котелок так раскроил? Та молния?
— Белые халаты, — ответил терьер.
Запах сплошь окутал его, а боль в голове исчезла. Он и голос просто плыли, изящно и легко, в направлении мерцавшего звездами выхода.
Надоеда не сообразил, что Рауф вновь сшиб его с ног, до тех пор пока не услышал, как странный зверь снова отбежал в глубь тоннеля. Потом до него дошло, что Рауф был зол настолько, что ляпни он что-нибудь лишнее — и старый друг его бы как следует оттрепал. Надоеда замер, прижимаясь к камням, и тихо сказал:
— Рауф, нет смысла его убивать, кем бы он ни оказался. Он станет сопротивляться, а это лишняя возня…
— Ты чуть не проспал все на свете, — проворчал Рауф. — Не перехвати я его, он удрал бы с той овечьей ногой, которую ты принес!
— Он говорит, что он собака. Если бы твоя тень умела петь…
— Плевать мне на то, что он там говорит. Он ворюга! И сейчас он об этом пожалеет!
— Да ладно вам, — сказали из тьмы. — Лучше сами подумайте. Будем жить дружно, будет и ужин. Пойдете со мной, всем хорошо будет. А нет — помрете скоро, как я и говорю…
— Помрем? — спросил Надоеда.
— Да, помрете, боже мой, и не спорьте вы со мной. В перебранке толку нет, где-то там нас ждет обед…
— Почему мы должны умереть?
— Тот, кто скачет по холмам, поднимая шум и гам, кто на зуб берет овец, встретит скоро свой конец… — пропели из мрака. — Да еще ты тут с этой дурацкой нашлепкой на голове! Будешь так разгуливать, чего доброго и меня убьют… Надо тихо пробираться, на глаза не попадаться, кто шумит, поскольку глуп, тот в итоге — дохлый труп!
— Ты вообще-то к чему клонишь? — спросил Надоеда. Ему становилось все интереснее, поскольку он, в отличие от Рауфа, до некоторой степени понимал речь этого существа.
— Мы станем охотиться. Я научу вас правильно убивать. Мы будем выходить голодными, а возвращаться с полным брюхом, вот как. По горам и по долам, по заросшим по углам, вы с меня пример берите, вот и будет пузо сыто.
Его речь снова обрела завораживающий, коварный, гипнотический ритм. Надоеда насторожил уши и расширил ноздри, внюхиваясь во тьму.
— Слушай, Рауф, слушай его!
— Кем бы он ни был, верить ему нельзя, — отозвался большой пес. — И что он там бормочет? Ни слова не разберу!
— А я разбираю, — сказал фокстерьер. — Я принюхался и услышал. Знаешь, я ведь слушал птиц, садившихся на трубу, и жучков под порогом. У меня даже голова прошла… Смотри, она распускается, как цветок!
И он, ликуя, запрыгал по сланцу.
Грозный рык Рауфа привел его в чувство.
— Он говорит, — сказал Надоеда, — что мы тут чужаки и запросто можем беду себе на хвост подцепить. Мы ведь не знаем этих мест и понятия не имеем, как о себе позаботиться. Сами, того гляди, пропадем и его по какой-то причине опасности подвергаем. Вот он и предлагает: мы поделимся с ним добычей, а он нас всему научит и будет советовать, как правильно поступать.
Рауф задумался, а потом сказал:
— Он нас обманет и сбежит, когда сочтет нужным. Говорю тебе, нельзя ему доверять!
— Рауф, а что нам терять? Кстати, он умный. Мозговитый, как говорится… — Надоеде не терпелось увидеть обладателя голоса или хотя бы удержать его подольше рядом с собой. От невидимого зверя исходила такая мощная жизненная сила, что воздух в мрачном тоннеле едва не потрескивал от разрядов.
— Стереги-ка ты добычу, — посоветовал Рауф Надоеде. — И я сделаю то же самое. Эй, ты, — крикнул он в темноту, — если ты пробудешь здесь до утра, мы посмотрим, кто ты такой и стоит ли тебя кормить! Как тебя звать?
— Если нам тепло и сухо, это значит — будет пруха, — донесся из глубины тоннеля насмешливый и непостижимый ответ. — Если мясо сбережете, значит, дольше проживете… Ну наконец-то разумные речи слышу! Кто я, спрашиваете? Двое вас, а я один, но зато я лисовин. Умный — жуть, охотник — ах! Самый хитрый на холмах!
Понедельник, 18 октября
— …Ну вот, — рассказывал Рауф. — Вылезти оттуда мы вылезли, а куда дальше идти, не знаем. Пришли было к каким-то домам, но там я покусал мужика, который собрался засадить Надоеду в машину… То есть он увидел его лежащим на дороге, поднял… Короче, сбежали мы оттуда. Потом мы еще встретили человека с грузовиком, он в Надоеду камнем бросил…
— И еще один человек был, он со своими собаками охотился на овец, — вставил фокстерьер. — Мы хотели ему помочь, но те псы нас прогнали.
Лис на всякий случай устроился чуть поодаль и внимательно слушал рассказ беглецов, догрызая между тем переднюю ногу овцы. Снаружи медленно занималось серое, хмурое утро. Мелкий дождик задувало ветром в устье тоннеля.
— Надоеда все ждал, что мы найдем человека, который позовет нас к себе домой и станет о нас заботиться, — продолжал Рауф. — Мне, правда, с самого начала казалось, что из этого ничего не получится. Хотя бы потому, что, пока мы торчали у белых халатов, люди утащили куда-то все улицы и дома, все, к чему мы привыкли… Ну да, с этим даже Надоеда согласен… И вообще это глупая затея — хозяина себе искать. Люди существуют для того, чтобы причинять вред животным, а не заботиться о них!
— Верно сказано, приятель, — отозвался лис. — У них ружья, собаки, капканы. Надо быть полным придурком, чтобы искать сближения с ними! — На зубах лиса хрустнула кость. — О, да тут мозг…
— Я знаю, где мое место, — сказал Рауф. — Я должен быть там, у белых халатов, как все другие собаки. Но я не смог и сбежал. Я бы очень хотел быть хорошим псом, просто… просто я не хочу опять в этот бак с железной водой…
— А тут у вас, куда ни глянь, всюду баки. Только очень большие, — сказал Надоеда. — Люди часто туда животных засовывают? А каких, не знаешь? Наверное, огромных…
Лис лукаво глянул на одного, потом на другого. Но предпочел промолчать.
— Сам-то ты по-настоящему дикий, правда ведь? — спросил Рауф. — И никаких дел с людьми не имеешь?
— Приходится, — сказал лис. — Время от времени. — И показал зубы: — То уточку схватишь, то ягненочка новорожденного… — Он перекатился на бок, показав длинный белый шрам на животе. — А это я котят крал из амбара.
— Котят?.. — изумился Надоеда.
— Ну, одного. Явилась их мамка, пришлось хватать, который подвернулся, и удирать.
— Который подвернулся?.. — ничего не поняв, переспросил Надоеда.
— Ну да. Остальных не успел.