на холме, прямо на тропе, которой пользуются пастухи, да еще и залил все вокруг кровью. А теперь сам торчишь на видном месте — дескать, смотрите все кому не лень, вот он я! Ты что, думаешь, у фермера глаз нету? Он явится сюда и сразу все просечет. Помяните мое слово, парни, — Тьма схватит вас за задницы еще до рассвета!
— Погоди, лис, куда ты-то идешь?
Дикарь зарычал:
— Аррх! Пойти, что ли, сразу на ферму и лечь на пороге! Или голову сунуть прямо в дуло ружья, — проговорил он с горечью. — Все хлопот меньше будет!
И в самом деле, когда из-за вершин Свиррэла и Грейт-Каррса поднялось солнце, причина отчаяния лиса сделалась очевидной. Труп убитой овцы торчал посреди мхов Тарн-Хед-Мосс на самом виду, заметный отовсюду, словно знамя свободы, порванное, но по-прежнему реющее на ветру. К нему со всех сторон начали собираться сарычи, вороны и синие мухи, слетавшиеся, казалось, со всего Озерного края.
Пока занимался рассвет, Надоеда лежал в пятистах ярдах от входа в пещеру и хмуро наблюдал за тем, как над тушей хлопают крылья и раздается клекот дерущихся птиц. Жадных трупоедов не разогнал даже дождь, налетевший со стороны Даннердейла. Серая пелена скрыла запруду и озеро.
Лис, которого с трудом уговорили остаться, после полудня ушел на западную сторону Блэйк-Ригга, откуда была видна тропа, что вела от озера к ограбленной ими ферме…
Тем не менее к закату, когда снова проглянуло солнце и вода в небольших ручейках поднялась и потемнела, ни собак, ни людей в долине так и не появилось. Насквозь вымокший лис, волоча хвост, вернулся к пещере, бормоча что-то насчет «доброго дождя, которого некоторые не заслужили». В этот вечер они не охотились — останков овцы хватило всем троим.
На следующее утро, пока Надоеда блаженно валялся в ставшей уже привычной ямке в сланцевом полу, его разбудил лис. Молча, соблюдая предельную осторожность, он повел фокстерьера к выходу из пещеры.
Внизу, на покрытой мхом пустоши, стоял человек. Он курил сигарету, и две черно-белые собаки, валлийские колли, сопровождали его. Человек тыкал посохом в оголенный хребет почти начисто обглоданной овцы.
Вторник, 26 октября
— А у нас, похоже, крупный хищник завелся, — сказал Деннис Уильямсон. — Точно вам говорю.
Обойдя свой фургон, он с силой пнул заднее колесо.
— Да ладно тебе, — отозвался Роберт Линдсей. — Ты что, правда так думаешь?
Деннис прислонился к беленой стене фермы Холл-Даннердейл и закурил сигарету.
— Не думаю, — сказал он, — а уверен. За неделю с небольшим гибнут две овцы, а ведь еще даже снег не выпал! Как это тебе, Боб? Причем обе валяются на открытых местах, где неоткуда упасть и ноги переломать.
— Где ты их нашел-то? — спросил Роберт. — Где все это было и как ты на них набрел?
— Первую нашел возле Леверс-Хауса, почти на самом верху. По эту сторону, там, где кручи правда нешуточные. Но, прикинь, не где-нибудь под обрывом, а рядом с тропой.
— Деннис, может, она просто старая была? С такой что угодно произойти может.
— Ничего себе старая, всего-то три года, Боб, я ее зубы осмотрел.
— Вот черт!
В задумчивости Роберт принялся грызть край своего широкого шарфа. Он был старше Денниса и очень опытен в местных делах. Когда-то он сам арендовал ферму Танг-Хаус и знал — или думал, что знает, — все, что могло случиться с овцой, пасущейся между Доу-Крэгом и Серым Монахом. Он никогда не высказывался сгоряча, но если уж высказывался, то всегда мог обосновать свое мнение. А когда кто-нибудь обращался к нему за советом и помощью, Роберт Линдсей разбирался с проблемой как со своей собственной.
В настоящий момент Деннис был очень расстроен. Это был упорный человек, целеустремленный до одержимости, из тех, кого называют двужильными. Несколько лет назад, не имея буквально ни гроша за душой, он взял в аренду Танг-Хаус (или Тангус, как говорили в этих краях), поскольку решил вести независимую жизнь и добиваться всего своими руками. Поначалу ему пришлось туго — настолько, что временами Деннис готов был все бросить и сдаться. В те дни его здорово поддержал сосед — Билл Рутледж, старый забияка и сквернослов, арендовавший за полем ферму Лонг-Хаус (местные называли ее Лонгус). Бывало, дети неделями не видели конфет, а сам Деннис был вынужден обходиться без курева и питаться чем бог пошлет. И вот теперь благодаря собственному мужеству, а также энергии и практичности своей жены Гвен Деннис прочно встал на ноги. Ферма процветала, а ее хозяин обзавелся мебелью и различной домашней утварью, приодел дочек. Если Линдсей чего и боялся, так это того, что кто-нибудь может его разорить или облапошить при заключении сделки. Нынешняя беда — а гибель нескольких овец всякий фермер воспринимал как беду — ударила его в самое больное место. Перед ним сразу встал призрак прежних недобрых времен, и еще неприятнее было сознавать, что где-то за озером появилось неведомое существо, которому он никак не мог противостоять.
— Ну так вот, Боб, — продолжал он. — Вторую я нашел на Мшанике, у Бездорожья, на берегу ручья, что из озера вытекает. И, прикинь, с обеими одна и та же история. Разорваны в клочья, так что ошметки всюду валяются. И кости начисто обглоданы, а некоторых и вовсе нет.
Роберт посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
— Похоже, собака поработала.
— Я и сам думал о том же. Но у Билла собаки просто так по холмам не шляются. Если бы какая сбежала, он бы мне сразу сказал.
— Собака могла явиться откуда угодно, Деннис. Даже из Конистона или Лэнгдейла. Но это точно собака, старик, верно тебе говорю. Так что бери-ка ружье да с утра пораньше…
— Твою мать, — сказал Деннис, затаптывая окурок. — И так дел невпроворот.
— Я бы на твоем месте, — посоветовал Роберт, — нашпиговал эту тварь свинцом, а потом уже стал читать, что у нее на ошейнике написано.
— Так и сделаю с мерзавцем, и это будет справедливо, — сказал Деннис. — Пулю ему, и весь разговор!.. Знаешь, Боб, у меня ведь еще и утки с курами пропадать начали. Кто-то сетку в птичнике распотрошил. Такое ни одной лисе не под силу. Увижу — пристрелю, ей же ей!
— И правильно сделаешь, — кивнул Роберт. — Правильно. — И добавил после паузы: — В Улверстон едешь?
— Нет, только до Бротона. Надо пару запасных шин оттуда забрать. Тебе там что-нибудь надо?
— Сегодня — нет, спасибо, старик.
Деннис сел в машину и, продолжая размышлять о загубленных овцах, поехал через долину в направлении Ульфы.
— Итак, опыт с обезьянкой длится уже более десяти дней, — подытожил мистер Пауэлл. — По-моему, это немало.
— Цилиндр чистят регулярно? — осведомился доктор Бойкотт.
— Да, в обязательном порядке. Да, шеф, а что скажете насчет морских свинок? — держа наготове блокнот для заметок, спросил мистер Пауэлл.
— Вы о тех, которые получают конденсаты табачных смол? — спросил доктор Бойкотт. — А что с ними такое? Я думал, уж этот-то опыт проходит без всяких проблем.
— Я просто хотел узнать, долго ли нам следует использовать одних и тех же.
— До самого конца, разумеется, — кратко ответил доктор Бойкотт. — За них, знаете ли, деньги уплачены. А кроме того, так будет даже гуманней. Литлвудский комитет в своем докладе посвятил целую главу напрасной трате ресурсов. Нам не следует использовать двух животных, если можно обойтись одним.
— Во всяком случае все свинки из этой партии уже получили инъекции в оба уха, и почти у каждого экземпляра уши пришлось ампутировать. Я имею в виду, после обнаружения злокачественных новообразований.
— Ну так продолжайте исследования, используя для тех же целей конечности.
— Стоит ли, шеф… Как скажете, шеф. Я, правда, никогда раньше этим не занимался… Мы когда-либо использовали анестезию?
— Господи, конечно нет, — выдохнул доктор Бойкотт. — Вы хоть представляете, сколько это стоит?
— Ну, я… как бы… Просто мне доктор Уолтерс сказал…
— Смоляными конденсатами занимаюсь я, а не доктор Уолтерс, — заметил доктор Бойкотт. И прежде чем мистер Пауэлл кивнул, добавил: — Кстати, не поступало ли каких новостей о тех двух псах? О семь-три-втором и восемь-один-пятом?
— Пока ни звука, — ответил мистер Пауэлл. — И я начинаю думать, что мы о них больше не услышим. Собаки отсутствуют… дайте подумать… вот уже одиннадцать дней. Их уже наверняка либо застрелили, либо взяли в какой-нибудь дом… А если и нет, они за это время в самый Уэльс могли убежать. Только думается мне, мы никогда этого не узнаем.
— Постучите по дереву, — со слабой улыбкой ответил доктор Бойкот.
Мистер Пауэлл в шутку постучал себя по голове. Знать бы ему, что готовило им всем ближайшее будущее, он бы ногти себе переломал, сдирая полировку со стола доктора Бойкотта. Ибо этот стол был из натурального дерева, а не пластмассовый, как у него самого.
Вспышка IV
Среда, 27 октября — четверг, 28 октября
За весь день лис не произнес ни единого слова — даже когда Рауф, раздраженный беспокойством двух других «подельников», преисполнился упрямой решимости доесть добычу и в разгар дня спустился к озеру. Там, устроившись на открытом месте, он целых полчаса глодал кости, а когда приблизились сумерки, оторвал нижнюю челюсть овцы и принес догрызать ее в пещеру.
Только тогда лис тихо приблизился по хрусткому сланцу, подобрал упавший кусочек и коротко произнес:
— Дай заморить червяка, старина. Во Тьме, чтоб ты знал, съестным не разживешься.
— Ты к чему это клонишь? — огрызнулся Рауф. Острый лисий запах пробирал его до самых кишок.
— Оставь его, Рауф! — поспешно вмешался терьер. — Я тут кое-что вспомнил. Я видел разок, как кошка стырила целую рыбину и взобралась с нею на дерево. Уселась — и ну улыбаться, что твой почтовый ящик! Думала, уж там-то ей ничто не грозит.
— А на самом деле? — спросил Рауф с невольно пробудившимся любопытством.
— А на самом деле — и-ха-ха! — Надоеда запрыгал и заплясал по каменным плиткам. — Мой хозяин взял садовый шланг и направил на нее струю! Но даже тогда рыбина свалилась оттуда куда проворнее кошки… — Фокстерьер остановился и вдруг посерьезнел. — Рауф, — сказал он. — Фермеры… Белые халаты… Лис прав — никак нельзя, чтобы нас обнаружили. Стоит им только понять, где мы прячемся, они придут, и тогда… И тогда нас отсюда вынесет потоком нашей собственной крови!