— А что представляет собой второй беглец? — спросил Дигби Драйвер.
— Ну, с ним я не работал. К хирургии я не имею касательства… и, наверно, не буду, пока не кончится испытательный срок. Но я ни за что не поверил бы, что этот пес до сих пор еще жив, не убедись я своими глазами в обратном нынче утром. Что уж говорить об убийстве овец! Этот пес подвергся очень серьезной операции на мозге…
— На какой предмет? — спросил репортер, пока они шли через «Мэнор» к площади, где стоял автомобиль.
— Там, насколько мне известно, тоже речь шла о воздействии на психику, — ответил мистер Пауэлл. — Поэтому им и понадобилась взрослая, совершенно домашняя особь. За этого пса заплатили кругленькую сумму какой-то бабе из Далтона.
— С чего это она вдруг решила расстаться с питомцем?
— Да он, по сути, и не ее был. Кажется, изначально он принадлежал ее брату, жившему в Барроу, и каким-то образом стал причиной его… гибели, по-моему, под колесами грузовика. Вот сестра и не захотела держать пса у себя. Исключительная ситуация, согласись. Обычно-то люди, ясное дело, не слишком охотно отдают своих домашних любимцев для опытов… Зато и операцию ему сделали, без преувеличения, новаторскую. Можно сказать, что-то вроде лейкотомии[54]… хотя нет, сравнение некорректное. Не буду врать, там все очень сложно, а я в этой области не специалист. Суть в том, что в мозгу у собаки должна была стереться грань между объективным и субъективным. Жаль, теперь мы вряд ли узнаем, получилось у них или нет.
— А что это могло дать на практике? — спросил Дигби Драйвер. Нажав на газ, он вырулил с площади, и машина устремилась вверх по склону холма в сторону Конистонской дороги.
— Насколько мне известно… Ы-ы! — Мистер Пауэлл рыгнул бродившим в нем пивом, наклонился вперед и сосредоточенно нахмурился, подбирая наглядный пример. — Скажем… Ты читал такую книжку — «Хапуга Мартин» Голдинга? Того, который «Повелителя мух» написал?
— «Повелителя мух» читал, а вот про другую даже не слышал.
— Там главный герой вроде как умер, типа утонул в море, и попал на тот свет. Там он оказывается в чистилище и только тем и занимается, что путает объективное с субъективным. Он думает, что все еще жив и борется за выживание на скале в Атлантическом океане, хотя на самом деле все это — лишь иллюзия. Даже скала — просто ментальная проекция, повторяющая форму одного из коренных зубов у него во рту. Не удивлюсь, если у прооперированной собаки примерно такие же завихрения… Представь, что у нее пошли ассоциации — ну, скажем, кошек с запахом одеколона. Тогда она может начать обращаться с неодушевленным объектом, с какой-нибудь парфюмерной коробочкой, точно с живой кошкой. А предметы и явления реального мира, наоборот, может счесть порождениями своей мысли… Мне с ходу не придумать примера, но суть, я думаю, ты уловил?
— До чего захватывающая у вас, должно быть, работа, — сказал Драйвер. — Так, здесь прямо? И теперь пока не упремся?
— Точно. До самого Конистона. Слушай, ты так меня выручил…
— Да ни в коем случае. Я же говорю, я и сам туда собирался. А работа у вас и правда жутко интересная. Опыты разные… исследования, открытия…
— На самом деле большей частью сплошная рутина. Скажут тебе — давай полу-элдэ, и вперед…
— Полу-элдэ?..
— Полулетальная доза. К примеру, захотел ты — или кто-то другой — выбросить на рынок новую губную помаду, или пищевую добавку, или что-нибудь еще. Обращаются к нам, мы берем группу животных и впихиваем им, насильно, конечно, энное количество этого вещества, пока не выясним дозу, от которой половина из них умирает в течение двух недель.
— А зачем? Разве не бывает, что новый продукт совсем не токсичен?
— Без разницы. Все равно впихиваем и впихиваем, пока не достигнем полу-элдэ. Животные могут умереть от патологии внутренних органов или изменения уровня кислотности… причин масса. На самом деле заниматься этим — скука смертная, но наш центр создавали в том числе и для этих целей. Все во благо человека, как говорится… Косметика должна быть безопасной, иначе какой дурак станет ее покупать?
— Полагаю, — сказал Дигби Драйвер, — есть же какая-то компенсация — я имею в виду, не для зверюшек, а для сотрудников? Что-нибудь реально интересное? Ну, там, разработки для вояк, всякие сверхсекретные проекты… То, про что потом статьи с крупными заголовками пишут? Ладно, о’кей, не отвечай, это я так. — И репортер широко улыбнулся. — Можете хранить молчание, как говорят в суде… Не стоит разглашать нечто такое, что я могу пересказать суровым ребятам в дождевиках, которые с мрачными физиономиями ожидают меня на Хэмпстед-Хит…
— С этим к Гуднеру, пожалуйста. Тот еще тип! Не удивлюсь, если он в свое время был одним из этих… в дождевиках. Он по рождению немец. И работал в Германии в конце войны… на немцев, я имею в виду. Он и сейчас занимается чем-то секретным, это я точно знаю. Что-то связанное со смертельными болезнями, а платят ему военные. Они практически держат его под замком — по крайней мере, его лабораторию. И уж с ним-то о работе не поболтаешь… Зато и платят ему три мои зарплаты, я так думаю, — добавил он несколько непоследовательно.
— Отпуск-то хоть большой у тебя? — спросил Дигби Драйвер, очень хорошо знавший, когда на жертву следует поднажать, а когда надо умерить свое любопытство. — Так, куда это мы заехали? Это Торвер?.. Чем ближе к Конистону, тем безлюдней становится, или я не прав? Ну и отлично, можно лишний раз остановиться отлить…
— «Смерть в результате несчастного случая», — процитировал Роберт Линдсей. — Вот и все, что ему удалось нарыть. Верно, Деннис? Что скажешь?
— Мог бы нарыть и самоубийство, если бы мозгов хватило, — отозвался Деннис.
— По уликам — ни в коем случае. Там ничто не свидетельствовало о самоубийстве. Если этот, как его, Эфраим умирает один-одинешенек от ружейного выстрела, стоя возле своего автомобиля, все сомнения следует трактовать в его пользу! А было ли хоть что-то, что свидетельствовало бы о его склонности к самоубийству? Нет, не думаю, чтобы коронер ошибся! Как ни крути — несчастный случай выходит, Деннис! Ясно как божий день!
— А говорил твой коронер что-нибудь про собаку? — спросил Деннис.
— Ни единого словечка.
— Но этот блохастый там точно был так или иначе замешан! Типа это пес его застрелил, вот оно как!
— Ты имеешь в виду, что собака нажала на крючок, и ружье выстрелило?
— Да. Вот именно. Ты же сам говорил, Боб, пса видели, когда он удирал вверх по склону, словно за ним черти гнались!
— И что, прикажешь коронеру в бумаги это записывать? Да если и считать это свидетельством — что, от этого смерть бедняги перестанет быть несчастным случаем? Собака — это такая же случайность, как слишком легкий спусковой крючок или что-то еще.
— Все так, Боб, но если бы он приплел к делу собаку, тогда полиции или кому там еще приказали бы немедленно разыскать ее и пристрелить. А так, как оно все обернулось, — ну и чего мы достигли по сравнению с тем, что было вначале? Того и гляди, сегодня у тебя еще пару овец зарежут, а у меня на следующей неделе — аж трех. И ни одна чиновная сволочь от кресла задницу не оторвет! Научный центр никто не трогает — и центр пальцем не шевелит, делая вид, что он ни при чем. И действительно, чего им бояться?
Воцарилось молчание. Роберт посасывал навершие своего посоха, обдумывая ответ. Деннис раскурил сигарету и бросил погасшую спичку через голову своей овчарки в высокую траву под стеной.
— Похоже, я знаю, кто может притянуть их к ответу, Деннис, — проговорил наконец Роберт. — Притянуть так, что они нипочем не открутятся.
— Ты что, про нашего депутата в парламенте? — спросил Роберт. — Да он же не…
— Нет, я не про него. Я журналюг имею в виду. Ты, к примеру, «Лондонский оратор» вчерашний читал?
— Не, я его не читаю. А вчера я припозднился из Престона и…
— А я вот прочел. И знаешь что? Они к нам сюда репортера аж из самого Лондона выслали. Специального корреспондента, чтобы он все наши заморочки как есть осветил и разобрался в них до самой первопричины. А запустила все это дело смерть мистера Эфраима. И фамилия этого мужика Драйвер. Умный, говорят, остро пишет. Короче, дело свое знает.
— Ну и где он, коли так? Что-то никого пока не видать.
— Конистонский полисмен нынче ездил к сестренкам Доусон, ну, ты знаешь, — сказал Роберт.
— Ну?
— Ну так вот. С тем полисменом ездил один малый из центра в Лоусон-парке. Там у девчонок порылись на заднем дворе две собаки, обе в зеленых пластиковых ошейниках. Филлис поймала ту, что поменьше, закрыла в сарае и позвонила в полицию. Только собака выскользнула сквозь сток, и парень из центра не успел ее схватить. Это я к тому, Деннис, что полиция уже землю роет. Ты скажи им, что тебе есть что рассказать этому Драйверу, — они его мигом сыщут.
— Да уж, у меня есть много чего ему рассказать, — проворчал Деннис.
Утро занялось ясное и безветренное. Высоко в небе плыли облака, такие редкие и прозрачные, что солнечные свет и тепло беспрепятственно проходили сквозь них. В густом вереске было уютно, словно в собачьей корзинке. Забравшись на самую макушку Коу, Рауф валялся на солнышке, покуда его лучи не выгнали из лохматой шубы всю сырость холодных волн Даддона. Несколькими ярдами ниже, у россыпи камней, играли Надоеда и лис, возясь, точно два щенка, с давно обглоданной костью. Лис, впрочем, не забывал об осторожности и время от времени вскидывал голову, оглядывая пустынные склоны, простиравшиеся к западу и востоку.
— Эй, приятель, что случилось? — спросил он, когда Надоеда вдруг оставил кость и уставился на запад, принюхиваясь и насторожив уши. — Тебе что, опять поплохело? Никак обратно в собственную голову решил провалиться?
— Нет, лис, со мной все в порядке… Рауф! Эй, Рауф!
— Э-э-э, старина, ему не до тебя — он шкуру сушит. Да говори же толком, что такое? Увидел что-то внизу?