ие болезни…» Здорово! То, что надо! Так, а тут что? Эндемический блошиный тиф, он же эндемический крысиный сыпной тиф, он крысиный риккетсиоз, «менее тяжкая форма обычного сыпного тифа, переносимая блохами грызунов»… Ну, это уже не так интересно. Пора уже разузнать, где наш добрый доктор живет, да и отловить… Волка прессы ноги кормят!
Пятница, 12 ноября
Заместитель министра по-совиному уставился через стол, всем своим видом показывая, что одной из самых неприятных сторон ситуации является то, что ему самому приходится затевать дознание, которое в ином случае, вероятно, и не началось бы.
— Ну и что, — спросил он, — сказал ваш господин Бойкотт?
— Ну, — ответил помощник министра, — на самом деле он запирался, как только мог. Я ему: так пропадали у вас собаки? А он в ответ: а зачем вам это знать?
— «Он сказал им в ответ: спрошу и Я вас об одном, и скажите Мне»[59]. Ну и?..
— Ну, я, конечно, мог бы спросить у него, откуда было Крещение Иоанново, — ответил помощник министра, не без удовольствия демонстрируя, что он по крайней мере в состоянии опознавать цитаты замминистра, — но потом решил, что момент не совсем подходящий. Я не видел оснований призывать на помощь авторитет парламентского секретаря и просто сказал Бойкотту: дескать, мы видели статью в газете и хотели бы знать, что они могут сказать насчет собак. Он мне на это: никто, мол, покамест не доказал, что это были именно их собаки…
Замминистра цокнул языком и раздраженно нахмурился.
— А я ему: с какой стати тогда ваш сотрудник Пауэлл помчался в Даннердейл в обществе полисмена? — продолжал помощник. — А Бойкотт говорит, что Пауэлл, дескать, действовал исключительно по собственной инициативе, просто он оказался один в здании центра, когда появился полицейский. Потом он добавил, вернее, оговорился: мол, в любом случае нет доказательств, что собаки, замеченные в окрестностях того даннердейлского магазина, были те самые, что нападают на овец. Тон у него при этом был довольно агрессивный.
Замминистра уже понял, что разговор получился крайне непродуктивный, и изобразил на лице неприязнь и раздражение крайне занятого человека, вынужденного попусту тратить драгоценное время.
— Майкл, но что он в результате сказал-то? — спросил он тоном ментора, призывающего рассеянный ум вернуться к единственному имеющему значение вопросу. — Он сказал, что у них пропадали собаки, или нет?
— Нет, ничего определенного на сей счет он так и не сказал. И я не смог его заставить.
Брови замминистра сдвинулись, как бы говоря: «Да ты, должно быть, с самого начала расположил его против себя!»
— Вы сказали ему, что проблемой может заинтересоваться парламентский секретарь?
— Нет, — сказал помощник, а про себя подумал: «Мой подход не сработал, значит, нужно выставить его заведомо неправильным». — Морис, но разве нужно подкреплять любой вопрос упоминанием высшего начальства вплоть до министров? Если министерство желает знать, следовательно, желает знать и министр. По крайней мере, меня так учили…
— Но в данном конкретном случае у вас ведь не получилось, не так ли?
Тут зазвонил телефон, и замминистра снял трубку.
— Да, Джин, соединяй… Доброе утро, Эдвард. Нет, пока еще нет. А вы? В самом деле? Лок действительно так выразился?.. Нет, правда? Хорошо, я скоро подойду и присоединюсь к вам… До встречи!
Он положил трубку и обратился к помощнику:
— Ладно, Майкл, более важные дела меня призывают… Но и нашу с вами проблему нужно как-то решать.
«Что в переводе означает: давай, рой землю. А как, интересно?»
— Нужно найти кого-то, кто громко и четко заявил бы насчет этих хищных собак: да или нет! — продолжал заместитель министра. — Одним словом, попытайтесь еще раз. И хорошо бы подготовить резюме на полстраницы, которое я сегодня вечером мог показать парламентскому секретарю.
И замминистра вышел из комнаты, не дожидаясь ответа.
О девять дев, кому Юпитер вверил
Ключ, что из-под его престола бьет[60]…
— Рауф, Рауф, погоди минутку! Я знаю, где мы находимся! Мы здесь уже были! В ту первую ночь… в самую первую ночь, когда сбежали от белых халатов! Стоял густой туман, точно как теперь, только еще и темно было… Мы еще ушли от овчарок, которые на нас рассердились, помнишь? А потом мы изменились, мы превратились в диких животных… Вот прямо тут все и случилось!
— Как тебе кажется, лис, мы похожи на диких зверей? — спросил Рауф.
Он сидел на продуваемой ветрами каменистой пустоши Леверс-Хауса, слушая, как внизу переговариваются невидимые ручьи. Высоко над головой в тумане закаркала ворона. Было сыро и холодно, на лужах между камнями виднелся тонкий ледок. У обоих псов вымокла шерсть, и хвост лиса отяжелел и стал темным.
— Диких зверей?.. По мне, вы точно две мокрые курицы, бегающие по двору. Когда вы наконец хоть что-то начнете понимать?.. Ладно, пошли, нам до Булл-Крэга еще топать и топать!
Лис нетерпеливо смотрел на Рауфа. Пар от дыхания в неподвижном воздухе облачком стоял вокруг его головы.
— А что, разве время поджимает? — спросил большой пес. — Дай ему передохнуть!
— Нет, старина, задерживаться нельзя! Чего доброго, нас заметят, и тогда шуму будет… Я же объяснял — вся штука в том, чтобы уйти в Хелвеллин совсем незаметно. Чтобы никто не увидел и не узнал, что мы ушли!
Рауф поднялся на ноги и грозно ощетинился, нависнув над лисом. Тот припал к земле, но не отступил и не бросился наутек.
— Умник ты наш!.. — сказал Рауф. — Пока я делаю всю черную работу и дырки в шкуре зарабатываю, добывая тебе жратву…
— Ладно, ладно, дружище, утихомирься. Остынь. Ты не задумывался о том, почему мы трое все еще живы, хотя кругом сотни, если не тысячи людей с ружьями хотят нашей смерти?
— Я знаю! — Надоеда задрал лапу у валуна и снова уселся. Одно ухо при этом у него лихо завернулось на голову, прикрыв шрам. — Я только что все понял! Они просто не отважатся нам ничего сделать. Стоит мне только утопиться или прыгнуть под грузовик, и небо сразу упадет наземь. И всех людей пришибет. Представляешь, Рауф? Мы на свете всех главнее, эти люди не посмеют…
Большой пес промолчал.
— Мышка удрала через сток в полу, — продолжал фокстерьер. — Потому и уцелела. Ты знаешь, где этот сток? Я вот понял… Иногда, если я очень быстро прикрываю глаза, я успеваю увидеть, как прячется мышиный хвостик… Она сделана из бумаги, и мальчик каждое утро утягивает ее через щелку в двери… то есть в полу… Белые халаты сделали дырку — длинную, узкую дырку… Они прорезали ее своими ножами, пока я спал. Правильно? Так вот, они…
— Я вам все как есть расскажу, — хрипло прошептал лис, и Надоеда озадаченно умолк. — Люди, они такие! Они все друг другу не доверяют и только и делают, что один другого обманывают, ссорятся и ругаются! Мы, лисы, давно это поняли. Не надо даже думать о людях — тогда, может быть, и удастся им носы натянуть! Вы оба — никакие не дикие звери, иначе без объяснений знали бы все то же, что и я. Так вот, я вам тут рассиживать не позволю! К тому времени, когда поднимется шум, мы должны уже быть на Морщинистом кряже! Там нас никто не увидит! Ни тебя, ни даже этого… с его сорочьей спиной. Все, подъем, двинулись!
И четвероногие странники снова пустились в дорогу. Надоеда шел последним, тихо напевая про себя:
Сказали белые халаты:
«Для наших опытов нужна ты!»
Покрасив мышку ярко-синим,
Ей в уши едкий клей залили.
И показали корку хлеба,
Чтоб заглянуть за кромку неба.
Как разозлилась наша мышка!
Она сняла с кастрюли крышку,
Где пенки черные кипели,
И утопила в молоке их…
— Хорош нести всякую чепуху! — рыкнул Рауф. — Заладил тоже: «утонули» да «утопили»…
— Да я так… — извиняющимся тоном ответил фокстерьер. — Пытаюсь скоротать время…
— Придумай способ повеселее!
— Я постараюсь… Через камни трудно перебираться… Погоди, дай только по большой нужде присяду.
И Надоеда, дрожа от холода, пошире расставил задние лапы. После чего бросился вдогонку за двумя тенями, что удалялись рысцой, истаивая в тумане, висевшем над кряжами Грейт-Хо…
— Но каким образом они умудрились так быстро все выяснить? — спросил мистер Пауэлл, возвращая газетную вырезку, которую доктор Бойкотт незадолго до этого молча положил ему на рабочий стол.
— В сухом остатке здесь сказано очень немного, — ответил доктор Бойкотт. — Ничего такого, чего нельзя было бы узнать в полицейском участке Конистона. Если уж на то пошло — скорее всего, именно там газетчиков и просветили.
— Но я даже фамилии своей полисмену не называл…
— Вероятно, он и так уже ее знал. Впрочем, не имеет значения. Что действительно скверно, так это то, что вы вообще отправились в Ситуэйт.
— А как я мог отвертеться? Полисмен сказал, что он специально приехал…
— И вы, конечно, тотчас бросили свои дела и отправились с ним, словно только того и ждали? Остается лишь пожалеть, что в тот день вы так рано пришли на работу.
— Черт возьми, но как я должен был поступить? Полицейский сказал, что на собаке был зеленый ошейник…
— Вы должны были ответить ему, что научный центр не видит необходимости срочно посылать кого-то из сотрудников в Даннердейл, и пообещать довести информацию до директора, как только тот появится.
— Но я именно так ему и сказал! По крайней мере про директора. Но полицейский этим не удовлетворился.
— Он не мог заставить вас ехать с ним, Стивен. А теперь все выглядит так, как если бы мы с готовностью признали, что замешаны в этой истории. Вот к чему привела ваша поспешность.
— Шеф, но если бы полиция отправилась туда без нас, да еще и собаку потом привезла, было бы еще хуже!