Послали халтуру в печать,
Сырой и штампованный фильм показали
И отняли этим,
вернее, украли
У зрителей час или пять,
Вы сами в милицию,
начотделенья
Звоните, не ждите ни дня!
И требуйте:
— Я совершил преступленье!
Хватайте, вяжите меня!..
Нам скажут, что это преувеличенье,
Что это гипербола, но
Во всем, что изложено тут, без сомненья,
Есть, как говорится, «зерно».
ПЕРЕЧИТЫВАЯ КРЫЛОВА
Годам,
столетьям вопреки,
Всем с детства памятная книжка!..
Подслеповатая Мартышка,
В сердцах крошащая очки…
«Парнас»…
«Демьянова уха»…
Два пса вцепляются друг в дружку…
Кукушка хвалит Петуха
За то, что хвалит он Кукушку…
Иван Андреич!
Пусть ты сед —
Твой смех не смолк,
он бодр и громок.
В свои всего лишь 200 лет
Ты юн,
как дальний твой потомок!
Ты, если б с нами был сейчас,
Свои узнал бы персонажи.
Ты б с ними встретился не раз,
Кой-кто из них в почете даже!
Ты б встретил, дедушка Крылов.
И в жизни и в литературе
Своих Стрекоз,
Чижей,
Ослов,
Своих Волков
в овечьей шкуре.
Коты, подобные твоим,
Пока еще у нас нередки,
И Гуси есть еще,
чьи предки
Спасли, как всем известно, Рим.
Еще Ослы по временам,
Как знатоки-авторитеты,
Нижестоящим Соловьям
Дают ослиные советы.
Твой Волк по-прежнему жесток
И действует все так же тонко,
Любой используя предлог,
Чтоб с аппетитом съесть Ягненка…
Как часто, глядя на Вола,
Лягушка тщится с ним сравниться,
Или бахвалится Синица,
Что может море сжечь дотла.
И хоть вперед ушла наука,
Но до сих пор еще всерьез
Все те же Лебедь, Рак и Щука
Везти один берутся воз.
Пускай по-новому одеты
(Не шутка все же — 200 лет!)
Твои звериные квартеты
Хотят дивить искусством свет.
И музыканты всюду есть
Из тех, что видят суть задачи
Не в мастерстве,
а в том, чтоб сесть
Не так,
а как-нибудь иначе.
И Повар твой, болтун, фразер,
Не потерял к вину влеченья
И так же любит до сих пор
Читать Котам нравоученья.
Еще и в наши времена
Порой иная Моська злая,
Авторитет поднять желая,
Истошно лает на Слона,
Пугаясь собственного лая.
Нет, ты не устарел, старик!
Ведь что ни строчка — то цитата!
Ты так же мудр, глубок,
велик
И злободневен, как когда-то.
ПТИЧКИ БОЖЬИ
«Мурлыча, кошка так неслышно
Выходит греться на крыльцо…»
«…Брожу на станциях зеленых.
Лечу в неистовых вагонах,
А где-то станция глухая,
И кто-то бродит на перронах».
«А случилось это далеко,
Вылился туман, как молоко.
На озера,
на дорогу,
на крыльцо,
На мое с веснушками лицо…»
«Я подвержена идее
Побывать на Зейдер-Зее…» и т. д.
Давайте судить без парадных фанфар,
Без скидок,
пожестче,
построже!..
Что это?
Парнас или птичий базар?
Базар не базар, но похоже!
Опять, как когда-то, поэты-дрозды
Свои оставляют повсюду следы.
Мы птенчиков видим — чижей и чижих
И бодрое слышим чириканье их.
Синичкам и прочим пернатым сродни,
Довольствуясь, в сущности, малым.
Беспечно и мило щебечут они,
Порхая
по разным журналам.
С журнальных страниц
на страницы газет
Пичужки различной расцветки,
Почти не имея особых примет,
Порхают, как с веток на ветки.
Стихов их почти не меняется суть —
Заигранный слышим мотив мы.
У них разве перья моднее чуть-чуть
Да экстравагантнее рифмы.
Никто не мешает их милой игре.
Блаженно,
как в садике дети,
То в «Смене» чирикают,
то в «Октябре»,
То в «Юности»,
то в «Литгазете»…
Вот кошка бежит,
вот взошла на крыльцо,
Все любо синичкам-поэтам.
Увидят свое же, в веснушках, лицо,
Они чик-чирик и об этом.
Тут садик заметят, тропинку и пруд,
Там — смятый цветок у ограды
И тонкими сборничками издают
Лирические рулады.
Как просто!
Не надо ни лиры, ни нот.
Вагоны…
Перроны…
Дремота…
И «где-то» на станции
«кто- то» зовет
«Зачем-то»
«куда-то»
«кого-то»…
Читатель к рифмованным трелям привык.
Как пташке не сделать поблажки?
И вот все бодрей — чик-чирик, чик-чирик —
Чирикают милые пташки…
Альбомные песенки,
гладенький стих
И…
Жаль, Маяковского нету на них!
БРАНЬ
Блещут витрины,
мчатся машины…
Женщины…
Школьники…
Дети…
Народ.
И вдруг ядовитой струей матерщины
Кто-то
площадь,
рыча, обдает.
Парень шагает по площади бодро.
Вот он уставил
прямо на вас
Полные злобы
помойные ведра
Все ненавидящих,
мутных глаз.
С рылом кувшинным,
с душою мышиной,
Тешит себя он
густой матерщиной.
Эта грохочущая
матерщина —
Скромных познаний его
вершина.
Ругань!..
Вошла ему в кровь и плоть она.
Мыслей нет,
голова пуста,
Только вонючая эта блевотина
Хлещет и хлещет
из крана-рта.
Не околело,
живет до сих пор
Слово
тяжелое,
как топор,
Сердце и нервы
грызущее слово,
Слово — наследье
гнилого
былого.
Слово,
грязнящее души и труд,
Слово,
которым в лицо нам плюют!
Как же убить,
как забыть это слово,
То, что на всякую подлость готово,
Липкий осколок
предательств и склок,
Низкое,
Склизкое
Слово-плевок?
С рылом кувшинным,
с душою мышиной
Парень шагает —
дурак дураком,
Но овладел он зато матерщиной,
Как не владел
Паганини смычком!..
Мозг угнетая,
тираня и муча.
Лавой
клоачною
клокоча,
Застит нам свет,
как зловещая туча,
Эта
словесная саранча!..
Как с саранчой
и бороться с ней надо.
Химики!
Где вы?
За дело!
Беда!
Химики!
Нет ли смертельного яда,
Чтобы покончить с ней
раз навсегда?
ДИАЛОГИ
1НЕБОЛЬШАЯ ПОПРАВКА(телефонный разговор редактора с киносценаристом)
…— Сценарий?..
Как же, прочитал? Ну что ж,
Он получился. В общем, он хорош.
Все живо, интересно, очень мило,
И лишь одна деталь меня смутила:
У вас сосед героя, генерал,
Какому-то мальчишке-пионеру
В финале дважды в шашки проиграл!
Тут, братец, вы — того! Забыли меру!
Не нужно! Неудобно, милый друг,
Зачем вам это? Генерал — и вдруг…
Ведь он у вас с большим военным стажем!
Не лучше ли, чтоб это был, ну, скажем,
Полковник или лучше — капитан!
Поверьте мне, так требует экран…
Хотя и капитан не для экрана!
Давайте лучше вместо капитана
Возьмите лейтенанта!.. Впрочем, нет,
Есть у меня для вас другой совет,
Верней, идейка смелая одна:
Не надо лейтенанта!.. Старшина!
Что скажете? А то давайте так:
Не старшина, а писарь. Нет, завмаг!
Простой завмаг — трудящийся прилавка.
Как вам такая нравится поправка?
Ну, или, скажем, дворник, например?
А лучше бы не дворник, а курьер!
Сосед — курьер. Играет в шашки плохо.
Вот ваш малыш его и обыграл.
Тут будет все: характер, быт, эпоха,
И правда чувств,
и правильный финал.
Я знаю, вам не занимать таланта.
Сценарий станет глубже и острей.
Даю вам на поправку десять дней
И жду от вас второго варианта.
2ВСЕ ПОНЯТНО
— Про Петю Крышкина слыхали?
— Нет, не слыхал. А что с ним?
— Сняли!
— Наверно, пил?
— Да нет, не пил,
Напротив, трезвенником был!
Зазнайство? Превышенье власти?
— Нет!
— Что-нибудь по женской части?
— Ну что вы, нет, помилуй бог!
— Ужиться с кем-нибудь не мог?
— Нет!
— Обленился?
— И не это!
— Анкета?
— Нет, и не анкета!
— Был груб?
— Да нет, совсем не груб!
— Так, значит, глуп?
— Нет, и не глуп!
— Брал взятки?
— Нет, другие брали!
— Крал?
— Нет, не крал. Другие крали,
Но крали тайно от него…
— А он не видел?
— Ничего!
С ним было так легко, приятно…
Спросите всех его друзей,
Все подтвердят, что он…
— Понятно:
Не вор,
а просто ротозей!
ЖИВУЧИЕ АНАХРОНИЗМЫ
1ХАНЖА
Он всюду твердит, что вино — это яд,
Что брак без взаимной любви — это ад,
Что критика тем нам полезней, чем строже,
Что критику надо уметь принимать,
Что в мире нет званья важней и дороже,
Нет слова нежней и прекрасней, чем «мать».
Он учит,
Верней, поучая, вещает,
Что жирная пища нам жизнь сокращает,
Что нужно учиться,
Что нужно читать,
Что можно
Иначе
От жизни отстать,
Что нет в настоящее время на свете
Проблемы,
Важней и серьезней, чем дети,
Что нужно любить их и нежно беречь,
Не сбрасывать труд воспитания с плеч.
А сам он работает мало и скверно,
А сам он спесив и заносчив безмерно,
А сам он давно ничего не читал
И очень заметно от жизни отстал,
Он циник,
Лентяй,
Лицемер и обжора,
С женой у него что ни вечер, то ссора,
А матери он не писал уже год
И даже забыл, где старушка живет.
Но вот он увидел трибуну —
И снова
Могучий
Гремит его голос сурово,
И в зал низвергается слов водопад
О том, что вино — это медленный яд,
Что нет в настоящее время на свете
Проблемы
Важней и серьезней, чем дети,
Что надо культуру труда поднимать,
Что всем нам
Судить себя следует строже,
Что в мире нет званья важней и дороже,
Нет слова нежней и прекрасней, чем «мать».
По счастью, все чаще в плохом настроенье
У нас пребывают такие ханжи:
Теперь не слова нам нужны —
Поведенье!
Теперь не болтай,
А пример покажи!
2РУКОВОДЯЩИЙ ЧУРБАН
Как в доте,
В кабинете учрежденья
Сидит чурбан, исполненный презренья.
Любимое занятие его —
Тут времени и сил ему не жалко —
Кому-нибудь испортить торжество,
Кому-нибудь в колеса вставить палку.
Конечно, он упорно, каждый раз
Вас будет уверять, что «весь к услугам»,
Что человеку человек у нас
Обязан братом быть и верным другом,
Но почему-то этот друг и брат
Вас с кашей съесть, как говорится, рад
И, ничего еще не зная толком,
Уже глядит на вас голодным волком.
Его неодолимое стремленье
Принизить,
Воспрепятствовать,
Не дать,
Принять от человека заявленье
И сбоку сделать надпись:
«Отказать!»…
У малышей в руках опасен острый нож.
Еще опасней — власть
В руках таких «вельмож».
Тем и другим, чтоб избежать напасти,
Не надо ни ножей давать, ни власти.
3«НЕПРИМИРИМЫЙ»
Когда он видит поведенье
Иных «дельцов», забывших стыд,
В нем закипает возмущенье
И он теряет аппетит.
Его гнетет и раздражает
Нечестность, ханжество, вранье,
Но он тактично выражает
Негодование свое.
Он счел бы просто неприличным
Поймать преступника с поличным.
Иных к ответу не мешало б
Призвать за ложь и воровство,
Но протоколы,
книги жалоб
И нарсуды — не для него!
Зачем шуметь на всю округу?
Он лично действует умней:
Бежит домой,
зовет супругу
И все
рассказывает ей.
ГЛАВНАЯ ОШИБКА