— Кроутер! — Девушка зашипела на него так, словно парень только что совершил крупную оплошность на каком-нибудь светском приеме.
Он не слушал.
— Знаешь, я видел, как ты с ними обходишься. Ну, скажу, то еще месиво. Я что имею в виду… ты ведь даешь себе волю, да? Делаешь из них фарш, верно? Бац! И нету головы. Бац! И рук нет. Да, умеешь ты их крошить, верно?
Теперь пьяные дружки Кроутера совсем разволновались. Стали дергать его за руки, шипеть. Я слышал, как один умоляюще пробормотал:
— Эй, перестань. Остынь, приятель. Не зли его.
— А почему это мне нельзя его позлить? — возмутился Кроутер. Громко, во весь голос. — Почему мне нельзя позлить этого ублюдка? Кем он себя возомнил, этот хренов Валдива? Всего-то год, как здесь, а уже герой, да? А что он такого делает? Ну, замесит пару каких-нибудь хлебных бандюганов за месяц, и что? — Парня понесло. Он, пошатнувшись, поднялся, приблизился ко мне и рухнул на колени. Потом сложил руки, как будто собирался молиться, закатил глаза и заголосил: — О, Великий Валдива, о, всемогущий, прости, если наговорил лишнего. Не гневайся. Не отворачивайся от меня, несчастного. Не лишай меня даров твоих. — Наверное, ему вспомнилась недавняя шутка. — Пожалуйста, всемогущий Валдива, подари мне своих деревяшек. Прекрасны деревяшки твои, о, великий Валдива! Дай же мне деревяшку. Дай мне побольше деревяшек!
Дружки Кроутера вроде бы хотели его оттащить, но смелости им хватило всего на несколько шагов. Потом они остановились, сбившись в кучку, встревоженные и напуганные. Только переглянувшись, как бы говоря, вот дерьмо, что же теперь делать?
А Кроутер все стоял на коленях, изображая кающегося грешника, но в пьяных, мутных глазах проблескивала злость.
Я постарался придать лицу бесстрастное выражение.
— Керосин будет здесь, рядом с дровами. Заеду в следующую пятницу. Если твоему отцу понадобится еще, заброшу галлон завтра, после полудня.
Кроутер вдруг вскочил, словно его потянули за волосы.
— И мы должны благодарить тебя, да?
— Послушай, мне неприятности ни к чему. Я только…
— Тебе неприятности ни к чему… Да ты сам НЕПРИЯТНОСТЬ. Не знал? Здесь же все тебе бояться, Валдива.
— Не забудь, что я сказал насчет керосина. — Я опустил брезентовый полог.
— Но я тебя не боюсь, Валдива. — Его красное, разгоряченное лицо как-то сразу побледнело до восковой белизны. — Я не боюсь тебя, слышишь?
— Кроутер. — Как будто компенсируя его крик, я понизил голос до шепота. — Успокойся, ладно?
Он перестал орать и только пялился на меня выпученными глазами, а когда я повернулся, чтобы сесть в кабину, схватил полено и запустил им в меня. Левая сторона лица мгновенно онемела. Боли поначалу не было. Отлично, сказал я себе, вернись и останови его. Но удар оказался сильнее, чем показалось в первый момент. Я вдруг пошатнулся, и когда Кроутер снова поднял полено, то даже не закрылся рукой. Боже, я не смог защититься. Помню только горящее от ярости лицо. И полные ненависти глаза. Наверное, такое выражение появлялось и у меня, когда я убивал.
4
Аутсайдер. Им я всегда был в школе. По крайней мере, я постоянно чувствовал себя аутсайдером. Всегда один. Меня никуда не приглашали. Не поймите меня неправильно, у меня были друзья, но при этом я постоянно ощущал себя посторонним, как будто что-то стояло между мной и другими ребятами. Иногда я ловил на себе их настороженные взгляды и читал их мысли.
Этот Грег Валдива… Он какой-то не такой…
Не такой?
В чем?
Почему?
Не знаю.
Я не знал ответов на эти вопросы тогда. Не знаю их и сейчас. У меня не было странных хобби, я не ставил своей целью собрать миллион оберток от шоколадных батончиков, не стремился заучивать наизусть смешные реплики из фильмов. Я не испытывал романтической привязанности к животным. Ничего подобного. Никто бы не назвал меня чудаком или отшельником. Правда, я никогда не дрался. Когда другие ребята колотили друг друга под крики возбужденных зрителей «дай ему, дай!», я же оставался абсолютно равнодушным и не визжал от восторга при виде разбитого в кровь носа. Наоборот, меня тошнило. Некоторые говорили, что я трус.
Вон идет Валдива с подносом — толкни его под локоть. Поставь ему подножку в классе. Возьми его учебник и нацарапай на обложке «Валдива-педик». В общем, ничего особенного.
Я никак на это не реагировал. Не обращал внимания. Как бы отгораживался от всего этого. Закрывался. Делал вид, что это происходит не со мной, а с кем-то другим. Впрочем, сильно мне никто не осаждал, кулаки в ход мои сверстники не пускали.
Потом все изменилось.
Помню, однажды я шел из школы домой. Мне еще не было четырнадцати. Я нес какие-то папки и книги. В парке, у качелей, как обычно расположился Чанк со своей бандой. Чанком[1] его прозвали из-за толстых ляжек и мощных рук. Казалось, мускулы выпирали даже из-под кожи его наголо бритой головы. Он считался незаменимым в школьной футбольной команде. И еще он занимался боксом. За Чанком прочно закрепилась репутация драчуна. Как-то он отделал нескольких мальчишек, постучавших в его дверь в ночь на Хэллоуин. Если верить школьной легенде, Чанк расквасил им носы, приговаривая при этом: «Ну что, теперь страшно? Страшно?» Да, такой вот приятный паренек. Теперь пришла моя очередь.
— Да это же мисс Валдива! — крикнул он.
В компании, кроме дружков Чанка, было несколько девчонок, и они захихикали, заводя его еще больше.
— Что у тебя там, а, педик?
Я продолжал идти. Когда начинают задирать, не поддавайся: опусти голову и делай вид, что ничего не слышишь. Стоит твоему обидчику понять, что он тебя задел, зацепил, достал, стоит ему увидеть твою реакцию, — как у него разгорается аппетит, появляется желание уколоть тебя побольнее. Поэтому самое лучшее — прикинуться этаким чурбаном. Не откликаться. Не реагировать. Не выказывать боли.
Иногда это помогает.
Но в тот декабрьский денек это мне не помогло. Видя, что девчонки повеселели и вроде как завелись от его шуточек, Чанк решил добавить газу.
— Не отворачивайся, Валдива. Подойди-ка сюда.
Я остановился. Чанк уже вошел в роль плохого парня. Он схватил меня сзади за волосы и заставил поднять голову.
— Торопишься потереть мамочке спину в ванной, а, педик?
— Я спешу, Чанк, мы…
— Ух… — Он ухмыльнулся и посмотрел на своих веселящихся приятелей, как бы ища у них поддержки. — Ух, ты. Спешишь. И куда же ты спешишь, Валдива? Какие дела у педика? Ведь ты же педик? Ну, признайся, скажи «да, я извращенец». Скажи!
Я старался удержать на лице маску безразличия.
— У моей сестры сегодня день рождения. Мне нужно…
— Вы слышали? — расхохотался Чанк. — Мистер Педик любит свою сестричку. Ну, ты даешь! Я и не думал, что ты такой извращенец.
Он потянул за волосы сильнее, и я услышал, как они трещат.
— Валдива спешит домой, чтобы потрахаться с сестренкой в ванне.
Девушки опять захихикали. Глаза у них блестели. Они просто балдели от крутизны Чанка. Их заводило то, что он такой сильный и грубый. А он уже повернул меня к стене и, похоже, собирался вытереть моим носом кирпичи. Ему надо было разогреться перед тем, как пустить в ход кулаки. Для некоторых драка лучше секса. Помахаться один на один. В общем, Чанк готовился. Подогревал себя. Заводил. И все это время пыхтел, сопел и клял меня последними словами.
— Урод… червяк…
Он наклонился к самому моему уху и стал рассказывать, что изуродует меня до неузнаваемости, что моей маме потребуется сдавать на анализ ДНК, чтобы меня смогли идентифицировать. От него мерзко разило жареным луком. Краем глаза я видел его нос с черными закупоренными грязью порами. На веках блестели капельки пота. Он сопел от возбуждения, а потом по-настоящему ткнул меня лицом в стену, продолжая изрыгать ругательства вперемешку с вонючим дыханием.
С тех пор такое случалось не раз. Но все происходило как бы без моего участия. То есть я не сознавал, что делал что-то. Секунду назад Чанк прижимал меня к стене, и вот уже девчонки вопят: «Оставь, хватит! Отпусти его, ублюдок, ты же его убиваешь!»
Клянусь, я не помню, как это получилось. Я лишь поймал себя на том, что колочу бритую голову Чанка о стену. Повсюду кровь. Глаза у Чанка открыты, но они какие-то неживые. Самое странное — я не чувствовал ни злости, ни ярости, ни чего-то еще. И я не прилагал никаких физических усилий. По крайней мере, мне так казалось. Я словно бросал в стену большой футбольный мяч.
Парни из компании Чанка застыли в ужасе, и только девчонки пытались что-то сделать. Кричали, чтобы я остановился. Старались меня оттащить. И вот что самое удивительное — я по-прежнему держал под мышкой книги и папки. Как будто не делал ничего такого. Как будто просто стучал о стену мячиком.
Только из мячика струилась кровь, живая, красная кровь, оставлявшая на мне и на кирпичах густые, сочные пятна.
Голова у Чанка оказалась крепкая. Парень вернулся в школу после Рождества. С одной стороны, меня он больше не трогал, даже глаза при встрече отводил. С другой… Должна ведь быть и другая сторона, не так ли? Его папаша и мамаша были крупными шишками в юридическом бизнесе. Обвинив меня в нападении на их сыночка, они, можно сказать, приколотили к моему лбу табличку с приговором.
Мне назначили испытательный срок. В газетах замелькали мои фотографии, меня провозгласили САМЫМ ЗЛОБНЫМ ПОДРОСТКОМ В ГОРОДЕ. Ну и все такое. Формально же со мной обошлись строго по закону — выкинули из школы. Соседи и коллеги мамы по работе тоже повели себя как благовоспитанные, цивилизованные люди. Все было очень мило. Бывших друзей не распинают — с ними перестают разговаривать. Маму не приглашали больше на чашечку кофе. Какие-то мальчишки избили мою сестру. Ей было семь лет. Ну и все прочее в том же духе. Собачье дерьмо в почтовом ящике. Выстрел из воздушки по кухонному окну. Царапина на капоте машины, чтобы она не казалась слишком новой.