Евгения Савас (Птица Энн)Цикл "Чужестранка". Книга 1Чужестранка
От "Книжной берлоги"
Да, да, да... Эксклюзивно :)
Пролог
Что я помню о том дне? Все.
Так часто показывают в рекламе. Счастливая семья, красивые родители, милый ребенок. Завтрак, все друг другу улыбаются. Все был именно так. Уютное утро, вкусная еда приготовленная мамой. Папа, который без конца нас смешил. Теплый и солнечный день за окном.
А потом мы поехали гулять. Мы часто путешествовали. Не менее трех раз в год уезжали втроем, куда-нибудь, где мы еще не были. Поездки мы всегда тщательно планировали, составляли планы - что посмотреть, где побывать. Путешествовать с гидами мы не любили, всегда сами решали, куда нам ехать и как. Так же как в тот день. Странно только, что я совсем не могу вспомнить, куда же мы ехали. Мне даже говорили несколько раз, но я тут же об этом забывала.
Еще помню солнце. Словно пайетки золотые в листьях деревьев растущих вдоль дороги оно запуталось. Едва заметный ветерок играл с зелеными и золотыми бликами, пока мы ехали по пустынной дороге. Мама сидела вполоборота, чтобы и папу и меня на заднем сидении видеть.
Потом меня на секунду ослепило. Мы выехали на участок дороги, что шел вдоль реки. Именно она - серая, ярким серебром сияющая меня и ослепила на миг. Расплавив в себе золотой цвет, и подменив его на серебряный, вода играла бликами. Так красиво, что мы восхищенно вздохнули, не в силах оторваться от этого зрелища.
А потом все исчезло. Дорога, деревья и река. Через лобовое стекло машины я видела только небо. Из прозрачной голубизны оно стало просто белесым и бесцветным. Словно всосало в себя все остальные цвета, оставив только один. Черная рамка - силуэты родителей, приборная панель машины на его фоне.
Пока я смотрела на это, удивленно распахнув глаза, прошло, кажется, несколько секунд всего. А потом был удар и странные тягучие звуки все вокруг заполнили. Меня мотало по сидению нещадно, и ремень безопасности казалось, сломает меня пополам. Потом ногам стало холодно.
Как я выбралась из упавшей в озеро машины, я говорила и не раз. Только мне никто не верит. Говорят, что это от шока. Что-то вроде галлюцинации.
Но есть два факта.
Я билась в воде, которая очень скоро заполнила салон, пытаясь освободиться. Тяжесть неподъемная сдавила мне ноги. Пузырьки воздуха не давали ничего видеть. В груди, словно огнем горело, но потушить его глотком спасительным кислорода было уже не возможно - его просто не осталось. Только пузырьки, стремительно мельчающие и растворяющиеся. Я уже могла рассмотреть, что там впереди... Но не хотела. Мне было страшно до жути, что темнота, подкрашенная бордовым, расползающаяся оттуда, коснется меня.
И тогда в воду рядом с боковым стеклом ударила зеленая молния. Я очень хорошо её рассмотрела. Потом она снова появилась, на этот раз, прошив собой заднее стекло и захватив всю меня. Будто мой позвоночник стал для нее опорой. Мелкие, как веточки тонкие нити окутали меня целиком.
Я очнулась уже на берегу. Довольно далеко от места падения машины. Меня практически случайно заметили и нашли. И я лежала наполовину в воде - выше по течению. Это первый факт.
Потом в больнице выяснился и второй - на моем теле, помимо переломов, ушибов и ссадин были ещё и ожоги.
1 глава
Все время реклама лезет навязчиво как сравнение. Наверное, потому что телевизор в моей палате стал единственным источником, разбавляющим немного моё бытие. По-другому и не скажешь. Я просто была. Хотя, кажется, об этом все забыли очень быстро. Из любимой дочери, пятнадцати лет девочки я стала телом, которое спасали. Не особо интересуясь, что я по этому поводу чувствую, и главное как я это чувствую. Сколько было операций? Я не помню - для меня все это превратилось в трейлер к фильму ужасов. Из рекламы с идеальной семьей я попала именно в него. Пиканье приборов рядом с моей кроватью предательски выдавало, что я еще жива. Только сил у меня не было даже на то, чтобы открыть глаза. Бесцеремонные пальцы, раздвигающие мне веки стали единственной возможностью впустить в себя немного света.
Я все ждала поначалу, прислушиваясь к разговорам вокруг. Надеялась, что кто-то скажет, что с моими родителями. Но никто и ничего не говорил, и я догадалась почему. Даже если бы они пострадали, и не могли ко мне прийти, как и я распятые на больничных койках, кто-то обязательно обронил об этом хоть слово.
Несколько месяцев, сложившихся из дней счет которым давно потеряла, я просто лежала. Никак не реагируя внешне, все слышала и понимала - вот что самое тяжелое. Было очень больно, бесконечно больно... я распробовала все вкусы и оттенки этой кухни. Но не только моё тело было сломано, растоптали и мою скромность. Что в этом такого? Я не ханжа и не наивная, но когда тебя лишают даже элементарной возможности сохранить достоинство, причем делают это походя, заставляло меня чувствовать себя грязной.
Никакой щадящей темноты - боль и осознание, что кто угодно и как угодно может распоряжаться мною, словно я вещь. Был ли сон в те месяцы? Не уверена. Мне кажется, что я не спала даже под наркозом, в очередной раз на операционном столе находясь. Я бултыхалась, где-то на границе боли, то погружаясь в неё с головой, то немного выныривая. Но, не расставаясь с ней ни на миг.
А после... Четыре месяца и вердикт врачей не оставивший мне никакой надежды. Если можно было найти в том, что со мной происходило положительный момент – то это, наверное, был первый. Я поняла что, по крайней мере, все теперь закончено. Больше "спасать" меня не будут.
В моей палате стало гораздо меньше людей бывать. Три недели спустя я впервые самостоятельно открыла глаза. Этого даже никто не заметил. Хотя в моей палате всегда дежурили медсестры. Вся поглощённая своим телефоном, девушка, что была со мной в тот момент, ничего не увидела. Я что-то вроде предмета декора уже стала, на которое мало обращают внимание.
Я была не в претензии. Догадалась, что если покажу, что мне чуть лучше, снова начнётся суета. А этого мне очень не хотелось. Но и скрываться долго было невозможно. Всего через три дня я попалась, по иронии именно той самой девушке медсестре.
Как и ожидала, новый поток людей заполнил мою палату. Сначала новый виток лечения и в основном врачи, потом начались посещения. Большинство этих людей, я не знала просто. Мне не понятны были из слова. Точнее я знала, почему они здесь, зачем говорят одни и те же пустые слова. "Все будет хорошо", "Все наладится", "Будь сильной". Ничего, кроме глухого раздражения они не оставляли. Может быть потому, что это были не те люди, от которых я хотела бы это услышать. Палата завалена была уже в первый день цветами и игрушками. Не знаю, куда они потом делись, я не прикоснулась ни к одной.
Откуда так много людей и зачем они ко мне ходили? Все просто - я стала богатой наследницей. Никогда особенно не задумывалась о нашем благосостоянии, наверное, потому что выросла в нем. Теперь только поняла, как старательно родители оберегали меня. Удерживали дистанцию, ограждающую меня от чужой алчности. И для меня смогли сделать так, чтобы я не считала деньги панацеей. Да, они у нас были, но не заменяли собой жизнь, превращая её в бесконечный шопинг. Средство достижения того, что действительно ценно, а не следствие каприза сиюминутного.
А ещё появилась моя опекунша. Точнее она и раньше была. С самого начала моего пребывания в больнице. Но теперь я не могла от неё отгораживаться. Она была моей родной тетей, старшей сестрой отца. Я мало с ней общалась. Она не относилась ко мне плохо, скорее уж слишком хорошо. Меня это обязывало словно. И бесконечно раздражало. Просто мы были разными. И если бы не обстоятельства, может быть, сошлись бы и приняли друг друга лучше. Но я к этому не стремилась. Не видела вокруг себя ничего кроме жадно тянущихся ко мне рук, и она в первых рядах этого хоровода вертящегося вокруг меня стояла.
Просто поймите, я не оправдываюсь.
Когда что-то болит, человек замыкается и остаётся один на один со своей болью. Не чувствуя никаких положительных эмоции, которые заменяют собой только внутренне состояние. Хочется остаться в одиночестве, переждать. А я плавала в своей боли без конца. И трудно сказать какой было больше. Той, что временно заглушали лекарствами или той, от которой никакие средства не могли ни то что избавить, а хотя бы немного притупить.
Иногда даже радовало, что тело болело так сильно, что на то, чтобы чувствовать, что-то другое у меня сил просто не хватало. Своеобразная анестезия чтобы не было слишком мучительно, заглушить душевную боль физической.
Из больницы меня забрали еще через три месяца. Мне все равно нужно было постоянно сюда возвращаться. Хотя смысла в этом я не видела. Никто не пытался даже скрывать, что из инвалидного кресла мне никогда не встать.
Возращение домой меня немного оживило. Я даже ждала этого. Но едва пересекла родной порог, поняла, что дома у меня тоже больше нет. Знакомые стены, но все не то. Мелкие детали - ваза, которой тут не было, по-другому стоящие безделушки. Мелочи, которые для меня выглядели вызывающе и неприемлемо. "Нет здесь никого, кто тебе на самом деле нужен" - вот что они мне говорили.
- Оксаночка, мы все твои вещи перенесли в эту комнату, тут тебе будет удобней.
Как же это... И сюсюканье, а по-другому моя опекунша ко мне никогда не обращалась, и то, что меня даже не спросили - хочу ли я этого. Да, для меня недоступно самостоятельно взобраться на второй этаж, где раньше была моя комната. Но в моих вещах копаться, трогать их - я не позволяла!
Я, молча направила кресло в свою нынешнюю комнату и захлопнула дверь перед носом всех кто шел за мной. И замок закрыла. В дверь стучали не слишком долго, оставив меня, наконец, в покое. Мельком взглянув вокруг, я доехала до окна. И так и просидела до самого утра, глядя сквозь прозр