– Супер. А поговорить с ней можно?
– Видишь ли, ты находишься в стадии отрицания. Лия шагнула вперед, она поняла, что проблема есть. Ей сейчас не нужны лишние переживания, стресс. А ты неизбежно потянешь ее назад.
– Лежать здесь – не стресс? Типа вот все эти психи вокруг нее – не стресс, а один разговор с нормальным человеком…
– Нам лучше закончить на этом, Мурад. Лию ты не увидишь. Не сегодня, по крайней мере. Когда она сама будет готова к выписке, она примет решение. Но не сейчас.
– Что значит «сама»?
– Лия здесь добровольно, и я уважаю ее выбор. – Фомин сложил руки замком. – Она доверила свое здоровье мне. Пока я отвечаю за нее, ты ее не увидишь.
– Да что за бред!..
– Сейчас тебе лучше уйти. Не заставляй меня вызывать охрану или санитаров и менять формат наших отношений.
Мурад хотел сказать пару ласковых этому придурку, но Фомин явно не шутил. А уходить под руки с санитарами Мураду не улыбалось. Хмыкнув, он выскочил, хлопнув дверью. Зря он сразу не выбрал план «Б».
Прошел по коридору, но не на выход, а в другую сторону, к табличке «Дневной стационар». Осмотрелся, перебирая варианты. В таком виде из отделения вышвырнут сразу. Нужно что-то… Вот. Ординаторская. Прислушался: тишина. Заглянул осторожно, увидел чей-то силуэт на тахте. Врач спал, укутавшись пледом. Мурад медленно протянул руку к вешалке, снял первый попавшийся халат. Вроде по размеру нормально. Великоват, но не критично. Прикрыл дверь, оделся – и вот он уже не посетитель, а… как их… не аспирант, не стажер… Практикант! Да, кажется, так это у них называется.
С равнодушным видом Мурад прошел через весь дневной стационар к дальней лестнице, не привлекая ни малейшего внимания. Не халат, а плащ-невидимка. Воодушевленный успехом, спустился на пару пролетов вниз. Двенадцатое отделение. Пятое… Девятое… Логично! И как узнать, где искать Лию? Нельзя было сделать просто мужское и женское?.. Так… вот, с виду не самые психованные тетки. Мурад вошел, двинулся к посту, стараясь не вдыхать характерное больничное амбре. Спокойнее, ты здесь не впервой, увереннее. Не дергаться.
Так, полка с картами. Вряд ли здесь много пациенток с именем Лия. Акимова Зинаида, Ананьева Елена…
– Что ты здесь копаешься? – возмутился кто-то у Мурада за спиной.
Всего лишь медсестра. Женщина за пятьдесят с уставшим мешковатым лицом. Морщинистая, дряблая кожа под глазами висела, как французские шторы у Валеры в гостиной.
– Я от Фомина, – отозвался Мурад.
– Ординатор, что ли?
– Да. Мне нужна история, пациентку опросить.
– А спросить не мог? Обязательно все переворошить? – Сестра с недовольным видом отпихнула Мурада и подошла к полке. – Ну? Фамилия какая?
Мурад изобразил приступ забывчивости.
– Вот черт!.. Шел – и помнил, а отвлекли сейчас меня, и прям из головы вылетело… Лия Ка… Ма…
– Ка-ма, – передразнила тетка. – Как ты институт-то закончил с такими талантами? Спивак, что ли?
– Точно! – Мурад улыбнулся. – Так можно карту?
– На. – Сестра нехотя пихнула ему историю болезни.
Мурад скользнул взглядом по обложке: «7 отд. 14 пал».
– Спасибо, только Фомину не говорите. – Мурад жалостливо вздохнул. – Убьет.
– Убьет! – Тетка покачала головой и повеселела. – Скажи спасибо, тебя к Мутовкину не определили! Ты бы всю следующую неделю за санитара надрывался!
Мурад кивнул с благодарностью и направился к нужной палате. Лия Романовна Спивак. Вот, значит, как тебя зовут…
Она сидела на подоконнике с книжкой, улыбалась. Здесь она была самая нормальная: женщина на койке ближе к двери раскачивалась с блаженным видом, другая безумно куталась в одеяло, будто прячась от кого-то.
– Лия Романовна, добрый день. – Мурад попытался изобразить классического врача. По крайней мере, когда он в детстве завис на неделю в Филатовке после аппендицита, с ним разговаривали именно так. – Как себя чувствуем?
Лия оторвалась от книги – и тут же изменилась в лице. Тот же страх, что парализовал ее ночью.
– Ты?.. – пробормотала она. – Уходи, пожалуйста.
– Я новый ординатор…
– Не ври! – Она спрыгнула с подоконника и яростно сверкнула глазами. Так забавно! Как будто сердитый котенок. – Ты его пациент… Уходи, если тебя здесь увидят…
– Нам надо поговорить.
– Даже не думай! – Она шептала сквозь зубы. – Сюда нельзя посетителям!
– А ты всегда делаешь только то, что можно? Брось, ты ведь видела меня сегодня.
– Вчера.
– Нет. Я не про кабинет. Ночью. Во сне.
– Бред. Чушь какая-то. Уходи.
Врет. Наивная…
– Послушай, ты мне снишься уже давно… Я искал тебя… – Он взял ее за руку и невольно ощутил неистовое трепыхание пульса, как у тойтерьера, этой вечно дрожащей соседской собачонки.
– Пусти! Дешевый подкат! Не уйдешь – буду кричать.
– Да не подкатываю я! Ты должна мне поверить!
– Нина! – Лия отскочила от Мурада и подбежала к безумной тетке в одеяле. – Нина, это он. Он подложил воронят в твою подушку.
– Воронят?.. – Мурад непонимающе нахмурился. – Что за…
– Убью! – прохрипела Нина сорванным голосом. – А-а-а! Убью!
– Ты все равно поговоришь со мной. – Мурад на мгновение прижался к Лие, незаметно бросил в карман ее кофты новенький телефон и бросился вон из палаты, пока на крик не сбежались санитары.
3. Спи, не создавая кумира
ЕГО ЕЩЕ НЕТ. До сих пор. Афтепати? Значит, будет пить…
Опять устроил беспорядок. И за что он платит уборщице? Пустые бутылки шеренгой, коробки из-под китайской еды. Запустил себя… Что ж, гениям простительно.
Хожу, ступая босиком по холодной плитке. Кончиками пальцев пробегаюсь по спинке дивана, колючему пледу, смятой сатиновой простыне. Каждый раз будто первый. Крошечные токи пробегают от ладоней к плечам, обрушиваются на спину волной мурашек. А эти мохнатые подушки? Безвкусица, конечно. К тому же он вытирает о них руки после еды. Дурацкие подушки, но такие мягкие, такие… щекотные. Купила бы себе кучу таких. Или осталась здесь навсегда… Но почему-то всегда наступает утро.
О! Щелкает замок, пиликает пульт сигнализации. Вернулся! Любимый, ты дома? Бегу как верная собака, был бы хвост – виляла бы изо всех сил. В груди будто сжимается чей-то кулак. Как же я тебя люблю…
Крис швыряет кеды, пьяно держась за стену. Не замечает меня… Я для него меньше чем пустое место. Еще и не один вдобавок.
– Eww, such a mess! – протяжно мурлычет очередная девица.
Почему он всегда подбирает самых помятых? Как дала бы ей с ноги…
– Oh, you dirty boy…[5]
Претензии тут же сменяются флиртом, и эта дрянь толкает моего Криса к дивану, он поддается будто бы нехотя. Но ведь не привел бы, если бы не хотел… Скрестив руки на груди, смотрю на парочку. И больно, и, черт подери, невыносимо, а отвернуться не могу.
– Давай, чего уж там… – ворчу я вслух.
Им наплевать на меня. Девица прыгает на Криса верхом, лезет целоваться: вот-вот проглотит, как анаконда… Неужели ему не противно?
Слезы застилают глаза. Не могу смотреть, не могу… Отхожу к кухонной стойке, облокачиваюсь на скользкий глянец мрамора. Обида, тошнота, злость подступают к горлу волнами. К черту его! Ведь каждый раз говорю это себе – но все равно возвращаюсь. Зачем?! Ответ слишком очевиден: Крис. Не могу без него… Пусть ему и наплевать на меня, пусть он и таскает всех этих…
Громкий храп за уши выдергивает меня из размышлений. Храп, а следом возмущенный вопль:
– Are you kiddin' me?![6]
Девица возмущенно вскакивает, вытирает рот тыльной стороной ладони. Крис спит. Что, дрянь, как тебе такое? Да трезвый он бы тебя даже близко к себе не подпустил!
Она со злостью швыряет в Криса одну из тех самых мохнатых подушек. Бесполезно, милая. Он часа на три в полной отключке. Но ты, кажется, упорная, да? Трясешь его, шлепаешь по щекам. А я наблюдаю, улыбаюсь злорадно. Слезы высохли. Смешно: столько стараний, а в ответ только невнятное мычание. Ну, как быстро тебе надоест? Три минуты? Пять? А, вот как, целых семь… Что ж, бай-бай, красотка. Закроешь за собой? Вот и умничка.
Наконец мы одни. Как всегда. Я – и мой Крис. Спит, запрокинув голову. Лицо разгладилось, такое невинное, безмятежное. Едва заметно подрагивают ресницы, ворочаются под веками глазные яблоки. Что-то динамичное снится. Может, все еще на съемочной площадке?
Нежно провожу кончиками пальцев по щетинистой щеке, очерчивая губы, испачканные ее помадой. Нос, брови, жесткие, склеенные лаком русые волосы… Крис идеален даже сейчас. Внутри все замирает, чувства переполняют душу, которая натягивается пленкой мыльного пузыря. Еще капля счастья – и я умру. Не выдержу. Человек просто не способен вместить столько любви…
Забираюсь на диван, устраиваюсь рядышком, кладу голову ему на грудь, щеку согревает его тепло. Запах, родинка на шее. Ямочка между ключицами, грудь… Вижу, что он сделал депиляцию для очередных съемок. По мне, и без того прекрасен, но решать режиссеру… Но кожа чуть покраснела. Аллергия?.. И как заставить его выпить антигистаминов?..
Я могла бы лежать так вечно. Как в коконе. Его мерное биение сердца, парфюм с хвойными нотками, запястья с едва заметным пушком светлых волос, которые золотятся, когда свет падает искоса. Футболка прикольная – черная с оптическими иллюзиями. Два круга в клеточку – смотришь, и кажется, что они крутятся. Не помню такой… Мой Крис…
Заерзала, устраиваясь поудобнее… Что это? Странное клокотание… Что-то булькает у него в горле, на губах – желтая пена. О господи, его рвет! Он ведь захлебнется, умрет! Крис, открой глаза! Проснись! Слышишь?! Что делать?! Повернуть ему голову я не могу, докричаться тоже…
– Крис! Ну же! Wake up! Please![7] Боже… Пожалуйста, Крис!
Все стекает по щеке, едко пахнет кислятиной. Твою мать… Бью его по лицу, колочу кулаками в грудь, тормошу… Без толку. С тем же успехом я могла бы разбежаться в пуленепробиваемое стекло. Кстати! А если с разбега? Отхожу, несусь на него – налетаю на запрокинутую голову… Ничего. Даже волосок не шевельнулся. Ногой? Давай же! Бью его, пинаю… Что это? Ворот рубашки колыхнулся? Или мне кажется? Отхожу еще дальше, к самой д