– Постой! – Мурад рвется ко мне, перепрыгивает через сбитое тело. – Я не глюк! Ты должна верить… Скажи что-то!
– Зачем? – Веки тяжелеют, я знаю, что вот-вот проснусь в привычных стенах палаты.
– Любое слово, Лия! Скажи, я докажу тебе!
– Пике арабеск… Дурак… – И я откидываюсь назад, падаю навзничь в заботливые объятия реальности.
Из коридора повеяло больничным завтраком. Гречка. Звон посуды, редкое, но звучное ворчание санитарки. Проспала-то как… Лия потерла опухшее лицо, оглядела палату. Мутное, чуть похмельное состояние. Фомин, чтоб его! Накачал на ночь. От сна это не спасло, стало только хуже: теперь Мурад влез к ней в подкорку. Сон напитался красками, движением, звуками, ощущениями. Такого раньше не было.
Пусть Мурад и плод ее воображения, в одном он прав: от Фомина никакой пользы. И вчера Лия отчетливо поняла, что все это время доверяла не тому человеку.
Мурад ворвался в ее вялое существование живым сквозняком, говорил какую-то муть о том, что искал ее, что видел во сне. Лия не смогла устоять. И не потому, что парень ей как-то понравился. Встреча с Мурадом разволновала ее: дрожащие пальцы, жжение в груди, пульс стучит, как колеса локомотива. Она так усердно огораживала себя от мира, что теперь, глотнув свежего воздуха, поняла: в дурке она тратит время зря. А потому направилась вчера прямиком к Фомину.
– Владимир Степанович, выпишите меня.
Он был занят. Нервно и суетливо разговаривал с какой-то Наташей по скайпу. И все же нашел в себе силы: оторвался от экрана и ошарашил походя, не задумавшись ни на секунду:
– Какая выписка? Нет, категорически нет.
Лия ждала. Она всегда умела производить хорошее впечатление. Терпеливая, послушная… Что бы ни таилось у нее внутри, Лия с детства умела нравиться учителям, хореографам. Спасибо родительским генам за большие честные глаза. Однокашники ненавидели ее, и не зря. Та еще была стерва, сама бы себе теперь руку не подала. Не стекло в пуанты, конечно, но не обходилось без мелких гадостей: сливочное масло в диетическом питании конкуренток, испорченное трико, подпоротые завязки – и все это с невинно распахнутыми ресницами.
Что ж. За свои грехи Лия расплатилась сполна. Трудно было винить девочек из училища за фальшивое сочувствие, когда перелом шейки бедра перечеркнул хореографическое будущее стервы Спивак.
А эти сны, изматывающие, заставляющие мечтать о коме? Бог с ним, с балетом, лишь бы отвязаться уже от бесконечного кошмара.
Лия ждала. Терпеливо, вежливо, хотя внутри все так и подмывало ощериться. Она чувствовала себя девочкой в ночной рубашке из классических ужастиков. Той самой девочкой, которая заманивает заблудших туристов в проклятый дом, а потом являет им внутренних демонов.
– Владимир Степанович, вы же сказали, что если я сдаюсь добровольно, то и уйти могу в любой момент, – начала она, как только профессор впустил ее в кабинет.
– Лия, я должен буду уехать и не могу отпустить тебя в таком состоянии. Это моя вина, что Мурад ворвался в твою палату… Но эта ситуация показала, что ты не готова к выписке.
– Эта ситуация показала, что я не хочу больше находиться среди других психов.
– Лия, ты напугана. Тебе нужно время. Я вернусь, мы обстоятельно поговорим и примем совместное взвешенное решение. Ладушки?
Вот почему он вечно разговаривает с ней как с ребенком? Интересно, другим пациентам, агрессивным мужикам с белкой, он тоже говорит «ладушки»?
– Я хочу уйти домой. Сегодня.
– Нет. Слишком рано. Ситуация может обостриться, а я не готов брать на себя такую ответственность.
– Я беру. Оформите выписку.
– Лия, ты слышишь меня? Ты не готова. – Профессор сложил руки на столе. – Мне не нравится твой настрой, и, боюсь, придется предупредить коллег на твой счет. Три-четыре дня…
– Вы издеваетесь?! – не стерпела она, дернулась вперед, с трудом перекрикивая шум в ушах. – Я уйду, разрешите вы мне или нет!
– Не кричи, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы я позвал санитаров? И лучше бы мы обошлись без аминазина.
– Вы что, угрожаете? Бред! – Она упрямо тряхнула головой и попятилась к двери. – Я пойду к заведующему. Попрошу другого врача. Уезжаете? На здоровье.
Выскочила в коридор, а дальше… дальше Лия не помнила ровным счетом ничего до тех самых пор, как проснулась сегодня утром после очередного кошмара. Снова палата, снова параноидальная с мертвыми воронятами. И пресная переваренная каша.
Лия встала с кровати, потерла виски, стараясь сфокусировать если не зрение, то хотя бы мысли. Протиснулась мимо санитарки с грохочущим столиком на колесах, ломанулась к посту.
– Владимир Степанович уехал? – спросила Лия дежурную сестру.
– Ну откуда мне знать. – Татьяна Ивановна рассеянно копалась в картах.
Отлично. Пересменок уже был, обхода еще нет. Сестра только заступила на дежурство; если Фомин и сделал пометки насчет Лии, то новости до Татьяны Ивановны еще не дошли.
– А Рамиль Шаматович у себя?
– Спивак, что-то срочное? Поди в палату, дождись обхода.
– Да мне на пару минут…
– Ты чего, я не пойму, добиваешься? – Татьяна Ивановна явно встала не с той ноги, благоволением сегодня даже не пахло.
– Ладно, поняла, поняла. – Лия изобразила смирение, двинулась к туалету.
Она всегда была идеальной пациенткой. А смысл? Татьяна Ивановна все равно не оценила ее усилий. Что ж, теперь это ее проблема. Пусть почувствует разницу. Лия осторожно, без резких движений, скользнула на лестницу. Пока ее хватятся, она уже найдет Рамиля Шаматовича – недаром же за ним тянется слава самого гуманного и либерального. Если повезет, к дневной выписке все документы будут готовы. За определенное, конечно, вознаграждение… Потом позвонить дедушке, пусть приезжает. Стены, линолеум, большие холодные окна – все теперь вызывало ненависть и тошноту. Еще один сон с участием Мурада – и Лия вылезет отсюда по воздуховоду.
До нужного кабинета оставалось пару метров, как вдруг она услышала голос профессора Фомина из-за одной из дверей. И не просто голос – почти крик. Никогда прежде Лия не замечала, чтобы Владимир Степанович выходил из себя. Раньше всегда говорил мягко, вкрадчиво, тоном доброго сказочника. Но неприкрытый гнев… Это что-то новенькое.
Любопытство отключило все остальные чувства, и Лия замерла у приоткрытой двери.
– Я не давал вам доступа к диску!.. Да не нужны мне никакие доказательства!.. Вот только не надо мне зубы заговаривать! Вирус! Где мои файлы?! Знаете что, Анна Федоровна! Я в такие совпадения не верю! Сначала вы преследуете меня, потом… Ну конечно, не докажу! Минимум трое моих коллег знает, что вас интересовали именно Спивак, Бероев и Орлова!..
Спивак?! Лия вздрогнула, словно ее вызвали на перекличке. При чем здесь она? Кто мог интересоваться ей? Почему?
– Я сообщу руководству, сейчас же. Напишу в Союз психиатров… Ах, вам смешно? Посмотрим, что вы скажете, когда вас не допустят ни на одну конференцию! Это частная информация, в конце концов, это моя научная работа…
– И что это мы тут греем ушки? – Рамиль Шаматович возник из ниоткуда, и от неожиданности Лия чуть не растеряла остатки рассудка.
– Я просто… – Она запнулась, попятилась.
– Володя, ты бы хоть дверь закрывал! – крикнул Рамиль Шаматович, заглядывая в кабинет.
Фомин замолчал на полуслове, опустил телефон и, увидев Лию, нахмурился.
– Владимир Степанович, я… – Она без особого успеха попыталась изобразить невинное удивление.
Однако профессор был не в том состоянии, чтобы повестись на блеяние девочки-олененка.
– Я тебя предупреждал. – На лоснящемся лбу вздулись вены. – Я хотел, чтобы ты повела себя по-человечески, без выкрутасов…
– Да ладно, Володь… – миролюбиво начал Шаматович, но Фомина прорвало не на шутку.
– Ты не понимаешь, что речь идет о твоей же безопасности? – Профессор выглядел так, будто его вот-вот разобьет инфаркт.
– Владимир Степанович, вы же должны были уехать. У меня болела голова, я искала дежурного…
– Феназепам, – выплюнул Фомин и поверх Лииной головы посмотрел на коллегу. – Рамиль, скажи Кирееву, что она здесь еще минимум на неделю. И во время обхода закинь мои новые назначения на пост.
– Но вы не имеете права!.. – Лия едва сдерживала слезы бессилия.
Фомин сделал шаг в ее сторону так резко, что девушка отшатнулась.
– Ты останешься здесь еще на неделю, чего бы мне это ни стоило. – И профессор вылетел из кабинета, шарахнув дверью.
– Н-да… – Рамиль Шаматович почесал лысеющий затылок. – Никогда его таким не видел. Пойдем, путешественница, вернем тебя на место.
– Вы же сами видели: он неадекватный! – пробормотала Лия, когда психиатр своей пухлой рукой мягко увлек ее к лестнице. – Он срывает на мне какие-то личные обиды.
– Ну мы же тоже люди, – сочувственно вздохнул врач, не ослабляя хватку. – Владимир Степанович столько личных драм принимает так близко к сердцу… Всякое может случиться. Но вы не переживайте, вы у нас под крылышком, в лоне, так сказать, медицины, и мы сделаем все, чтобы…
– Я сдалась добровольно и…
– И это прекрасно! Всем бы такую бдительность, хорошая моя…
Лия даже не заметила, как оказалась этажом ниже. А Рамиль Шаматович все продолжал душеспасительную беседу, умело жонглируя интонациями, виртуозно управляя мелодией голоса, вгоняя пациентку в подобие транса. Пять минут разговора – и Лия почти согласилась с тем, что психбольница – лучшее для нее место, а неделя – даже маловато для обретения полной внутренней гармонии. У самых дверей отделения липкий морок психиатрии развеялся.
– Рамиль Шаматович! – Лия вцепилась в холодную железную ручку, преградив врачу дорогу. – Выслушайте меня. Я знаю, вы помогали людям выйти. Я в долгу не останусь. Назовите сумму. Любую. Но сегодня я должна выписаться.
– Вы, моя хорошая, выбрали неверный тон. – Рамиль Шаматович изменился в лице, по полным щетинистым щекам пробежала рябь. – Я бы и рад был вам помочь, но, во-первых, только в рамках закона. Никаких, как вы выразились, долгов и сумм. А во-вторых, этот вопрос в компетенции заведующего отделением, так что дождитесь консилиума в понедельник…