– Может, я сама не прочь помучиться, Виола, – ответила я, стараясь, чтобы голос мой звучал легко и беззаботно. Я ведь Оливия Шипп, искательница приключений – разве меня остановят какие-то там душевные терзания? – Может, я хочу влюбиться, и мне наплевать, что все вокруг говорят, как мне будет потом больно. Просто позволь мне пройти через это, хорошо? Дай посмотреть, каково это – тонуть и надеяться, что кто-нибудь нырнет на самое дно, чтобы спасти меня.
Виола нахмурилась. Сразу видно: она со мной не согласна.
– Пожалуйста, будь осторожна.
– Нельзя быть осторожной, когда тонешь.
Послав сестре на прощание воздушный поцелуй, я поспешила к входной двери. За спиной болтался увесистый рюкзак, с волос все еще капало – кожа на голове уже зудела. Но мне наплевать. Потому что, стоит мне открыть дверь, и я снова увижу Кору – терпеливо меня поджидавшую.
Ладно, не так уж терпеливо – Кора ковыряла землю носком ботинка, да и по глазам видно: ей ужасно надоело ждать.
– Все взяла? – спросила она. – Счастливый камешек не забыла?
– Можно подумать, у тебя нет счастливого камешка, – парировала я, закрыв за собой дверь. Магнитный замок громко щелканул. Виола будет в безопасности – по крайней мере, пока лежит в постели и не выделывается. – Чем будем отбиваться, если на нас нападут? Не ботинками же!
Впервые за все время нашего знакомства Кора выглядела неуверенной.
– Ты же не думаешь, что на нас нападут?..
Не будь я так увлечена ею – разозлилась бы, как пить дать. Колониальные дети – это всегда два типа: из одних гвозди бы делать, из других только кашу варить. Кора – все-таки второй тип. Да и все дети на Загрее, в общем-то. Кто-то пытался казаться крутым, и при том – никто не покидал пределы колонии без особой необходимости. Они только на словах смелые, как будто им сам черт не брат. Вот только это все напускное – и я это в них на дух не переношу.
Кора, конечно – случай иной. Она мягкая, милая. Ее можно защищать. Кору можно научить, каково это – иметь любящую подругу, готовую за тебя драться. Да, я ведь могу драться за нее. И буду драться. Я такая.
– Никто на нас не нападет. Я те места вдоль и поперек исходила. – Это правда. Если все пройдет гладко, завтра мы отправимся в абсолютно дикую местность, но пока повожу Кору по разведанной территории. Никто не пострадает – особенно эта милая, эта неотразимая девушка с мягкими кудряшками волос. – Мы просто поглазеем на всякие красивости. Никаких боев с местной фауной.
– Ну-ну, я запомню, – хитро ответила Кора.
– Да ради бога.
Мы обогнули дом и направились к гаражу. Иметь собственный транспорт – в колониальном мире роскошь: его же почти всегда экспроприируют в пользу планетарного правительства, пополняя общественный автопарк для перевозки людей и припасов по всей колонии. В контракте моих родителей, впрочем, значился пункт, запрещавший отнимать у нас транспорт – квадроцикл и вездеход. Все из-за того, что мы живем вдали от главного населенного пункта – так легче наблюдать за животными в их естественной среде – и должны быть в состоянии доставить Виолу в больницу в короткие сроки. Мы не могли ждать, пока за нами пришлют машину из поселка – ведь жизнь моей сестры могла в любую минуту оказаться под угрозой.
Хотя, забавное дело – уж и не припомню, когда в последний раз мы срочно возили ее в больницу. Бывали неожиданные неприятности, но ничего критичного. Ей давно уже не требовались срочные вмешательства. Виола была больна, но стабильно больна. Ее состояние, так или иначе, устоялось уже довольно давно.
Когда я включила свет в гараже, Кора восхищенно ахнула, и это не могло не радовать. Я с важным видом сняла с крючка ключи от квадроцикла.
– Вожу эту штуку с одиннадцати лет, – пояснила я. Просто успокаиваю Кору, ни капельки не хвастаюсь – помилуйте, кто бы стал хвастаться на моем месте? – Неплохо получается, кстати говоря. Так что со мной ты будешь в полной безопасности.
– Вау, – выпалила Кора. – Круто.
Конечно, я все немного преувеличиваю. Моими стараниями квадроцикл весь в таких характерных вмятинах и царапинах, и, несмотря на три ремонта, папа настоял на том, чтоб хотя бы часть этих меток осталась – как напоминание о том, что случается, когда я сажусь за руль без разрешения. Кстати, именно это я сейчас и собираюсь сделать. Просто потому что я слишком крута для всяких там разрешений. И еще – потому что уверена, что предки бы мне отказали.
– Да, машинка – высший класс, – сказала я и тут же устыдилась самой себя, потому что слова мои прозвучали ну ни капли не круто. Если из меня будут сыпаться такие вот позорные клишированные фразочки, Кора решит, что я либо набиваю себе цену, либо у меня что-то с головой не в порядке.
К счастью, она не обратила на мой просчет внимания. Она провела рукой по крылу квадроцикла, и мне захотелось, чтобы на месте машины оказалась я – чтобы она меня вот так гладила и смотрела с тем же восторгом в глазах. Может, мне не стоило волноваться о том, что Виола оттянет интерес Коры на себя? Может, главным моим соперником за ее внимание все это время был чертов квадроцикл?
Нет, это глупо. Блин, вот я дура. Люди влюбляются с незапамятных времен, и если бы они постоянно проигрывали всяким блестящим неодушевленным штукам, наш вид уже давно бы вымер. Все у меня получится.
– Давай, залезай, – говорю я. – Сейчас прокатимся с ветерком.
Кора улыбнулась мне – зубы блеснули жемчужинками на фоне ее загорелой кожи, и во всем мире сейчас не сыскать зрелища красивее, чем эта ее улыбка.
Глава четвертаяЦветочные поляны
Может быть, Кора – лучшее, что может предложить мне Загрей, но все-таки она здесь не единственное природное чудо. Тропа, которую мои родители осторожно прорубили через лесную чащу, выходила на поляну фантастических цветов, окрашенных в сотни оттенков. Трудно сказать, какого именно цвета поляна – с одного ракурса она синяя, с другого красная, с третьего желто-розово-оранжевая. Все потому, что лепестки преломляют свет, словно призмы.
Цветы растут на вьющихся стеблях, и, если эти стебли распрямить, они станут гораздо выше соседних деревьев. Колонисты десятилетиями спорят о том, причислять ли эти растения к кустарникам или к цветам – как будто номенклатура так уж важна! Они прекрасны, вот что главное. Так красивы, что хочется плакать. У Коры перехватило дыхание от их вида, и я поняла, что привезла ее сюда не зря.
– Они настоящие? – спросила она. – Как… как такое возможно? Я не верю. Это какой-то мираж.
– Самые настоящие, – заверила я. – Если спросить моего отца, он скажет, что это, строго говоря, не цветы, а плодоносящие лианы, и что строение их ближе к сложным грибам, чем к растениям. И еще он начнет объяснять, как люди классифицируют инопланетные виды, и почему нам нужно срочно переосмыслить всю таксономию[4] жизни. Так что – лучше меня спрашивай. Мои ответы хотя бы будут понятными.
– Так, значит… – Кора явно заинтересована. И это прекрасно, о боже.
– Они настоящие!
Кора засмеялась, и смех ее еще прекраснее, чем окружающие нас цветы, еще красивее, чем она сама. Я отдала бы что угодно, только бы слышать ее смех чаще.
– Ох, ладно, – она смахнула слезу с уголка глаза. – Хорошо. Что еще у тебя в рукаве?
Я глупо ухмыльнулась – ничего не могу с собой поделать.
– Не торопись.
Гигантские цветы открывали и закрывали бутоны, когда мы проезжали под ними, осыпая нас облачками пыльцы. Она почти не вызывает аллергию – даже у абсолютно чуждых здешним экосистемам людей. А самое интересное – эти цветы вообще не пахнут и отлично нейтрализуют другие запахи. Земная собака заплутала бы в этом цветнике в два счета, лишенная возможности взять свой собственный след. Ученые все еще пытаются разгадать, какое эволюционное преимущество дает эта способность. Очевидно, что-то в ней есть, так как эти не-совсем-цветы распространены на Загрее очень широко. Мы встречали их везде: и на засушливых, скалистых склонах гор, и во влажных тропических лесах по берегам рек. Плодами, зревшими у основания цветов, кормятся многие здешние виды. Заросли служат как приютом для мелких животных, так и охотничьими угодьями для тех, кто покрупнее и попроворнее. Есть в этих дивных созданиях какая-то тайна, и как только удастся ее открыть, нам станет легче разгадывать остальные загадки природы Загрея.
И тогда – как всегда, – пора будет уезжать. Я украдкой покосилась на Кору, зачарованно и изумленно разглядывавшую цветочную поляну. Неважно, разобьет ли она мне сердце – не похоже, что я пробуду здесь достаточно долго, чтобы это имело какие-нибудь последствия.
Чем дальше мы углублялись, тем толще становились стебли, а пурпурно-алые плоды – крупнее, и попадались они чаще. Цветы тоже увеличивались в размерах, словно поддерживали некое стабильное соотношение. Нас все чаще осыпало сверкающей завесой пыльцы.
– Ого! – вздохнула Кора. – Мама сегодня утром за завтраком звала посмотреть какой-то космический драндулет, но это… это ведь куда интереснее.
Мне не хотелось лезть не в свое дело. Не хотелось втягивать в это мать Коры. Хотелось только, чтобы этот момент длился вечно.
– В космос-то труднее попасть, – заметила я как можно более непринужденно.
– А Мишель-то как ошибался! Потрясающе! – Кора засмеялась, глядя мне прямо в глаза, разбивая мне сердце вдребезги. Возможно, его еще можно склеить. Но с меня хватит.
Я остановила квадроцикл. Соседние цветы осыпали нас пыльцой, отбив всякий запах, что мог бы привлечь хищников. Кора, кажется, поняла, что что-то в ее словах меня задело.
– Оливия? Что-то не так?..
– Мишель, – повторила я. – Тот парень из нашего класса? Который все время говорит, что я «странная», и что Виола, наверное, еще более странная, раз мои предки ее из дому не выпускают? Тот самый, что столкнул меня с крыльца школы на прошлой неделе?
Щеки Коры залились краской – ей явно стыдно. Я слегка опешила: неужто я для нее все-таки что-то значу? Иначе вряд ли она бы покраснела. Ее оправдания окончательно подтверждают мою догадку.