К утру старушка во сне вдруг взвизгнула: "Не хочу помирать, не хочу!"
И Наталья, обалдевши, голая встала и села в кресло.
"Наверное, все сорвется", - подумала она.
Но проснулась старушка как ни в чем не бывало и насчет того, чтобы бунтовать там, ни-ни. Во всем была согласная.
Но внезапно у нее возобновились физические силы. Старушка была как в ударе, точно в нее влили жизненный эликсир: сама встала с постели и начала бодренько так ходить, почти бегать по комнате. Этого никто не ожидал.
- Если ты выздоровела, Катя, - заплакала Наталья, - так и живи. А справку мы разорвем, пусть нас засудят за обман, лишь бы ты жила.
Василек согласно кивнул головой.
- Хоть в тюрьму, а ты живи.
Гроб стоял на столе, рядом с самоваром. Наталья, полуголая от волнения, сидела в кресле, а Василек с Катеринушкой ходили друг за другом вокруг стола с гробом.
- Да присядьте вы оба, - вскрикнула Наталья. - В глазах темно от вас.
Они присели у самовара за столом, у той его части, которую не занимал просторный гроб, сдвинутый почему-то к другому краю.
- Самовар-то вскипел, Наталья, - засуетился Василек. - Напои хоть нас с покойницей чаем. Она ведь всегда чай любила.
- Чай и живые любят тоже. Кто чай-то не любит, - заворчала Наталья и разлила по чашкам, как надо. - Живи, Катя, живи, если выздоровела.
- Да как же я вас теперь подведу? - отвечала Катеринушка, облизывая ложку из-под варенья. - Вас же посадить теперь могут из-за меня. Скажут, например, фулиганство или еще что... Нет уж, лучше я помру.
- Да ты что? - выпучил глаза Василек. - Тюрьма - она все же лучше могилы. Подумаешь, больше года не дадут. Стерпим. А то и отпустят, не примут в тюрьму. Все бывает.
- Я теперь помирать охотница стала, - задумчиво проговорила Катеринушка, отхлебывая крепкий чай. - Хлебом меня не корми.
- С ума сошла, - брякнула Наталья. - Если безнадежно с болью, то, конечно, лучше помереть, а если выздоровела, то чего же не попрыгать и не подумать на воле. Земля-то большая.
- Не пойму я себя, - тихонько заплакала Катерина. - Куда мне теперь идтить? К живым или к мертвым? К вам или к прадеду? Помнишь его, Наталья?
- Помню.
- Я подумаю, - сказала Катеринушка, - но вас все равно не подведу. Чего-нибудь решим.
Василек и Наталья переглянулись. Наталья закрыла глаза.
- Нет, ты живи, Катя, живи, - тихо сказала Наталья.
- Я и живу, хоть и покойница, - прошамкала старушка и стала двигаться вокруг стола.
Вскоре она так же внезапно, как почувствовала ранее прилив сил, ослабела. И ослабела уже как-то качественно иначе, по-особому.
- Нет, то был обман, с силушкой-то, - проскрипела Катерина. - Слабею я. Это конец, Наташа.
- И что? - хрипло спросила Наталья.
- А что? Лягу в гроб, как задумали...
- Может, не стоит? - осведомился Василек.
- А чево? Обман был с силою, и все, - старушка, задумавшись, еле-еле двигалась по комнате, хватаясь за стулья. - Ох, упаду сейчас. Насовсем, - чуть слышно сказала она.
Ее уложили. Катеринушке становилось все хуже и хуже.
Вдруг старушка, словно набравшись последних сил, проговорила:
- Хочу в гроб. Но сама. Кладите гроб на пол, как корыто. Я лягу в него. А вы потом перенесите меня на стол.
Старушка вскочила. Гроб поставили на пол перед ней.
- Премудрость прости, - вдруг тихо-тихо проговорила Катеринушка и нырнула живая в гроб.
После этого как-то по-вечному затихла. Василек закряхтел. С трудом родственнички подняли гроб на стол. Украсили, как полагается, цветами. Митя вдруг зарыдал. Старушка открыла один глаз и посмотрела на него.
- Уймись, Митя, не шуми, - засуетился Василек. - Все сорвешь нам. Не тревожь старушку... Чего ревешь как медведь? Убегай отсюдова подальше!
Митя опять сбежал.
На следующий день пришли какие-то отдаленные подруги.
- Помогать нам не надо! И сочувствовать тоже! Чего пришли-то? Выкатывайтесь, - осмелился на них Василек.
Но Наталья задушевно не согласилась с ним, подруги постояли, посидели минут десять и ушли.
- Не суетись так, дедуля, - всплакнула она. - Тишина должна быть в доме, в конце концов. Из уважения к покойнице. Ведь сестра она мне родная... Хам.
Василек обиделся и ушел. Наталья вышла в туалет. Внезапно дверь тихо приоткрылась, и в комнату влез, слегка постанывая, младенец Никифор. Он тихонько подошел к ложу Екатерины Петровны. Старушка скорбно вытянула руку из гроба и ласково потрепала его по щеке. Никифор не удивился - для него и так мир был как плохая сказка. Он изумился бы скорее, если б рука не протянулась. Но он пожалел старушку, думая, что жалеть надо даже пенек.
Покойница пожала на прощание его слабенькую ручку. Глаза младенца засветились. Он что-то прошептал, но старушка ничего не поняла.
Наталья, возвращаясь из клозета, встретила его уже в коридоре.
- Что ты тут шляешься без отца, без матери, кретин! - набросилась она на ребенка. - Ты что, к мертвой заходил? Отвечай, заходил ли к мертвой?
Никифор посмотрел в сторону, и Наталья Петровна решила почему-то, что он полоумный.
- Колдун, сумасшедший ребенок и покойница - вот жильцы нашего дома, взвизгнула она. - Хватит уже, хватит! Пшел домой, маленький!
Никифор никому не рассказал о своем свидании. Он незаметно не раз приходил и в последующие дни к ложу полумертвой, и веки Катеринушки подрагивали, но она уже не открывала глаз, а только не шурша высовывала желтую руку из гроба и трепала ею младенца по щеке и всегда пожимала ему ручку на прощание. Младенец взрослел, но по-особому. Только как-то отяжелела его голова. А лицо "покойницы" во время его посещения светлело.
В остальном Катеринушка ничем не выдавала себя, не болтала уже о пустяках с сестрою и братом, а молчала и молчала, уходя в непонятную тишину. Никаких мыслей уже не было в ее душе, словно душа ее провалилась в пустоту. И было ей холодно и покойно.
Настало время похорон. Сначала повезли в церковь.
Василек старался держать крышку гроба в стороне - чтоб не спугнуть старушку. Но никто не обращал на детали внимания - да и народу никого почти.
Только одна девица, пришедшая неизвестно откуда, твердила, что все обман, и тем перепугала родственников.
Но потом оказалось, что она имела в виду общий обман во Вселенной, а не Екатеринушку. Сама же старушонка оставалась смирная, даже как-то чересчур, во своем гробу.
"Подохла она, что ли? - вертелось в уме Мити. - Ну хоть бы вякнула что-нибудь, дала знать, что жива, а то совсем голова кругом идет. Не поймешь, кто живой, а кто мертвый. И ведь всегда была такой стервой".
В церкви все сначала шло как надо. Но потом произошла нехорошая заминка. Батюшка прочитал положенные молитвы, но в какое-то мгновение вдруг увидел, что покойница неожиданно открыла один глаз, а потом быстро закрыла его, словно испугавшись.
Он подумал, что ему почудилось. Но спустя минуты три он заметил, что покойница опять открыла глаз и подмигнула - кому, непонятно.
Батюшка решил, что его смущают бесы. Он был так смирен, что не мог в чем-либо сомневаться.
Довольно опасно было целовать лжепокойницу, самозванку, можно сказать, и вообще прикасаться к ней при окончательном прощании. Митя ловко увильнул от этого, Василек приложился, а Наталья ухитрилась даже шепнуть в ухо сестрице: "Терпи, Катеринушка, терпи!" У старушки не дрогнул ни один мускул на почерневшем лице. Остальных - а было их-то всего трое, включая странную девицу, не допустили уговором до Катерининого лица.
"Она ведь брезгливая была, - опасаясь, думал дед Василек. - Чужой полезет лизнуть, она еще плюнет ему в харю. То-то будет скандал".
Далее все пошло как по маслу. Провожающие двинулись к кладбищу на потрепанном автобусе. Василек суетливо побаивался момента, когда неизбежно надо будет закрыть гроб крышкою. Но Наталья Петровна шепнула ему, что-де они с Митей еще в квартире отрепетировали этот момент. И действительно, на похоронах все сошло с рук, старушка не вздрогнула, не завопила, а из осторожности Василек незаметно оставил ей щелку, чтоб старушка совсем не задохнулась.
- Как бы чего не вышло раньше времени, - шептал Наталье дедок. - Вдруг она не захочет, если начнет задыхаться. Уж когда будут забивать гроб, у могилы, это недолго и надежней как-то. Тут уж не повернешь назад.
- Помолчал бы, - оборвала его заплаканная Наталья. - Помолился бы лучше о ее душе.
Стояла осень, уже выпал ранний снег, и на кладбище было одиноко и прохладно. Дул ветер, и деревья, качаясь, словно прощались с людьми. За деревьями виднелась бесконечная даль - но уже не даль кладбища, а иная, бескрайняя, русская, завораживающая и зовущая в отдаленно-вечную, еще никому не открытую жизнь.
Процессия вяло подходила к концу. "Умерла уже Катерина или нет?" - робко думала Наталья, пока шли к могиле. По крайней мере, гроб молчал.
Но нервному Васильку казалось, что крышка гроба вот-вот приоткроется и старушка оттудова неистово завопит. Но все было тихо.
Гроб поставили на краю могилы. Пора было забивать крышку.
- Критический момент, - шепнул Василек. - Вдруг она не выдержит?
- Да уснула она уже, уснула, - ответил полупьяный Митя.
Крышку забивали так, что у Натальи и Василька стало дурно с сердцем. "Каково-то ей, - подумала Наталья, - бедная, бедная... И меня так же забьют". Неожиданно для себя она вдруг прильнула к гробу. И тогда ей почудилось, что из гроба доносятся проклятья. Страшные, грозные, но не ей, а всему миру. Наталья отпрянула.
- Ты ничего не слышал? - шепнула она деду.
- Не сходи с ума-то! - прошипел Василек. - Она уже задохнулась. Кругом одна тишина. Мышь бы пробежала, и то слышно.
- Отмучилась, несчастная, - заплакала Наталья. - Как страдала от всего!.. А нам еще мучиться.
- Не скули, - оборвал Василек.
Дунул дикий порыв ветра, потом еще и еще. Показалось, что он вот-вот сбросит гроб в могилу. Но гроб спокойно опустили туда могильщики, и посыпалась мать-земля в яму, стуча о гроб. Словно кто-то бился в него как в забитую дверь...