На полчаса нас взяла океанская штилевая волна, широкая и пологая, — с удовольствием мы опять ощутили эту покойную качку, с которой расстались лишь сутки назад… И вот узкая бухта, промежуток между Екатерининским островом и берегом Кольского залива. Открыта она с северо-запада, поэтому, как бы ни было сильно волнение в океане, в гавань оно не заходит.
Екатерининский остров — остров только на время прилива, во время же куйповы в юго-восточной части гавани между «островом» и берегом залива обнажается довольно широкий перешеек — перейма. Через перейму перекинут мост не слишком капитальной постройки.
Гавань действительно тихая. Каждому путешественнику подарено один раз за все дни его путешествия испытать необыкновенную тишину. Принято в этих случаях красиво писать: «Я слушал эту хрупкую тишину. Она была единственной на земле!» Да, именно так, это не преувеличение. Только одни слушают тишину где-нибудь в казахских степях, другие в горах Тибета, третьи в Англии в воскресенье, четвертые в будний день в Детскосельском парке.
Мы услышали ее в Екатерининской гавани, ранним утром. Ах, какая это была тишина! (Крик чаек не в счет.) Иронически можно воспринимать тишину лишь чужую, испытанную другими. Шутки в сторону, когда говоришь о своей! Мы слушали ее под окнами столовой на берегу, дожидаясь начала рабочего дня на биологической станции.
День начался в шесть утра. Вышли сезонники на работу — чинить крышу, строгать новые рамы, выгружать тес с нашего бота. Сезонники были тверские, псковские. Вышла на крылечко столовой стряпуха, позвала рукой чай пить. Стряпуха была псковитянка. Чайки летали совсем низко над ее головой, как псковские ласточки перед дождем.
Сезонники пошли пить чай. Научные сотрудники биостанции пошли пить чай. Мы пошли пить чай. Это был уже день. Колокол на биологической станции звонил к завтраку: день, день! Наш день должен был распределиться так: 1. осмотр города; 2. осмотр биостанции; 3. восхождение на окрестные горы. Что и говорить, распорядок типично туристский! Нам самим это не нравилось, но как иначе, с большей пользой распределить свое время бездельному пришлому человеку? Александровск — город не производственный, производственного очерка здесь не напишешь. Непременно получится очерк туристского образца — без целенаправленности, без отражения классовых интересов. Никаких неожиданностей, заранее установлен порядок. Да и экзотика нам знакома — по Териберке, по Кильдину. Что касается биостанции — учреждение это, конечно, почтенное, но какие в нем могут быть столкновения классов? Заброшены люди на край света и делают свое ученое дело…
После чая мы прочитали в стенгазете стихи, принадлежащие перу научных сотрудников. Серьезнее прочих стихотворных забав нам показалась одна — «Персей». Мы знали, что «Персей» — специальное судно Океанографического института, ходившее в более или менее дальние экспедиции. В оде содержались, например, такие строфы:
Сквозь зыбь волны открыт «Персею»
Весь тайный мир морского дна.
Вперед, «Персей», на норд смелее,
Земля там Гарриса видна!
Нам с кромки льда тюлень ленивый
Кивает круглой головой, —
Скорее, штурман, мимо, мимо,
На Север путь мы держим свой!
Город Александровск расположен в полутора километрах кошмарно каменистой дороги от биостанции. Горы и вовсе далеко, на Екатерининском острове, идти туда надо через перейму. Между тем осмотр биостанции как раз стал для нас сейчас затруднительнее других намеченных предприятий: оказалось, что у сотрудников сегодня выходной день и, напившись чаю, они разбрелись — кто куда, ускользнув от нас, зазевавшихся на стихи в стенгазете.
Это, разумеется, полбеды, уж как-нибудь расстарались бы, поймали бы одного-двух сотрудников, упросили бы показать станцию… Но тут упало, как снег… помогите мне освежить сравнение! — как мурманский, как полярный снег на голову, — одно неожиданное событие. Оно смяло, скомкало наш туристский, наш пресный план, населило вымершую было на весь день биостанцию скопищем интересных людей, несказанно оживило нас самих, прогудело на весь Александровск, на всю Екатерининскую гавань! Вернулся из месячного плавания во льдах «Персей»! Да, да, тот самый «Персей», герой оды…
Спящие восстали от сна, ушедшие в горы скатились с гор подобно лавине, писавшие письма родным в Ленинград и в Москву — захлопнули крышечки чернильниц и отбросили ручки (по-московски — вставочки). Все сбежались на пристань. Чумазую угольную пристань, которую прежде никто не хотел замечать, теперь осаждали с бою.
От описания встречи уклонюсь, боясь впасть в сентиментальность.
«Персей» — героическое судно.
Он построен в годы тяжелой разрухи и был первым советским судном, спущенным на воду сразу же после гражданской войны.
Начиная с 1923 года, он совершил более 25 экспедиций, прошел многие тысячи миль, исходил все морские тропинки в Белом, Баренцевом и Карском морях. Собранные им научные материалы огромны: благодаря им стала ясна общая картина Баренцева моря, такого капризного и такого богатого. Последние рейсы «Персея», которые он совершил, заключив договор с Севгосрыбтрестом, имели целью составить рыбную карту Баренцева моря. Вот конкретный пример: до сих пор советские траулеры совершенно не пользовались Шпицбергенской банкой, а уже нынче, основываясь на данных, добытых «Персеем», Севгосрыбтрест направил туда свои тральщики. Вот и в этот свой рейс «Персей» открыл новые рыбные районы. Словом, работы ему хватает по горло — по самые трубы…
Впрочем, труба у него всего одна. Серая, с синими полосками. И вообще внешний вид «Персея» весьма невзрачный: облупленный непогодами, низкорослый. Когда он пристал к нашей пристани, мы с удивлением увидали, что даже ей, чумазой, он не под рост: борта его ниже ее краев почти что на метр. Водоизмещение «Персея» — 280 тонн, машина на нем — в 360 лошадиных сил, скорость хода 7 миль в час.
Странно, не правда ли, что такое суденышко считается испытанным ледоколом? За примером ходить недалеко: «Персей» сегодня вернулся из ледового странствия — ходил изучать на практике взрывчатые свойства термита и аммонала. Эти вещества скоро будут применяться во льдах для свободного прохода судов. За границей они в ходу давно, но не все рентабельны, надо выбрать наиболее подходящие.
После обеда должен был состояться доклад начальника экспедиции о проделанной во льдах экспериментальной работе, мы непременно должны его послушать. Мы радостно сознавали, что план наш окончательно завалился: через три часа доклад, после него околоэкспедиционные разговоры, потом демонстрация свободного горения термита и, наконец, после всего — мы вместе с экспедицией отправляемся в Мурманск. («Персей» идет туда по служебным делам.) Как же тут выбрать время для восхождения на горы?.. Но пока, до доклада, мы все же отправились побродить по Александровску.
Городок расположен на западном берегу Екатерининской гавани. Живописность — единственное его преимущество. Ничто не напоминает о его недавнем административном значении: уездный центр всего Кольского полуострова, занимающего 130 тысяч квадратных верст. С тех пор даже число домов в городе успело убавиться — перевезены в Мурманск. Авторитет переехал еще раньше… Лишь в одном отношении Александровск может быть совершенно спокоен: его живописность никуда не перевезти, это поистине недвижимое имущество: вечная красота!
Из чего она состоит? Казалось бы, из нехитрого сочетания неба, воды, гранита и жилищных неудобств, связанных как раз с тем, что всюду из земли выпирают гранитные утесы и скалы, облитые вместо травы потоками зеленого мха. Чайка, летящая на буро-зеленом фоне утесов и машущая прощально крылом, похожа одновременно и на что-то печальное, без названия, и на белую собаку, быстро бегущую по карнизам многоэтажных скал и вскидывающую на бегу задом… В странных сходствах проявляется юмор природы, ее желание подшутить. Над кем? Над собой или над человеком? Пожалуй, только над нами, приезжими, — местные этого юмора не замечают, привыкли.
Осмотру станции мы посвятили все оставшееся время до начала доклада. Полярный музей и большой, чрезвычайно эффектный аквариум, вместивший в себя животных и растения, населяющие Кольский полуостров и Баренцево море, развернули перед нами свои богатства. Это была настоящая шехерезада морского дна!
Но, любуясь этой увлекательной шехерезадой, мы не забывали о главном — выяснить, насколько прочно и органично сплелась научная работа биостанции с практическими нуждами и требованиями края, с его промышленным планом. Как нам кажется, мы увидели эту связь наглядно. Вот несколько примеров.
Станция долго и кропотливо изучала морские микроорганизмы, миллионами кишащие в воде. Какая тут связь с практикой? Самая тесная. Эти микроорганизмы служат единственной пищей мальков (личинок рыб), следовательно, от насыщенности данного района микроорганизмами зависят и его рыбные богатства. Или, скажем, изучается планктон — мельчайшие животные придонной фауны. Скопление в данном месте планктона является в свою очередь непосредственной причиной скопления косяков промысловой рыбы.
Еще пример. Известно, что температура Гольфстрима влияет на подход к берегам и размножение рыбы. Полградуса выше, полградуса ниже нормы — и уже явственны вредные результаты: рыба подходит к берегам позже, потомство уменьшается и ухудшается. Значит, изучая Гольфстрим, станция может предсказывать урожай трески и время подхода ее к берегам. Разве все это не имеет самое непосредственное отношение к рыболовной практике?
Кроме того, станция помогает выработать лучшие способы консервирования мурманской рыбы. Это уже в полном смысле слова заводское производство. Кто может сказать, в чем она еще может стать первым помощником и советником? Ясно одно: роль и значение станции будут все возрастать.