. От селений остались развалины, людей же казнили. Бросая воинов в бой без конца, ненасытно стремясь к грабежу, все они домогались и славы и поживы. [Жажда] славы и поживы погубила и мудрых, где же [справиться] тебе! И все же попытайся рассказать мне, что ты задумал.
– Можно ли [действовать] со всей прямотой, но скромно; прилагать все усилия, но остаться верным себе?
– Нет, нельзя! – ответил Конфуций. – Ведь [царь] полон энергии и щедро [ее] тратит. Настроение [у него] переменчивое, и обычно [ему] никто не перечит. Подавляя чувства других, он наслаждается собственным произволом. Одним словом, [ему] не овладеть и обычной добродетелью, а тем более – высшей. [Он] не изменится и будет стоять на своем. [Даже если] внешне согласится, то внутренне не раскается. [Нет], так действовать нельзя!
– Тогда внутренне я буду прямым, а внешне – согбенным. Совершенное стану сравнивать с древним. Во внутренней прямоте явлюсь последователем природы. Тот, кто следует за природой, знает, что и Сын Неба и он сам – сыновья природы. Буду говорить свое, не заботясь, одобряют другие или нет. Про такого люду говорят – ребенок. Вот это и называю стать последователем природы. Быть согбенным внешне, значит стать последователем людей. Стоять на коленях, подняв ‹дощечку для записи›, сгибаться в поклонах – таков обряд слуги. Осмелюсь ли я не поступать так, как поступают все! [Если] делать то, что делают все, не сочтут порочным. Это и называю стать последователем людей. Сравнивать совершенное с древним, значит стать последователем древних, хотя в таких словах поучение, по существу же порицание, [но] идущее от древних, не от меня. Таким образом, я не пострадаю, даже будучи прямым. Это и называю стать последователем древних. Можно ли так [действовать]?
– Нет, нельзя! – ответил Конфуций. – Слишком много замыслов. Пусть, обладая [собственным] мерилом, не заискивая, [останешься] твердым и избегнешь осуждения. Все же, оставь это [дело]. Разве можно таким [способом] оказать [на царя] влияние, равносильное [его собственному] желанию учиться?
– Больше мне нечего предложить. Осмелюсь ли попросить совета? – спросил Янь Юань.
– Разве легко осуществить то [желание], которым [ты] обладаешь? Того, кто считает это легким, не одобрит Высокое Небо, – сказал Конфуций. – Постись и я тебе поведаю.
– Семья [у меня], Хоя, бедная, – заметил Янь Юань. – Уже несколько лун [я] не пил вина, не ел мяса и скоромных овощей[58]. Можно ли считать, что постился?
– Таково воздержание перед принесением жертв, а не перед размышлением.
– Дозвольте спросить, что такое воздержание перед размышлением?
– Это [значит], – ответил Конфуций, – сосредоточить свою волю на одном, слушать не ушами, а сердцем, не сердцем, а душой. Когда перестанешь слышать ушами и откликаться сердцем, душа [очистится до] пустоты и будет готова [воспринимать] вещи. Только путь будет стекаться в пустоту[59]. [Достижение] пустоты и есть воздержание перед размышлением.
– Пока [я], Хой, не воспринял [этого] наставления, существовал [только] как [я], Хой. Лишь начал его применять, [меня], Хоя, не стало. Можно ли считать, [что я достиг] пустоты? – спросил Янь Юань.
– [Да], полностью, – ответил учитель. – [Теперь] я тебе поведаю: ты можешь войти в клетку царя и в ней разгуливать, оставаясь, равнодушным к царской славе. Станет слушать – пой, не станет – умолкни. Без покровителей и без ненавистников, как бы вынужденно, поселись в том же доме. Это почти то, [что нужно]. Легко не ходить, [но] невозможно ходить, не оставляя следов. Действуя, как человек, легко лицемерить; [но] действуя, как природа, невозможно лицемерить. Ведь [все] наслышаны, что летает тот, кто обладает крыльями; но слыханное [ли дело], чтобы летал тот, кто не обладает крыльями. Ведь [все] наслышаны, что мудр тот, кто обладает знаниями; но слыханное [ли дело], чтобы был мудр тот, кто не обладает знаниями. Посмотри на то отверстие [в двери]. Через [его] пустоту в доме появляется свет. Остановится доброе знамение, остановись и ты. Если же не остановится, то, можно сказать, будешь мчаться, даже сидя [на месте]. Если слухом и зрением обратишься к внутреннему, а разумом [сердцем] – к внешнему, то прибудут к тебе не только люди, но даже душа предков и боги. Таково [будет] влияние на [всю] тьму вещей. Это служило основой для Молодого Дракона и Ограждающего; того же до конца жизни придерживались Готовящий Жертвенное Мясо и Опирающийся о Стол[60], тем более это необходимо [человеку], не состоящему на службе!
Царский сын Высокий[61], готовясь ехать Послом в Ци, спросил Конфуция:
– Не посоветуете ли, как мне быть? Царь посылает [меня], Чжуляна, с весьма важным поручением. В Ци же, вероятно, примут с большим почетом, но [с делом] спешить не станут. Я тревожусь. Ведь и простого человека нельзя торопить, не то, что царя, Вы говорили [мне], Чжуляну, что без учения любое дело – и большое и малое – редко удается благополучно завершить. Если дело не увенчается успехом, [меня] покарает человек; если же увенчается, [меня] настигнут [силы] жара и холода. Избежать беды в том и в другом случае способен лишь добродетельный.
Пищу я ем простую, не изысканную; в жару не ищу прохлады. Но вот сегодня утром я получил приказ, а к вечеру – пил ледяную воду, у меня поднялся жар. Еще не доехал до места, а уже страдаю от лихорадки. Если дела не завершу, покарают и люди. Обе эти [беды мне], слуге, не вынести.
– В Поднебесной существуют две великие заповеди, – ответил Конфуций. – Одну [дает] судьба, другую – долг. Судьбою дана сыну любовь к родителям, от нее не освободить сердца. Долг велит слуге служить государю. Государь всюду, куда бы [ты] ни пришел; нигде в Поднебесной [от него] не укроешься. Таковы эти великие заповеди. Вот почему совершенная сыновняя почтительность в том, чтобы служить родителям и покоить их в любых условиях; а полная преданность государю – в том, чтобы служить ему и покоить его при любых условиях. Служить всеми помыслами, не изменяясь, радость ли перед [тобой] или горе, и даже в безвыходном положении принимать [все] спокойно как судьбу – это высшая добродетель.
Бывает, конечно, что слуга или сын вынуждены, выполняя поручение, забыть о самом себе. У него не найдется досуга для наслаждения жизнью или для страха перед смертью. [Поэтому-то] вы и можете отправляться.
Дозвольте [мне] повторить то, что [я] когда-то слыхал. С соседними [царствами] следует поддерживать взаимную дружбу, основанную на верности [в делах]; далеким [царствам] следует [высказывать] преданность в речах. Речи должен кто-то передавать, а самое трудное на свете – передавать слова радости или гнева одной стороны другой стороне. В радости изливают друг другу слишком много приятных слов, в гневе обрушивают друг на друга слишком много злых слов. [Но] все чрезмерное безрассудно, безрассудное же не внушает доверия. Подозрения и губят того, кто передает речь[62]. Поэтому в «Образцовых речах»[63] и говорится: «передавай неизменной сущность [дела], опускай лишние слова». [Соблюдай это правило] и, возможно, останешься цел.
[Помни], кроме того: искусные борцы начинают мериться силами открыто, а кончают тайным [приемом] – в напряженный [момент] прибегают ко многим хитростям; вино пьют согласно церемониям, соблюдая вначале порядок, кончают же беспорядком – большое возбуждение ведет к чрезмерным наслаждениям. И так во всем. Начинают с извинений, а кончают грубостями. Ничтожное вначале становится огромным к концу. В словах – и ветер и волны ‹буря›, в делах – победа или поражение. Ветер и волны вызвать нетрудно, но к опасности легко приводят и победа и поражение. Поэтому без [особых] оснований [и высказываются] гневные суждения, [полные] резких, пристрастных слов. Рычат, не выбирая выражений, словно дикие звери с клокочущим дыханием в предсмертной агонии. И злоба растет. [Когда] злоба доходит до высшего предела, [с другой стороны] в ответ почему-то также непременно появляется негодование. [Если никто] не сознает, отчего [все] началось, то кто может знать, чем [все] кончится?! Поэтому в «Образцовых речах» и говорится: «не отклоняйся от порученного, не настаивай на решении, превысишь меру – [доведешь] до крайностей». [Ибо| отклоняться от порученного, настаивать на решении – опасно. Ведь благоприятное решение приходит не скоро, а неблагоприятного уже не исправить. Не следует ли быть осторожным?
[Для тебя же] лучше всего пользоваться каждой возможностью, чтобы отдохнуть сердцем и, вверяясь неизбежному, укреплять свои чувства. Как добиться ответа [от Ци]? Самое лучшее – ввериться судьбе, но это и самое трудное.
Янь Врата Бытия[64], готовясь [занять пост] наставника наследника вэйского царя Чудотворного[65], спросил у Цюй Боюя[66]:
– Как мне поступить в данном случае? У здешнего человека [царя] природная склонность к убийствам. [Если] его не удерживать, опасность будет грозить [всему] нашему царству; [если] же его удерживать, опасность будет грозить мне. Знаний у него хватает, чтобы понять чужие ошибки; но не хватает, чтобы понять собственные.
– Какой замечательный вопрос! – воскликнул Цюй Боюй. – Остерегайся его! Будь с ним осторожен! Будь точен в своем [поведении]! Лучше всего внешне [с ним] сближаться, а в сердце хранить гармонию. Однако и в том и в другом – опасность. Сближение не должно стать глубоким, а [внутренняя] гармония не должна стать явной. [Если] сблизишься глубоко, упадешь и погибнешь; [если внутренняя] гармония будет явной, составит доброе имя и славу, то [она же] обернется бедой, злом. Станет он вести себя, как ребенок, [и ты] веди себя с ним, как ребенок; не станет соблюдать ранга, [и ты] с ним не соблюдай ранга; будет переходить все границы, [и ты] с ним переходи все границы. Достигнешь этого, сможешь с ним тесно сблизиться и освободить [его] от ошибок.