ник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье. Этого достаточно для тех, кто живёт постоянным днём сурка: проснулся, поработал, получил пищи, выжил, уснул.
— Я бы вас обоих так и слушал, но дежурят только раненые. — Пришлось даже изобразить строгость. — Капитан, что за дела?
— Не, всё в порядке. Я и здесь постою.
— Узнаю Батю. Скажет — как отрежет, — хихикнул Артём.
Разведчики вернулись ни с чем. Округа действительно выглядела мёртвой. Но кто мог спереть рельсы? Кроме личинки в избе никаких муравьёв в округе не наблюдалось. Последнее их поселение мы проехали километров тридцать назад.
Я снова взял рацию.
— Макар.
— Да, Василь Саныч, — уныло отозвался учёный.
— Ты говорил, у вас какое-то оборудование есть?
— Есть, — грустно ответил он. Действительно, от пары остался только он один. Напарник пропал в безвестности.
— Слезай с вышки, бери и пройдись по округе. Найди что ли какую-нибудь радиацию или аномалию или ещё какую-нибудь причину, почему исчезли рельсы. Возьми с собой человека, который будет таскать оборудование.
— Я сам. — Твёрдо ответил учёный.
Правильно, вскрытие личинки он проспал, теперь должен показать свою нужность группе, доказать, что может справляться и одной рукой. Инвалид-учёный это тоже учёный.
Старые рельсы легли поверх новеньких шпал. Доски лежали через раз: новая, старая, новая, старая. Надёжно и экономно. Столбов, Салават и Тай, три оставшихся богатыря экспедиции, орудовали кувалдами, закрепляя рельсы, забивая огромные железнодорожные гвозди. Все как кузнецы из сказок. Вдобавок ещё и разделись по пояс. Плечи широкие, мышцы на зависть крепкие. Даже не мышцы — жилы. И это хорошо. Дольше будут уставать.
Через полчаса работы по пояс разделись все. Я и сам отложил автомат и принялся за работу. Опасности вокруг нет, почему бы не размяться? По сути, от опасности лишь ощущение, что кто-то всё-таки спёр рельсы. Но ощущение это не угроза группе.
Воздух прогрелся градусов до десяти. Небывалая жара, давно нами не ведомая. Похоже, тепло печки на обратном пути будет играть теперь против нас. Придётся закрывать двери и надеяться на хорошее сердце Тая и Столбова. Пилить чурки и рубить дрова им придётся в небывалой жаре, ну или Кузьмичу придётся ехать с ветерком — передняя дверь всегда будет открытой. До первого скачка радиации.
Андрейка принялся бегать от группы рабочих до группы технарей, радостными возгласами оглашая окрестности. Это была музыка для ушей. Дети должны вот так вот бегать, носиться, кричать, радоваться жизни. Потому что самое страшное, это слышать от детей тишину. Но как же он быстро приходит в себя. Вон и Брусов коситься недоумевающе. По его подсчётам парень ещё вообще должен лежать в коме, а то и находиться на том свете, потеряв возможность дышать.
Через несколько часов работы Алиса ушла готовить обед, забрав с собой двух девушек. Макар прошёлся вдоль состава, попеременно ушёл на север, вернулся на юг и уверенно заявил, что никаких аномалий в округе нет. На что получил приказ искать дальше. Что ему ещё делать? С одной рукой он работягам не помощник. А в человеке всегда сидит ощущение, что кто-то работает меньше тебя. И это напрягает. Очень напрягает рабочий класс.
К обеду работа полностью поглотила нас. Какой-то жуткий прототип соцсоревнований. Нам как будто так не хватало этой суеты под тёплым солнцем. Засиделись, запылились в бункерах анклава, во внутренней зоне безопасности периметра.
Андрейка встал посреди групп, застыв над мячиком в состоянии, что называется «язык на боку», выдохся парень. Усталый и довольный, надышавшийся свежим воздухом, он смотрел на нас, не сразу понимая, почему оборвались все разговоры. Пацан не мог понять, почему мы застыли, роняя рельсы, шпалы и инвентарь и хватаясь за оружие.
Я и сам не сразу понял, ЧТО это образовалось над Андрейкой. Сгустившимся облачком, нечто эфемерное, невесомое, со своим внутренним светом, который был виден даже на фоне яркого солнечного дня, ОНО парило над мальчуганом.
Размерами Нечто было различно. То казалось теннисным мячиком, то размерами открытого от дождя зонтика. Шарообразная штука пульсировала, словно игралось с размерами.
У всех волосы дыбом встали. Мы ощутили страх, он парализовал нас. Не было ни одного человека, который в тот момент мог пошевелиться. Побледневшие, перепуганные, мы могли только смотреть на ЭТО.
Вспомнив, что это очень похоже на галлюцинации аномальной зоны, я повернулся к учёному. Тот всё ещё бесцельно бродил по рельсам, крутя в руках что-то похожее на счётчик Гейгера.
Голова повиновалась, губы зашептали:
— Макар, что это? Ты же говорил здесь нет аномалий. — Обронил я совсем тихо единственному учёному группы.
Он сглотнул, словно возвращаясь в реальный мир. Сглотнув второй раз, ответил тихо-тихо, не поворачивая лица:
— Прибор Азамата спокоен. Это не аномалия. Это нечто новое, — он сам во все глаза всматривался в завораживающее действо, не в силах отвести взгляда.
— Что тогда? Шаровая молния?
— Если так, то пареньку лучше резко не дёргаться.
— Так что же делать?
— Не знаю… Батя… не знаю. — Честно признался ученый.
— Выкинь нахрен все свои бестолковые приборы.
Батя! Точно, я — батя. Я должен придумать, как спасти паренька.
— Андрей!
От моего крика многие вздрогнули. Мальчик повернулся ко мне, до сих пор не понимая, что происходит.
— Да, — ответил он весёлым голосом. Возможно, он принял всё за игру. Какая-то взрослая интересная игра, правила которой стоило принять и будет весело.
— Иди сюда. Оставь мячик. Иди… не оборачивайся. Хорошо? На меня смотри. Просто иди. — Заговорил я уверенно, махая ему рукой, подзывая к себе.
— Иду, — он действительно положил мячик и пошёл прямо ко мне.
Светящееся Нечто над головой стало по форме как шар. Теперь это действительно напоминало шаровую молнию. И сердце чуть не остановилось, когда оно направилось вслед за парнем. Оно преследовало его!
Народ невольно принялся расступаться. Я остался, прекрасно понимая, что вместе с парнем ко мне летит нечто смертельно опасное.
— Хороший мальчик. Вот так… не спеши, — продолжал бормотать рот. Ноги застыли на месте, я просто не позволил им отступить чётким волевым посылом. Ведь прекрасно понимал, что если начну отступать — ребёнок испугается. А стоит ему поднять голову вверх и… произойдёт что-то ужасное. Я почему-то прекрасно понимаю, что ему нельзя смотреть вверх. Просто нельзя. НЕЛЬЗЯ! Испугается и всё — конец.
Андрюша подошёл ко мне. Я опустился на колени, протянул руки и обнял его. Перестал смотреть искоса вверх, но прекрасно понимал, что ЭТО весит теперь над нами обоими. Стоит мне приподняться, и я коснусь головой.
— Андрей, ничего не бойся, — обнимая, пробормотал ему на ухо.
У самого волосы дыбом, сердце рвётся из груди.
— А я и не боюсь, — ответил он. — Только мурашки по коже почему-то.
— У меня то…
Не договорил. В тот момент ощутил, что ЭТО опустилось на голову, коснувшись одной макушки. В глазах полыхнуло. И в голове послышались отчётливо слышимые слова:
Небесная синь мглою затянется,
Упадёт с облаков серый пепел.
Красное солнце чёрным станется,
Пропадет вольный ветер.
Белая гладь лазурного неба,
Навсегда пропадёт в преисподней.
Там, где цвело — ничего не останется,
Пропадёт всё в безликой бездне.
День после краха ночью останется:
Апокалипсис, Рагнарок, Конец Света.
Детям Земли ничего не останется,
Лишь пески и холодный ветер.
Было всё зря — красота не спасла,
Всё идёт с облаков серый пепел.
Люди Земли полюбить не смогли —
Даже время вам не ответит
Кто за это в ответе.
Я открыл глаза. Андрейка мелко дрожал, прижимаясь всем телом. Я сколько ни пытался, не мог разжать руки. Подбежал народ, принялся помогать разжать сцепленные намертво пальцы. Да так ретиво, что едва не переломали.
— Ну, ты даёшь, Батя… в поэты пошёл? — Обронил Алфёров, наконец, расцепив пальцы и освободив пацана из моих цепких объятий.
Андрей отошёл на два шага, но вновь вернулся, уже сам обнимая меня за плечи. Пацан неслабо перепугался.
— Что… что произошло? — Я услышал свой голос, но он был таким незнакомым.
— Как что, Василь Саныч? Ты прочитал что-то зловещее, а потом этот летающий шар кинулся на рельсы и две наши новёхонькие рельсы как корова языком слезала. Исчезло всё. — Объяснил Салават.
— Похоже, мы поняли, кто тырит наши рельсы, — заключил Алфёров. — Но с этим мы вряд ли что-то сделаем. Разве что Макар сачок какой изобретет особый.
Макар покачал головой, открещиваясь от подобных изобретений.
Я ощутил, как в тело вернулись силы. Вновь обнял Андрейку, приподнялся. Ноги дрожали, но идти вроде можно было. Сказал лишь то, что сейчас устраивало всех больше всего:
— Ребят, идёмте обедать, а?
Возражений не оказалось. Пережитое у всех порядком разыграло аппетит.
Зверь бежал по насыпи. По ней бежать проще, чем по болотистым лесам. Эти двуногие существа построили удобную поверхность для бега. Только когти впивались в неприятно жёсткую поверхность ровных досок.
Чёткий запах вёл строго на север. Ветру его не сбить. Да и эта странная поверхность словно сама выведет к огромной дурно пахнущей штуке с глупыми двуногими существами. Тогда он вновь нажрётся сладкого мяса от пуза. Вкус совсем не тот, чем у чёрных и белых существ. Их горькое мясо он ел лишь, когда терзался жутким голодом. В иное время просто убивал, предпочитая забирать их «скот». Рабы горьких тварей были лучше на вкус, пусть их кровь временами и кислила, совсем не как у двуногих из крепости на колёсах.
Двуногий скот существ безразлично отдавал жизни, не вызывая никакого желания отдаваться охоте, сломленные люди были скучными, совсем не те, что жили у резерваций, в анклавах. Те бились насмерть, отстреливаясь, убегая. Что-то больно било по шкуре и в случае, если людей была группа, Зверь даже отступал. Но одиночки всегда были обречены. Как те, кого он порой встречал в лесу. По одному, а то и по двое-трое, становились прекрасной добычей для его зубов и когтей.