Ну вот и он… Матвей, что-то ты долго нынче заседал. Сними там в передней сапоги. И руки вымой. Не мешкай только. У нас гость…
Перевод автора.
ФЕДЬКА ЧЕРПАЧОКРассказ
— От правления бригадира не ждите — не будет! Что они, у меня за пазухой спрятаны — эти бригадиры? Вынь и пожалте! — Вальков выкинул вперед пятерню, в голосе чувствовалось раздражение. — Один из вас и должен взяться за дело. Если бы у старика не схватило желудок, еще бы лет пятнадцать об этом разговора не было. А теперь вот решайте…
Все сидели молча, опустив глаза. К «старику», как уже много лет звали бригадира, все давно привыкли. Беспрекословно слушались его. Но в последнее время из-за болезни желудка он все меньше уделял внимания работе. Дисциплина в бригаде немного пошатнулась. Колхозное правление отправило «старика» в санаторий — пусть подлечится!
Глаза председателя прошлись по лицам трактористов, на мгновение задержавшись на каждом.
— К тому же демократия у нас, — снова заговорил он. — Вы же знаете друг друга до самого нутра… Я, конечно, безо всякого мог бы сказать, вот ты, мол, Беспалов, будешь бригадиром. И кончен бал. Приступай к работе!
Крепкого сложения мужчина рывком, как бы боясь опоздать, встал.
— Да вы что, Як Яклевич! Меня-то? — Затем повернул голову к трактористам: — Да вы же знаете, товарищи, что я… что у меня нервы. Мне не сегодня-завтра к докторам надо, в больницу. Разве я…
Вальков усмехнулся, но тут же лицо его снова стало серьезным.
— Для примера сказал. Сами выбирайте себе бригадира.
В правлении колхоза опять наступило молчание. За много лет присутствующие здесь трактористы привыкли к тому, что кто-то ими руководит, указывает, им даже в голову не приходило, что когда-нибудь место «старика» придется занять кому-нибудь из них.
Наконец среди общей тишины Егор Вихров, хрипло кашлянув, неуверенно выдохнул:
— Дядя Миша вроде бы старший среди нас…
— Да боже упаси! — скороговоркой откликнулся дядя Миша. — Никто не может упрекнуть меня в том, что я от работы увиливал, трактор не держал в порядке или еще что. Пусть так и дальше будет.
Сергей, сидевший рядом с дядей Мишей, решил заступиться за него:
— Что ты, Егор, на других указываешь? Сам бы взялся да и запрягся в эту колымагу.
Было названо еще два-три имени. Но каждый кандидат находил самые невероятные причины, чтобы дать себе отвод. Оно и понятно: в бригадирах хотя и почетно ходить, да все же хлопотно.
Вальков слушал доводы трактористов и уже хотел было закончить эти пустые словопрения, ударив плашмя ладонью по столу, но вдруг заметил, как Александр Бегунец наклонился к своему соседу Тимофею Чалому и шепнул ему что-то на ухо, потом закрыл рот рукой и прыснул. Тимофей поднял глаза на Валькова и громко сказал:
— Я Федьку предлагаю… — Тут же запнулся, поняв, что несерьезно как-то получилось, «Федьку», и поправился: — Федора значит, Черпалина.
Это было так неожиданно, что все трактористы повернули головы к Тимофею — не ослышались ли? А через мгновенье дружно зашумели:
— Верно, Черпалина.
— Черпалина — почему бы нет?
— Пусть Черпалин будет бригадиром.
— Вроде бы молод еще, — осторожно заметил Вальков.
— Ничего, сколько раз говорилось — молодых выдвигать.
— Точно, и в газетах об этом пишут, — раздались в ответ голоса.
А молодого парня, Федю Черпалина, что сидел в дальнем углу, казалось, эти слова вдавили в скамью. Глаза его робко зыркали по сторонам. Лицо то бледнело, то становилось пунцовым, и мелкие веснушки, перекатывающиеся через острую спинку носа, то исчезали, то резко проявлялись. Мягкий золотистый чуб, казалось, излучал свет. Он впервые, пожалуй, услышал свое настоящее имя: Федор Черпалин. Ведь и стар и мал звали его не иначе как Федька Черпачок.
Старики рассказывали (слышали от своих отцов), что, когда закладывали эту деревню — а было это где-то в начале века, — среди переселенцев оказалось двое Черпалиных. Прибыли они из разных мест, и никакого родства между ними не было. Один был крупный мужик с мясистым лицом, говорил громко, и слова вылетали из его широкого рта какие-то гулкие, увесистые. Звали его Василий Сидорыч, и это тоже звучало солидно. От него и пошло поколение Черпалиных, рослых, могучих.
Другой был юркий старикашка с птичьим лицом, острым носом и рыжеватой клинышком бороденкой. Говорил он дребезжащим голосом, похожим на птичий щебет: «Я-те скажу, вот помяни-те мое слово-те…» Это часто повторяемое «те» звучало как побрякивание жестянки. Старика прозвали Черпачком, и эта кличка прилипла ко всему его потомству.
Федька унаследовал не только внешность от своего пращура, но и беспокойную натуру. Вечно суетился, крутился, как волчок.
В первой бригаде работал он уже три года, однако все еще был самым молодым по возрасту. Среди сверстников своих выделялся озорством, бесшабашностью. Всяких проделок и острот у него был неуемный запас. Мог дико крикнуть спящему товарищу в ухо, спрятать чей-либо сапог, спеть нелицеприятную частушку. К этому уже в бригаде привыкли. Любил Федька рассказывать и небылицы и при этом хлопал длинными белыми ресницами, чтобы не так заметно было его плутовство.
Оживленные высказывания трактористов постепенно улеглись, затихли. Все теперь смотрели в угол — что скажет Федька Черпачок? А он встал растерянный — разве мог ожидать такое? — и вдруг заговорил необычно серьезно:
— Здесь, товарищи, шуткам не место… Но если вы взаправду, по-настоящему… Я вам вот что… Я — комсомолец, мне положено дисциплину соблюдать… Опять же ответственность…
Говорил он нескладно, путано. Но все поняли, что он хотел сказать.
…На расширенное заседание правления Федор Черпалин явился заранее — в белом свитере, в новом костюме. Сидел в заднем ряду необыкновенно подтянутый и серьезный. Приходившие после него косили глазами: Черпачку-то что здесь надо? Когда же завфермой, человек веселого нрава и балагур, проходя мимо Федора, громко сказал: «А-а, вот как, и Федька Черпачок тут!», Федор с достоинством ответил: «Товарищ завфермой, здесь контора, официальное учреждение, и не следует вам называть людей уличной кличкой». От таких слов завфермой оторопел, дернул плечом, хотел было сесть рядом с Федором, но передумал и прошел на два шага дальше.
Была предвесенняя пора. Много важных дел обсуждалось на этом заседании, и оно затянулось надолго. Уже при всеобщей усталости председатель Вальков сказал:
— Коротко еще одно дело. Бригадира из первой тракторной послали мы лечиться. Бригада единогласно назвала своим бригадиром Черпалина Федора Акимовича. Думаю, утвердим эту кандидатуру. Человек он, правда, молодой, но энергичный. К тому же комсомолец.
Члены правления удивленно переглянулись. Кто-то бормотнул что-то невнятное, но проголосовали единогласно.
Мать сердилась, была недовольна, что сына избрали бригадиром. Федор и раньше отличался упрямством и строптивостью, а теперь и совсем сладу с ним не было. Утром перекусит на ходу, хлоп дверью и был таков. И с обедом никак к нему не приноровиться. А ведь у нее тоже своя работа в колхозе. По вечерам стал все позже и позже приходить домой. «И как это родители позволяют своим дочерям до глубокой ночи миловаться с парнями», — ворчала мать, когда Федор тревожил ее сон.
— Знаешь, Федь, женись поскорей. И девчатам спокойней будет, да и я смогу отдохнуть наконец… — сказала она как-то.
— Всему свое время, — буркнул Федор. — А насчет девчат — тут вы, маманя, мимо цели стрельнули. Не знаете, что ли, какая у меня работа теперь? И еще вам скажу, чтоб Федькой больше ни-ни. Нет Федьки. Кончился. И сопляку этому, Вовке, закажите, да крепко, а то отлупцую его, пускай потом не жалуется.
Да, времени для девушек у Федора не было. Каждый вечер то совещание, то инструктаж, то комсомольское… У агронома (он же парторг) масса разных наставлений, указаний — голова пухнет.
Вот сегодня уж наверняка, думал он, обойдется, выпадет свободный вечер. Но дудки! Надо заключить договор соцсоревнования с третьей бригадой. Весь вечер просидели, ломая головы над составлением договора, чтобы соревнование было не пустой формальностью. А Валя? Боже мой! Неужели уже неделя, как не был у нее? А она-то… О чем только, наверное, не думает.
А Валя Родникова и впрямь вся извелась. Может, он в другую влюбился, этот милый дурашливый Федюшка. Что в самом деле произошло? Уже целую неделю нет и нет его! Девушки и молодухи у колодца пересмеиваются: «Федька Черпачок, слыхали, бригадир, хи-хи-хи». Ну и что? Разве из-за этого он не должен больше приходить к ней? Тракторист ли, бригадир ли, да кем бы Федя там ни был, он прежде всего ее любимый, и все тут. И знать она больше ничего не хочет. А его нет и нет. Иногда, когда сердце от тоски будто из груди выскочить хочет, накинет Валя полушалок, выбежит за ворота, но… Безутешная пустота! Затаит свою печаль и грустная вернется в избу.
— Не заболела ли? — в который раз спрашивает мать. Значит, заметила ее настроение. Ой, влечет ее, сил нет, как влечет к этому парню! Раньше она и представить себе не могла, что так сильно, так безмерно можно полюбить.
Еще года не прошло, как Федя яблоками девчат угощал. Всех угощал. И как-то вдруг, сам сейчас не поймет, как это случилось, обнаружил, что Валя Родникова совсем не такая, как остальные. Свежа, румяна, как то яблоко наливное, только что с ветки сорванное. И весь мир в ней одной сфокусировался… Валя вздрагивала от жаром пышущих слов Феди и в каждой клеточке своего тела ощущала блаженное, неизведанное доселе чувство. Когда позже подружки говорили ей, что Федя в общем-то не очень красивый, рыжеват, веснушки, она твердо отвечала: «Ну и что, а все же он лучше всех!»
Как неизмеримо долго тянулся для них день. С каким нетерпением ждали они вечера, чтобы встретиться и в сотый раз нашептывать друг другу слова любви. А теперь неделя прошла. Подумать только — целая неделя. Нет, такое дольше вынести невозможно.