Капитан Третьяков вел эскадрилью несколько в стороне от шоссе. Вскоре послышался голос Стогниева:
— Командир приказал перестроить звенья в змейку, бомбить будем с индивидуальным прицеливанием. Понятно?
— Ясно! — ответил я и, прильнув к прицелу, стал ждать приближения цели.
Мы пролетели параллельно шоссе, и хорошо была видна вся картина боя. Как только звенья Третьякова и Трегитько легли на боевой курс и с самолетов посыпались первые серии бомб, противник открыл сильный пулеметный огонь. Но поздно: фугаски рвались прямо на дороге, в гуще скопления живой силы и техники врага. Бомбардировщики, маневрируя, уходили в сторону, чтобы развернуться и сделать второй заход.
Наконец заговорил и наш командир звена капитан Ковалец:
— У дорожной будки танкетки и автомашины. Бомбить по ним!
Нервы напряжены до предела, когда под огнем врага ведешь боковую наводку и прицеливание. «Только бы не промахнуться!» — стучало в голове. А навстречу, будто светлячки, уже летят пучки трассирующих пуль. Несмотря ни на что, я делаю довороты самолета. Нажата боевая кнопка. И тут же вниз посыпались бомбы с наружных держателей. Прицельные данные оказались точными: на дороге рвались бомбы, загорелась техника противника.
При втором заходе быстро открыл люки, прицелился и только успел сбросить бомбы, как услыхал тревожный голос стрелка-радиста Алексея Сарычева:
— За нами гонится «мессершмитт»!
И тут же:
— Их два!
Впереди нас, метрах в восьмистах, летят капитан Ковалец и старший лейтенант Каинов. Надо бы быстрей пристроиться к ним и занять надежную оборону, но разве успеешь это сделать, когда «мессеры» на большой скорости идут на сближение с нами?
— Огонь по истребителям вести прицельный! — приказал Стогниев.
И тут же заговорили наши крупнокалиберные пулеметы. Самолет словно встрепенулся, задрожал всем корпусом.
— Ага, струсил, отваливаешь! — на миг прекратив стрельбу, кричит радист.
Но радоваться еще рано. Сверху на нас от кромки облачности на огромной скорости пикировал другой «мессер». Вот он, несмотря на новые трассы пуль, посылаемые Сарычевым, сблизился с нашим самолетом и открыл по нему ураганный огонь. Трассирующие пули летят вдоль фюзеляжа, ударяются о консоли плоскости. И в это время послышался хрипловатый стон сержанта Сарычева:
— Ранен...
Мы были уже совсем недалеко от бомбардировщиков своего звена, когда услыхали приказ Ковальца:
— Прикрыться облачностью!
Выжимая из двигателей все, что можно, Стогниев повел самолет вверх. Теперь трассы пуль сыпались на нас снизу. Но, к нашему счастью, мы выиграли у врага драгоценные секунды, успели войти в облака и тем самым обезопасить свой дальнейший полет.
Сарычев дрожащим голосом доложил, что получил тяжелое ранение: две пули прошили правый пах. Стогниев участливо посоветовал:
— Потерпи, Алеша. До посадки недалеко. Попробуй потуже затянуть поясной ремень...
Долгое время из кабины Сарычева не было никаких вестей. Но вот наконец он сообщил:
— Кровотечение уменьшилось, чувствую себя сносно.
Обратный путь занял у нас более часа. Летели над нижней кромкой облачности кратчайшим путем и на повышенной скорости. Сарычев крепился, даже сам передал на землю радиограмму, что ранен.
После приземления мы подрулили к командному пункту, где уже стояла наготове санитарная машина. Со всех сторон ее окружали воины. Сарычева, бледного и как-то сразу осунувшегося, извлекли из кабины и положили на носилки.
— Спасибо, дорогие, — сказал Сарычев, когда мы бережно укладывали его в «санитарку».
Вскоре Сарычева увезли в дивизионный госпиталь, а оттуда он был эвакуирован в тыл. И только через год вернулся сержант в родной полк. В его документах значилось: «Сержант Сарычев ограниченно годен к летной работе». Вначале радиста устроили в полковой радиоузел дежурным. Но через месяц-другой он упросил командира полка, чтобы ему разрешили занять место боевого радиста. Он вновь стал летать в глубокий тыл врага на самые ответственные задания. За храбрость и мужество в боях с немецкими захватчиками Алексей Сарычев заслуженно был награжден боевыми орденами и медалями.
...На следующий день после полета в район Даугавпилса парторг полка старший политрук Константин Вяльдин сообщил нам, что по радио было передано сообщение Советского информбюро о действиях бомбардировочной авиации по наступающим гитлеровским войскам в Прибалтике и Белоруссии.
А еще через день на аэродром пришли центральные газеты, и все мы с удовлетворением читали в «Правде»: «Несмотря на плохие, а местами нелетные условия, наша авиация 1 июля успешно действовала по танковым войскам противника на Даугавпилсском (Двинском) и Минском направлениях, уничтожая материальную часть и авиацию противника в воздухе и на земле, препятствовала подвозу горючего, боеприпасов и задерживала выдвижение мотопехоты противника».
* * *
Фронт борьбы с наступающим врагом становился все шире. Не только полки, но подчас даже подразделения стали получать разные задачи: одним надо было бомбить скопления войск на дорогах, другим — бить врага у крупных населенных пунктов, третьим — уничтожить переправу через реку Западная Двина. Летный состав понимал: все задания трудные, для их выполнения потребуется не только смелость и решительность, но и умение, находчивость каждого экипажа при действиях по целям.
Спустя сутки после нашего полета обстановка в районе Даугавпилса сложилась так. В двадцати пяти километрах западнее города противник, пытаясь любой ценой преодолеть водный рубеж, сосредоточил значительное количество мотопехоты, много танков. Эскадрильи капитанов Крюкова, Голубенкова вылетели с аэродрома на рассвете, имея задачу ударить по скоплению техники врага. Экипажи скрытно подошли к заданному району, развернулись и на малой высоте пошли вдоль реки Западная Двина. Сначала заговорили передние пулеметы, поливая врага свинцовым дождем. Как только самолеты подошли ближе, штурманы засыпали скопление вражеских войск фугасными и осколочными бомбами. Вслед за тем открыли огонь воздушные стрелки-радисты. На выполнение этой задачи потребовалось несколько минут. Командиры подразделений со своими экипажами сожгли несколько танков, уничтожили большое количество автомашин с пехотой.
Перед экипажами нашей эскадрильи стояла другая задача: любой ценой разрушить у города Круспилса переправу. Кажется, задача ясна до предела. Но как ее практически осуществить? Ведь переправа, если на нее смотреть с воздуха, это узкая полоска, связывающая берега реки. Для того чтобы уничтожить ее, надо сбрасывать бомбы точно в полотно переправы или в трех — пяти метрах в ту или другую сторону от нее.
Командование придавало нашему полету исключительно важное значение. Уничтожение переправы на некоторое время приостановит продвижение фашистов вперед. И вот мы поднялись в воздух и пошли по заданному маршруту. Погода на этот раз была сравнительно устойчивой: облачность высокая, с большими разрывами, вертикальная и горизонтальная видимость хорошая.
Еще издали мы заметили город Круспилс. Заходим на цель с северо-востока. Одно звено за другим. Вскоре на горизонте показалась широкая река. Все ближе и ближе подходим к ней. Но где же полотно переправы? Голубовато-серая волнистая поверхность реки явно скрывала ее узкую полоску.
Вдруг ведущее звено стало резко разворачиваться вправо. То же самое сделали и мы, ведомые звенья. А еще через несколько секунд с самолета Третьякова посыпались ротативно-рассеивающие авиабомбы (РРАБы). По еле заметной полоске переправы наспех прицелились и штурманы других звеньев. И — какая жалость! Сотни осколочных бомб весом от двух с половиной и до пяти килограммов падали левее цели с перелетом. Правда, значительная часть бомб рвалась на берегу в гуще скопления автомашин. Это, конечно, неплохо. Но ведь перед экипажами стояла совсем другая задача!
— Еще заход! — приказал Третьяков.
Мы развернулись далеко от цели. Курс взяли с поправкой на боковой ветер. И вот в колонне звеньев на хорошей скорости начали повторный штурм переправы. К этому моменту противник несколько оправился и встретил нас кучным зенитным огнем. В этих условиях боевой курс и скорость выдерживались неточно, и серии бомб опять ложились с перелетом. Но теперь они рвались больше всего в воде и на противоположном берегу, на окраине населенного пункта, откуда строчили зенитные пулеметы.
— Переправа цела! — доложил наш новый воздушный стрелок-радист Николай Суббота.
— Видать, не доросли для удара по переправам, — зло заключил летчик Стогниев.
Мне захотелось тут же возразить командиру, сказать ему, что мосты, переправы, корабли в море редко кому из летчиков удавалось уничтожать с первого удара, да еще таким малым количеством самолетов. Но я промолчал. Молча мы летели весь путь до аэродрома. После посадки пошли на командный пункт, чтобы доложить о результатах полета. По дороге я не удержался и ответил Стогниеву на его брошенную в полете фразу:
— Ты, Григорий, может, и прав, что мы не доросли до того, чтоб с ходу разрушать переправы. Но разве можно разбить переправу таким небольшим нарядом самолетов?
Стогниев посмотрел мне в глаза и медленно, подчеркивая каждое слово, ответил:
— Если другого выхода нет — можно!
На вопрос же начальника штаба полка подполковника Поручаева, что надо сделать, чтобы уничтожить переправу у Круспилса, Стогниев, не задумываясь, сказал:
— Лучше подготовиться на земле. — И, посмотрев на меня, добавил: — Увеличить наряд самолетов.
Командование приняло решение — произвести повторный удар по переправе. Мы стартовали с аэродрома двумя девятками. Замыкающим шло подразделение капитана Голубенкова. Весь маршрут до цели проходил спокойно. Ветер был попутный, и мы сравнительно быстро долетели до района Круспилса. Здесь шли бои. Город горел: густой дым высоко поднимался вверх.
Вскоре показалась деревня с небольшой церковью в центре. Отсюда должен начаться штурм переправы, От деревни до цели всего двадцать километров, или три с половиной минуты полета. За такое короткое время мы должны перестроиться в колонну звеньев, уточнить прицельные данные для сбрасывания ротативно-рассеивающих бомб. Все это должно быть исполнено точно и быстро.