Дама пик — страница 6 из 41


Авадонская пуща, поляна в километре от виллы Аури, день первый, ночь

Эту поляну Август подыскал загодя, на такой как раз случай, хотя и не имел в виду именно этот комплекс. Серьезное колдовство – а темное в особенности, – всегда лучше осуществлять на природе и ночью. Ну а если в глубине дремучего леса да под волчьей луной – вообще удача.

– Здесь, – кивнул Август Катрине и Огюсту, принесшим на поляну три плетеных корзины. – На этом все! Спасибо! Идите домой и забудьте, пожалуйста, все, что вы здесь видели.

– А мы ничего и не видели, господин граф, – ответил за двоих Огюст и, отвернувшись, повел Катрину по тропе, едва заметной в свете лампы «летучая мышь».

«Надо будет провести завтра беседу со слугами, – отметил мысленно Август, приступая к сооружению инсталляции, – нечего им называть меня графом, коли я больше не граф!»

Впрочем, уже через несколько минут он и думать забыл обо всем, что не имело прямого отношения к его колдовскому комплексу. Подготовка требовала довольно много времени и невероятной тщательности в деталях. Ведь Август задумал ни много ни мало как воссоздать божественное тело молодой Теа д’Агарис, что считалось попросту невозможным, и, пользуясь затем этим телом как приманкой, вернуть в мир живых душу покойной графини, находившуюся сейчас в нигде и никогда Великого Посмертия. За всю писаную историю было совершено всего лишь две успешных попытки найти где-то там искомую душу, пробудить угасшее сознание и вернуть его в мертвое тело. Всего два удачных случая колдовства при бесчисленном количестве попыток. Но, следует отметить, в обоих случаях речь шла о недавно преставившихся людях. Август же собирался найти душу женщины, скончавшейся более века назад, и вселить ее не в родное тело, а в тело, воспроизведенное «по образу и подобию». Такого не делал вообще никто и никогда, и если колдовство удастся, то завтра благоволения Августа будут добиваться все те, кто отвернулся от него сегодня. Ему не понадобятся уже ни титул графа – любой европейский монарх почтет за честь даровать ему княжеское или герцогское достоинство, – ни звание Гроссмейстера. Он и так станет самым великим колдуном своего поколения, войдя в этом звании в мировую историю.

И ведь это только часть того, что случится, если ему удастся вернуть в мир живых Теа д’Агарис, графиню Консуэнскую. Существовала вероятность, и притом достаточно большая, что в этом случае сработает эффект «творца и модели» и между Теа и Августом возникнет взаимное чувство. А любовь такой красивой, умной и талантливой женщины – это уже само по себе награда. Не говоря уже о никому не ведомых приемах колдовства, которым она могла бы его обучить, и о тех несметных сокровищах, которыми она владела при жизни, но которые так и не были найдены после ее смерти. Графиня обладала замечательным даром не только находить спрятанное – клады в основном, – но и прятать сокровища так, чтобы никто уже не нашел.


Когда Август закончил последние приготовления, луна уже скрылась и до рассвета оставались считаные минуты. Но рассвет, если подумать, ничем не хуже глубокой ночи. Призрачная грань между мирами истончается на обеих границах дня – на рассвете и на закате, – так что колдовать придется пусть и не ночью и не под волчьей луной, но все-таки в один из самых благоприятных моментов суток. Впрочем, зачтется и то, что все приготовления, включая некоторые базисные процедуры гоэтии[8], гримуары и арканы, Август успел провести именно под полной луной. Теперь же наступило время великой волшбы.

Август снял сапоги и встал босыми ногами на пень, оставшийся от старого дуба. Сейчас он находился в центре сложной инсталляции, отчасти нарисованной на голой земле чертами стилоса, горками толченого угля, смешанного с различными маслами, алхимическими тинктурами и сухими травами, отчасти собранной из трех типов свечей, палочек, выструганных из древесины семи различных пород, золотых самородков, серебряных монет и пяти первых камней: алмазов, рубинов, изумрудов, сапфиров и топазов. Прямо перед ним в пяти метрах от края управляющей инсталляции начиналась фокусная инсталляция. Там, в круге, очерченном с помощью чистейшего кварцевого песка, и должна была возродиться блистательная Теа д’Агарис.

Август начал с того, что зажег свечи. Они вспыхивали одна за другой, и, по мере того как на земле возникал сложный трехцветный рисунок, образованный красными, черными и желтыми свечами, оживал и так называемый объективированный гримуар. Вскоре Август почувствовал, как созданные им и уже начавшие «работать» инсталляции тянут энергию из земли, воды и воздуха, из растений – деревьев и трав – и из живых организмов, из попавших в тенета магии птиц и зверей. А между тем потревоженные набиравшей силу волшбой, начавшей стремительно разворачиваться во времени и пространстве, по краям поляны стали собираться элементали. Эти полуразумные стихийные духи были привлечены эманацией магии и, сами того не замечая, встраивались в быстро растущий аркан невероятного по сложности колдовства.

Все это время Август контролировал происходящее, корректируя отдельные элементы волшбы с помощью вербальных формул и «Слов силы». Но вот наступил момент, когда должен был начаться процесс воплощения, и Август не мешкая открыл доступ к исходной информации. Пали установленные заранее барьеры, рассыпался в прах сундук из заговоренного дерева, и магические потоки устремились к объектам, хранившим память о Теа д’Агарис. Это были вещи, которые с большим трудом и за немалые деньги Август собрал за прошедшие годы: прядь волос, которую двадцатилетняя женщина оставила на память Густаву де Фуа, ее щетка для волос – Теа пользовалась ею, когда жила в Венеции, дневник, который графиня Консуэнская вела на протяжении нескольких лет, прожитых ею в Вене, и, наконец, ее бальное платье, чудом сохранившееся в гардеробной замка у Холодного ручья.

Сначала ничего не происходило, но уже через несколько минут, в течение которых Август читал вслух «Большой речитатив творения», он увидел, как устремились к формирующему фокусу подхваченные магическими потоками тоненькие, похожие на туманную дымку струйки разнородных элементов. Живое и неживое смешивалось и преображалось, и вот уже в круге творения «фокусной» инсталляции начал формироваться скелет женщины. Это было невероятное зрелище, но еще грандиознее выглядел сам процесс, видеть который Август мог только внутренним зрением. Едва ли не по всей пуще умирали сейчас волки, медведи, косули и кабаны, их жизненные силы подпитывали процесс воплощения, а элементы, из которых состояли их организмы, шли на формирование возвращающегося из небытия божественного женского тела.

Женщина возникала из ничего, постепенно обретая плоть и форму. Зависнув в метре над землей, ее тело медленно вращалось, охваченное зеленоватым пламенем творения, и с каждым новым оборотом она становилась все более и более реальной, в ней возникало все больше черт, принадлежавших когда-то молодой Теа д’Агарис. Вращение прекратилось в тот момент, когда закончилась первая Большая волшба и началась вторая. Тело графини перешло из вертикального положения в горизонтальное, как если бы она возлежала теперь на невидимой поверхности все в том же метре над землей, и Август направил «Поток жизни». Сейчас он лишь превращал мертвое тело в живое, заставляя забиться не умеющее работать сердце. Надо было запустить кровоток и помочь легким наполниться воздухом. Однако в живом организме так много жизненно важных органов, каждый из которых работает не только сам по себе, но и в гармонии с остальными, что Август форменным образом вспотел, пока сумел завершить процесс. И вот лежащая перед ним женщина сделала первый вдох. Ее мозг принял управление над процессами жизнедеятельности, и она ожила, но все еще не проснулась, поскольку просыпаться пока было некому. В этом совершенном теле уже поселилась жизнь, но по-прежнему не было души.

Теперь наступила третья Большая волшба. И вот здесь никакие инсталляции помочь уже не могли. Они свою задачу в принципе выполнили и сейчас лишь подпитывали Августа так необходимой ему силой. Начиналась чисто вербальная или, лучше сказать, интуитивно-вербальная волшба. Высшая магия, если угодно, а не низшая, поскольку Август не демона призывал, а должен был найти где-то в «нигде и никогда» бессмертную душу Теа д’Агарис и разбудить ее от посмертного сна. Это потребовало от него предельной концентрации всей его воли. Там, куда медленно, но верно двигалась, прожимая Барьер, его собственная душа, действовали совсем другие законы и принципы. Прежде всего, в «нигде и никогда» нет пространственных и временных координат. Движение там означает нечто совсем другое, чем в вещном мире. Там нет света и нет тьмы. Нет пространства в обычном понимании этого слова и нет жизни. И в то же время там есть «глубина» и «протяженность», «направления» и «время», являющееся всего лишь тенью обычного времени или, лучше сказать, его изнанкой.

Август здесь уже бывал прежде и худо-бедно представлял себе, чего ожидать, но не смог бы, хоть убей, объяснить это кому-нибудь другому с помощью тех самых слов, которые и позволили ему преодолеть Барьер. А за Барьером все стало еще сложнее, и Август был вынужден применить магию там, где она являлась чужеродной, если не сказать, враждебной сущностью. Это следовало учитывать, чтобы не случилось беды. «Нигде и никогда» накладывало жесткие ограничения на то, что мог сделать колдун, когда его душа проходила сквозь Барьер. И все это притом, что формулировать арканы вербальной магии приходилось, оперируя одними лишь смыслами. У души, вошедшей в этот потусторонний мир, не было больше звучащей речи. Только понятия, объединяющие смыслы и значения, формирующие арканы и гримуары. Но ни о чем подобном Август, разумеется, не думал, он работал, и работа его была невероятно сложна.

Он убирал одно препятствие за другим, обходил ловушки, лавировал среди потоков неведомых ему, но воспринимаемых магическим даром энергий. И, в конце концов, он нашел Теа. Узнавание было мгновенным, хотя с тем же успехом могло длиться вечность: в мире, где нет течения времен