В папке оказался и лист с записью допроса матери Зайцевой. Женщина утверждала, что понятия не имеет, куда подалась дочь. Говорила, что Регина собиралась на заработки куда-то к тетке в Новосибирск, хотела увезти ребенка из разрушенного и голодного Минска. На вопрос, кто является отцом внучки, бабка пожала плечами, сказав, что понятия не имеет, но только не Пивоваров, он познакомился с Региной позднее и силой принудил к сожительству.
Однако соседи Зайцевой сообщили противоположные сведения. Регина жила с Андреем по доброй воле, более того, великолепно знала немецкий и работала в комендатуре, где и познакомилась с любовником. Отношений своих они не скрывали, вели, как говорилось в протоколе, «совместное хозяйство». Но девочка, похоже, и правда не от него, потому что полицай часто бил ребенка и обзывал «приблудной». Соседи побаивались парочки и предпочитали не портить с ними отношений. Хорошо запомнили они и случай с семьей Коган. Нора Соломоновна Коган, известная на весь Минск педиатр и лечившая не только девочку, но и саму Регину, пришла молить Зайцеву о помощи. Доктор просила спрятать свою внучку – тринадцатилетнюю Сусанну. Регина обещала содействие. Но в ту же ночь за Коганами пришли, и они исчезли всей семьей. Через несколько дней люди увидели, как Регина выходит во двор в белой песцовой шубе, точь-в-точь как у Норы Соломоновны.
После прихода советских войск в Минск Регина стала носить, как все, ватник. Соседи уже сообщили о ней военным, но предъявить обвинение женщине оказалось трудно. Работала в комендатуре, ну и что? Непосредственно в карательных акциях не участвовала и под статус военной преступницы не попадала. А потом исчезла, больше ее в Минске не встречали.
Я отложила папку. Значит, Регина Зайцева пропала на послевоенных дорогах, зато появилась Ольга Никишина. Скорей всего, полицай просто убил настоящую Никишину, чтобы добыть документы для сожительницы. Очевидно, преступники прихватили с собой украденное у Буйнова и привезли в Москву. В столице поселились в коммунальной квартире и стали вести размеренную жизнь мещан. Даже после убийства Павла милиция не узнала, что он и военный преступник Пивоваров – одно лицо. Туман сгущался.
На следующий день я отправилась к Олегу Михайловичу Шитову, довольно известному продюсеру. Он вывел на сцену успешно выступающие группы «Длинная нога» и «Задушенный звук». Его домашнего адреса я, естественно, не знала, но офис находился на площади возле трех вокзалов, в Центральном Доме железнодорожника. В первой комнате, сияющей кожаной мебелью, из-за супермодного офисного стола с компьютером поднялась потрясающая девица. Ноги, почти не прикрытые юбкой, начинались прямо от ушей. Ровные, словно выглаженные утюгом волосы сверкали. Огромные голубые глаза, пухлые губы и ухоженные руки с такими длинными ногтями, что становилось страшно.
– Могу ли я чем-нибудь помочь? – мелодично проворковало небесное создание.
– Хотела поговорить с господином Шитовым.
– Вам назначено?
Я покачала головой. Секретарша огорчилась.
– Тогда ничего не могу сделать. У Олега Михайловича очень плотное расписание, встречи расписаны буквально по минутам.
– Но ведь в приемной никого нет!
– Так и Олег Михайлович отсутствует, шеф на прослушивании.
Я скосила глаза на ее рабочий стол и увидела, что красная лампочка селекторной связи горит. Ну зачем оставлять включенной связь между приемной и кабинетом, если в кабинете никого нет?
Просто девице велено отсеивать ненужных посетителей.
Я тряхнула рукой, и золотые часики от Картье, украшенные маленькими бриллиантиками, скользнули поближе к пальцам.
– Видите ли, есть интересное денежное предложение для господина Шитова.
Девушка поглядела на мои часики и заколебалась. Видя, что крепость готова сдаться, я взяла со стола чистый лист бумаги, написала на нем: «Привет от Антонины Королевой», сложила листок и протянула красавице.
– Обещаю, что, если передадите послание Олегу Михайловичу, он обязательно примет меня.
Через пару минут дверь кабинета распахнулась, и девица сказала:
– Проходите.
Олегу Михайловичу Шитову было пятьдесят лет от роду. Это я знала совершенно точно, но стоящему передо мной мужчине с трудом можно дать тридцать пять. Волосы, как принято в артистической среде, длинные и явно завитые. Спортивная фигура, никакого намека на живот. Одет модный продюсер просто – синие джинсы и черный пуловер. Шитов небрежно указал рукой на кресло и резко сказал:
– Не держите слова, милочка. Но денег больше не получите. А вы наглая, не боитесь показываться на глаза.
Оправдывая репутацию наглой бабы, я закурила и, заложив ногу за ногу, принялась разъяснять шоумену суть вопроса. Шитов был умен, наверное, поэтому так быстро нажил свои миллионы. Он поглядел мне в глаза и задал вопрос, который не пришел в голову ни Селезневой, ни Круглову:
– Говорите, не понимаете, как шантажист получил запись? А как вы узнали, что он шантажирует меня? Откуда вам стало известно о Тоне Королевой?
– Случайно, – сказала я.
– Врете, – отрезал Шитов, – притом глупо и нагло. В этой истории участвовали всего два человека: я и Тоня. Она мертва, я молчал и никогда никому ничего не говорил. Вот и интересно, откуда вы знаете о происшедшем и что именно вам известно? Может, просто где-то что-то слышали и решили попугать меня? Вам денег надо?
Денег у меня своих столько, что ему представить трудно. А если Олегу Михайловичу хочется услышать историю в моем изложении, пожалуйста:
– Пятнадцать лет тому назад вы играли на гитаре в вокально-инструментальном ансамбле «Соловьи». Среди фанаток тусовалась молоденькая, хорошенькая Тоня Королева. Однажды после концерта вы пригласили девчонку к себе, напоили и уложили в кровать. Представляю ваш ужас, когда утром рядом с собой обнаружили труп. Отчего она умерла?
Олег Михайлович молчал.
– Не хотите говорить, я отвечу. Глупая девчонка не знала, что у вас больное сердце. А вы, боясь, что группа не захочет работать с полуинвалидом, держали сильнодействующее средство в коробке из-под тройчатки. И когда принимали таблетки, говорили, что голова болит. Тоня проснулась ночью и, чтобы избавиться от ноющей с похмелья головной боли, съела ваше лекарство.
– Эта дура, – взорвался Олег Михайлович, – кретинка стоеросовая, сожрала разом двенадцать таблеток. Хватило бы и пяти, чтобы на тот свет отправиться.
– Ей было всего семнадцать лет, и закон трактует такую половую связь как растление малолетних.
– Еще вопрос, кто кого растлил, – фыркнул продюсер, – на малолетке пробы было негде ставить. А уж язык – бритва. Один раз она нашему барабанщику заявляет: «Иди ты на…» Он мужик с юмором, вежливо грубиянке отвечает: «Деточка, а видела ли ты хоть раз в жизни то место, на которое меня посылаешь?» Бедолага думал, что уел ее. А Тоня усмехнулась и отвечает: «Если тебя всеми … утыкать, что я видела, на ежика станешь похож». Вот вам и невинная малолетка.
– Что же милицию не вызвали, не объяснили?..
Шитов закурил дамские сигареты «Вог» и усмехнулся:
– Скажете тоже, милицию. Ей ведь еще восемнадцати не было, разом заметут за решетку, доказывай потом, что не верблюд.
– И решили самостоятельно избавиться от трупа. Снесли несчастную в багажник и отвезли в брошенную деревню, закопали под большим деревом – кривой березой?
Олег Михайлович затянулся поглубже:
– Вы что, свечку держали? И правда, под березой, меня потом долго ночами кошмары мучили: копаю яму, а сверху береза валится. Просто сон потерял.
– И поэтому отправились к Радову?
Шитов так и подскочил в кресле:
– Вы случайно в КГБ не сотрудничали? И о психотерапевте узнали! Ну да, ходил к Сержу. Приятели посоветовали. Честно говоря, не верил в успех. Совсем спать перестал, снотворные пачками ел, давление поднялось. Лечился, как мог: дибазол с папаверином, фигня в общем. А тут за десять сеансов все как рукой сняло, просто юношеское здоровье.
– Когда вы ходили к Радову?
– Да уж лет семь-восемь прошло.
– Шантажист прислал кассету этой весной?
– Нет, год тому назад, зимой.
– Сколько запросил?
– Вы сколько платили? – вопросом на вопрос ответил шоумен.
– Пять тысяч долларов.
– С меня десять потребовал. И что меня больше всего поражает – я сам, лично признавался кому-то, как закапывал бедную Тоньку. В деталях описывал холм, речку, кривую березу. Но абсолютно точно уверен, что никому и никогда ничего подобного не говорил. Просто мистика!
Нет, милейший Олег Михайлович, не мистика.
– Знакома ли вам фамилия Раздорова? Он работает на телевидении.
Шитов полез в телефонную книжку.
– А где – на ОРТ, НТВ? Какой канал?
– Понятия не имею. Иван Николаевич Раздоров, ассистент режиссера.
Продюсер ухмыльнулся:
– Ну, это не мой уровень. Может, конечно, встречал когда, но дружбы не заводил. Ассистент – просто красивое название посыльного. Сбегай туда, отнеси сюда, свари кофе… Мне такое знакомство ни к чему. Предпочитаю общаться с редакторами, корреспондентами, ведущими, в конце концов. Послушайте, если найдете эту сволочь, спросите, каким образом он подделал голос. Мне интересно, как профессионалу. Вдруг он гениальный имитатор?
Остатки простуды еще бродили в организме, и я поехала домой. Маруся смотрела телевизор, рядом, уютно щелкая спицами, устроилась Зайка. Банди и Снап мирно дремали на ковре, Маркиза и Черри на диване.
– Мамусечка, – закричала Маня, увидев меня, – завтра с утра мы обязаны ехать к Войцеховским.
– Почему? – испугалась я.
– Звонил Женя, сказал, что его жена согласна взять Лиззи, нужно отвезти их в питомник.
– Не могу.
– Мамуленька, – занудила Маня, – у Жени завтра непредвиденный выходной, если не поедем, придется ждать неделю, а то и десять дней. Вдруг Лиззи выбракуют? Пожалуйста. Вот ты не хочешь, а собачку усыпят!
С малых лет Маня вила из меня веревки. Принесли ее в дом годовалой. Младенец такого возраста впервые попал ко мне в руки, поэтому я подошла к воспитанию творчески. Обложилась книгами Спока, купила брошюру «Питание ребенка». Прочитав все это, поняла, что годовалый ребенок должен съедать на ужин 250 мл каши, причем не из бутылочки, а из тарелки. Соска портит прикус, пугали книги. Хороший преподаватель, как правило, зануда. Я завела кухонные весы и специальную кастрюлю. И каждый вечер перед плачущей девочкой появлялась тарелка с точно отмеренной порцией. Маруся отбрасывала ложку, которую я пыталась засунуть ей в рот, но голод – не тетка, и, съев наконец кашу, она засыпала в слезах. Но ровно через час просыпалась с громким плачем. Мы с Аркадием укачивали ее по очереди, пели песни, по сто раз меняли ползунки, гладили животик и почесывали десны – все без толку. Через месяц Кешка похудел, побледнел и стал походить на тень. И тут выпала мне командировка на три дня в Ростов. Четырнадцатилетний Аркадий великодушно сказал: