- Я приехал из Нью-Лондона, потому что поверил в чрезвычайную важность вызова. На сегодняшнее утро у меня была назначена серьезнейшая операция. Я полагал, что у вас есть важное заявление.
- Послушайте…
- И что я вижу? Вас надул какой-то студент-медик. - Он протиснулся к проходу, подошел к кафедре, вытащил из кармана листок бумаги, черкнул на нем что-то и бросил передо мной.
- Вот справка о моих расходах, - заявил он. - Я буду благодарен Господу, если деньги мне выплатят в течение четырех месяцев!
Я подобрал его бумажку и объявил:
- Искренне сожалею, что вы это так истолковали. Я лично прослежу, чтобы деньги вам были переведены как можно быстрее.
- Возмутительная некомпетентность!
Он вышел из зала твердым шагом, и я его понимал. Несколько человек, положив свои справки на кафедру, последовали за ним. Я собрал бумажки.
Другие пожелали остаться, и я продолжил свою речь. Я объяснил, что остается определенная уверенность в том, что женщина еще жива. Весь мой доклад занял четыре минуты. В заключение я попросил всех, кто что-либо узнает о женщине, которая каким-то образом могла бы объяснить появление татуировки с последующей ампутацией пальца, позвонить мне домой. Номер моего телефона я написал на доске.
- У кого-нибудь есть вопросы?
Вопросов не было. Большинство не удосужилось оставить мне свои счета. Я отключил микрофон, погасил верхний свет и, усевшись за столик, где осталась гореть настольная лампа, принялся перелистывать счета. Их было около пятидесяти.
Вдруг из глубины тонувшей в темноте аудитории раздался голос:
- У меня есть вопрос, приятель.
Мне даже не нужно было поднимать голову. Это был Хенрехен.
- Слушаю вас.
- И как же вы собираетесь оплачивать эти счета? Эта проблема как раз и занимала меня сейчас. Существовала вероятность, что она так и останется неразрешенной.
- Господь милостив, - сказал я.
- Да? А имеет ли он какое-нибудь влияние на «Фест нэшнл траст»?
Так назывался мой банк. Я пропустил это замечание мимо ушей.
- Если вы не хотите отвечать на этот вопрос, то у меня есть другой. Вы превысили свои полномочия, подписав моим именем список. Вы также утверждали, что получили мое разрешение воспользоваться аудиторией. Правда, хитрость была шита белыми нитками. Но я доволен. Доволен, потому что это доказывает, что вы в отчаянном положении, не так ли?
Я хранил молчание.
- Я хотел лишь отблагодарить вас. Мне как раз необходимы этот ваш список и заявление, подтверждающее, что вы солгали, сказав, что получили мое разрешение воспользоваться аудиторией. Как вам это нравится?
- На вашем месте я сделал бы то же самое, - сказал я.
- Конечно, - подхватил Хенрехен, - это будет хорошим довеском к вашему личному делу. Может быть, я вывешу все материалы на вас в рамках на стене своего кабинета и буду показывать их посетителям: «Не хотите ли полюбоваться прекрасным примером, как можно самого себя потопить? Вот взгляните на эти картины!»
Он вздохнул и поднялся, потом потянулся и зевнул.
Он вышел, и двустворчатая дверь мягко закрылась за ним.
Учитывая, что в зале присутствовало около трехсот человек, жаловаться мне было не на что: я собрал лишь пятьдесят чеков. Большинство медицинских работников проявили понимание. И все же некоторые захотели вернуть свои деньги.
Почти все счета соответствовали расходам на такси или поезд. Но врач, который так бурно протестовал, не ограничился транспортными расходами в 13 долларов 80 центов, он также представил мне счет за четыре часа своей работы - по 35 долларов за час.
Может, мне и удалось бы опротестовать его претензии в Верховном суде, но проще заплатить.
Однако такое решение казалось простейшим лишь при поверхностном рассмотрении проблемы. «Фест нэшнл траст» имел много денег, но очень малая их часть принадлежала мне. Общая сумма счетов, которую я вывел с мазохистской скрупулезностью, составила 374 доллара 25 центов.
Бывают дни, когда меня нельзя выпускать на улицу без охраны.
XV
Телефон зазвонил в одиннадцать часов. Это был Хенрехен.
- Слушаю, господин инспектор.
- Главный администратор бушует у комиссара, - сказал он.
Я услышал звук, который может издавать голодная кобыла, жующая овес. Должно быть, он жевал сигару.
- Да, господин инспектор?
- К нам поступила и другая жалоба.
- Да, господин инспектор. Я припарковался в запрещенном месте. - Было ни к чему сохранять уважительный тон.
- Что вы сделали?
Нет смысла шутить с людьми, не понимающими шуток. Я решил промолчать. Хенрехен так любит сообщать мне плохие новости, что забывал обо всем остальном.
- Вторая жалоба поступила от инспектора Хенрехена. Он сообщил комиссару, что вы способны на подлог. Знаете, что он мне ответил?
- Я оставляю за вами право сообщить мне это.
- Что вы должны получить результаты в ближайшие тридцать шесть часов. В противном случае берегитесь.
На данном этапе мне нечего было сказать.
- И вам следует держать меня в курсе дела по телефону. Можете даже пользоваться спецсвязью. Я буду рад оплатить расходы. Итак, жду новостей, инспектор. - Он повесил трубку.
Я тоже повесил трубку. Прощай, сукин ты сын. Прощай, нью-йоркская полиция. Прощай, моя зарплата и моя пенсия. Прощайте, путешествия в Пуэрто-Рико и обильные обеды в хороших ресторанах.
Я поглощал кофе чашку за чашкой и не мог заставить себя выйти за газетой.
Я плеснул виски в горячий чай. Прекрасный напиток для успокоения нервов. И тут мне в голову пришла мысль, что кто-нибудь может мне позвонить, пока я сплю глубоким сном праведника. Так можно проспать все на свете. Пришлось выплеснуть содержимое чашки в раковину и налить себе стакан молока. Я отхлебнул глоток, поставил молоко у телефона и, потянувшись, начал раздеваться. Я провалился в сон, как проваливается в болотную тину тяжелый валун.
На поверхность меня вытолкнул телефонный звонок.
- Инспектор Санчес? - Голос был слабым, казалось, звонили издалека. - Я один из тех, кто был сегодня утром в Полицейской академии.
- Да, слушаю вас.
- Могу ли я поговорить с инспектором Санчесом?
- Я слушаю.
- Будьте так добры, попросите к телефону инспектора Санчеса.
Я с трудом сдерживал нетерпение.
- Я думаю, что связь плохая, - сказал я. - Дайте мне, пожалуйста, свой номер телефона.
В трубке воцарилась тишина.
Я посмотрел на трубку, затем на часы. Было тринадцать тридцать. В течение следующих нескольких секунд я выдал серию изысканных ругательств. Испанский язык лучше других подходит для этой цели. Ах, как чудно рокочут все эти «р-р-р»! Я знаю самые ужасные проклятья. Телефон зазвонил снова.
Я схватил трубку с такой поспешностью, что опрокинул себе на брюки стакан молока. Да и Бог с ними, с брюками! Это был тот же голос.
- Инспектор Санчес?
- Слушаю!
- Я только что пытался связаться с вами, но нас прервали. Меня зовут Моррисон. Я один из тех, перед кем вы выступали сегодня утром.
Да простит Господь мое сквернословие!
- Слушаю вас, доктор!
- Я долго думал о том, что вы нам сказали. Я… Но может быть, вы полагаете, что теряете время, выслушивая меня?
- Нет, нет. Напротив. - Голос мой звучал спокойно, умиротворяюще. Только так нужно успокаивать нервных врачей.
- Знаете, моя информация может оказаться полезной.
- Слушаю вас, доктор.
- Но это отнюдь не обязательно. То есть я хочу сказать, что это возможно. Но если я ошибаюсь, то заранее приношу извинения за то, что занял ваше время.
Мой собеседник едва притрагивался к наживке. Кто это был? Пескаришка или огромный голавль? Узнать это можно было, лишь вытащив его на берег. Но если поторопишься с подсечкой, то сильно рискуешь упустить рыбку. И как бы мне ни хотелось оглушить его телефонной трубкой, я должен был удержаться и позволить ему как следует заглотить приманку.
Я поощрительно замурлыкал.
- Понимаете, здесь много всяких сложностей. Прежде всего… Хорошо, мисс, минуточку! Извините, я сегодня дежурю. Только что приехала скорая помощь. Я ведь анестезиолог.
- Я лучше приеду в больницу.
- Если вы полагаете, что не потеряете понапрасну время… Видите ли, я знаю мужчину и женщину, врачей, которые вполне могли бы соответствовать данному вами описанию. Но ведь вам так часто звонят сумасшедшие. Вот я и подумал…
- Я немедленно выезжаю.
- Что ж, если это вас не затруднит…
- Ни в коем случае. Такая уж у нас работа.
- Хорошо, тогда до скорой встречи.
- Минуточку! Какая это больница?
Но он уже повесил трубку.
Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов и выдохов. Возвышенные мысли посетили меня. Я с негодованием гнал от себя все пришедшие на ум грубые слова. Неужели Господь не поможет мне? Конечно, я заслужил все, что со мной произошло, потому что вел жизнь греховную, спал с чужими женами, отправляя их по утрам домой на такси, больше года не исповедовался…
Зазвонил телефон. Я схватил трубку:
- Слушаю!
- Алло, инспектор Санчес? Кажется, я забыл назвать свою больницу. Это «Грир дженерал», в Форест-Хиллз.
Я ответил, что знаю, где это находится, и повесил трубку.
Я не выключал сирену в течение всего пути. И никто не догадывался, что тормоза у меня далеко не самые лучшие.
XVI
Я оставил машину на стоянке у больницы и направился к красной неоновой вывеске «Скорая помощь». Поднялся по ступенькам и толкнул двустворчатую дверь, всю в царапинах, оставленных великим множеством пронесенных через нее носилок. Я спросил доктора Моррисона у сестры, сидевшей за столиком в холле.
Ее лицо мгновенно посуровело.
- Он в операционной, - сказала она.
По ее тону можно было догадаться, что она явно недолюбливает доктора.
Я уселся в кресло.
- Он освободится не скоро, - сказала она. - Одна из наших бригад сейчас на срочной операции.
- Доктор просил меня заехать.