- Вас зовут Санчес?
- Меня зовут мистер Санчес.
- Высокомерие здесь ни к чему!
Настроение у меня было скандальное.
- Где это здесь?
Она не отличалась вежливостью:
- Если будете продолжать в том же духе, вам лучше покинуть больницу.
Сестра, женщина лет пятидесяти, не носила на пальце обручального кольца. Я хотел было заявить, что буду жаловаться на ее грубость, но вовремя удержался. Если бы я начал исправлять всех плохо воспитанных ньюйоркцев, то не сдвинулся бы ни на шаг в следствии. Я вытащил служебное удостоверение.
- Почему вы сразу не сказали, что вы полицейский? - воскликнула она возмущенно.
- Инспектор, с вашего позволения.
Я не дал ей продолжить дискуссию, сказав, что дело чрезвычайной важности и что я не могу дожидаться окончания операции. Она предложила мне подняться на пятнадцатый этаж, где располагались операционные. Дежурная по отделению была предупреждена о моем приходе. Она помогла мне надеть зеленый стерильный халат, маску и колпак и объяснила, что интересующий меня доктор сидит со стетоскопом на стуле с высокой спинкой в головах у пациента.
Если же вокруг стола окажется много врачей, ведь речь шла о сложнейшей операции, он расположится у кронштейна.
Я вошел в зал и не увидел ничего похожего на кронштейн. Да и зачем он был бы там нужен? Я сразу увидел человека, сидевшего на стуле с прямой спинкой в головах у оперируемого. Рядом с ним находилась тонкая металлическая стойка с поперечной штангой, на которой был подвешен пластиковый сосуд, наполненный светлой жидкостью. Глюкоза, предположил я. Прозрачная трубка соединяла сосуд с левой рукой больного.
Вошедшая следом за мной дежурная прошептала с раздражением:
- Вот же он, у кронштейна.
- Какого кронштейна?
- Устройства для внутривенного вливания. Видите держатель, на котором крепится сосуд с глюкозой?
Доктор удерживал стетоскоп на груди оперируемого. Мне не хотелось отрывать его от дела. Раздавались приглушенные возгласы: «Скальпель… Крючок…». Время от времени в большие пластиковые мешки, прикрепленные к столу, падали тампоны, пропитанные кровью. Никаких лишних слов. Хирург протягивал руку, и сестра, вытащив скальпель из стерильной салфетки, быстро подавала его ему. Я понял, почему больница «Грир дженерал» пользовалась столь хорошей репутацией. Доктор наконец обратил на меня внимание. Он освободил одно ухо от стетоскопа.
- Полиция, - сказал я. - Я подожду.
- Не беспокойтесь, я и так прекрасно все слышу. К тому же состояние больного нормальное. Вы стерилизованы?
- Слава Богу, - ответил я, - этот вопрос меня никогда не беспокоил.
Должно быть, эту шутку он слышал тысячу раз. Улыбка его была чрезвычайно вежливой.
- Ну хорошо. Я позвонил, потому что подумал, что мои подозрения, возможно необоснованные, могут каким-то образом помочь вам. Но это отнюдь не обязательно. Никто не может знать. Я полагаю, вас частенько тревожат напрасно.
- Совершенно верно. - Я подумал, что раздражение, которое сразу же вызвал во мне доктор, оказалось оправданным.
- Вполне вероятно, что вся эта затея ни к чему не приведет, мистер Санчес.
- Я сам это решу, доктор.
Я обратил внимание на высокую медсестру, стоявшую у операционного стола. Подняв зеленые глаза, она окинула меня взглядом с ног до головы. Я ответил ей тем же. Она посмотрела на доктора Моррисона, затем снова на меня и едва заметно повела своими темными бровями, будто хотела сказать: «Он же болван, и вы в этом скоро убедитесь». Несколько прядей ярко-рыжих волос выбились у нее из-под шапочки. Движением руки она вернула их на место. При этом правая грудь ее высоко поднялась. А грудь, надо отметить, была внушительных размеров. На ней и задержался мой взгляд. Сестра заметила это и опустила глаза. Чарующие глаза над белой маской.
Окровавленные резиновые перчатки хирургов погружались в широкий разрез и вновь появлялись над белой простыней. Я отвернулся, справедливо посчитав, что это испытание для меня излишне.
- Года четыре назад, - заговорил Моррисон, - когда я поступил в «Грир дженерал», здесь работал один доктор, Чарльз Хенли. После окончания Гарварда он работал в «Бельвю». Это блестящий хирург. Вскоре после моего прихода он открыл свой кабинет на Парк-авеню. Он…
- Сестра!
Один из хирургов позвал очаровательную сестричку. Он хотел, чтобы она подержала крючки. Даже несмотря на просторные складки зеленого халата, легко угадывалась округлая упругость ее бедер. Да, только мощь и напористость могли покорить подобные чресла. Закрадывалось сомнение, что борьба между нами была бы равной.
Я вновь прислушался к тому, что говорил Моррисон.
- Хенли проводил свои операции здесь. В нашей бригаде была одна женщина. - Я заметил, что голос его изменился, и стал слушать внимательнее. - Доктор Анна Лайонс. Педиатр и хирург. Она пользовалась прекрасной репутацией на Восточном побережье. Когда сюда приехал Хенли, ей было около тридцати трех лет. Она не была ни красивой, ни безобразной. - Моррисон неотрывно смотрел на больного. - Ему нужна кровь, - сказал он. - Извините. Сестра Форсайт!
Теперь я знал ее имя.
- Слушаю, доктор?
- Пожалуйста, переливание крови.
Она быстро направилась к шкафчику, принесла пластиковый сосуд с кровью и, закрепив его на другом конце штанги, открыла краник прозрачной трубки. Я наблюдал, как кровь устремилась по трубке к руке неподвижно лежащего человека.
- Он выпил в баре на углу пять стаканов вина за полчаса, сел на свой «рено» и устроил гонки с «кадиллаком» - кто быстрей доедет до перекрестка. К счастью, у него хорошее сердце и пара отличных легких. Так вот, Лайонс влюбилась в доктора Хенли с первого взгляда. Об этом говорила вся больница. Она преследовала его повсюду, как преданная собачонка. Стоило ему улыбнуться - она просто расцветала. Стоило ему нахмурить брови - она оказывалась на грани истерики.
Мисс Форсайт, казалось, была полностью захвачена больничными интригами.
- Можете быть свободны, - сказал ей Моррисон. Она косо глянула на него и отошла к хирургам.
- Послушайте-ка его сердце!
Я послушал и подумал, что этот малый счастливчик. Да и с хирургами ему повезло. Случись несчастье на другом перекрестке, никакое сердце не спасло бы его, - попал бы он в какую-нибудь заштатную больницу, в руки горе-хирургов.
- Так вот, - продолжил Моррисон, - Хенли купил яхту и держал ее где-то в Коннектикуте на приколе.
- Где же?
- Я думаю, в Роуэйтоне. Это в восьмидесяти километрах отсюда, на побережье. Назвал он ее «Радость». - Доктор вздохнул. - Знаете, во сколько обходится содержание даже маленькой яхты? А ведь «Радость», кажется, достигала шестнадцати метров в длину.
Я покачал головой, потому что не знал, во сколько обходится содержание яхты, и не хотел знать. Проблемы богатых начинают меня занимать только тогда, когда они, богатые, покупают героин. Но даже если богатый человек пристрастится к наркотикам, вряд ли у него возникнут неприятности. Откуда они возьмутся, неприятности?
Ему не нужно воровать, чтобы купить наркотик, а богатой женщине не нужно идти на панель. Я погрузился в размышления по этому поводу и предоставил доктору возможность вволю наговориться о яхтах. Моррисон представлял собой тот тип человека, которого непременно надо держать в узде, если не хотите, чтобы он уморил вас своими пространными рассуждениями. Он еще долго развивал морскую тему, подробно рассказав мне о дорогостоящих медных аксессуарах, об окраске кораблей, об использовании рабочей силы на верфи и т. д. Одним словом, мне удалось выяснить, что Хенли приобрел яхту и автомобиль, а затем снял шикарные апартаменты неподалеку от здания ООН.
- Все это стоило бешеных денег, - продолжал доктор Моррисон. - Возникал вопрос, откуда у него такие средства. Я обратил внимание, что он оперировал много пациентов по направлению доктора Лайонс. Цифра оказалась внушительной и значительно превышала средние показатели. Если, скажем, обычно количество определенных больных составляло пять-шесть человек в год, то Лайонс направляла на дорогостоящие операции десять-двенадцать. Все эти операции доставались доктору Хенли, и делал он их здесь, в этой операционной. Мне это показалось довольно странным. А тут еще Лайонс узнала, что у Хенли появилась другая женщина. На самом деле их было несколько: матери прооперированных детей, медсестра, анестезиолог. Об этом судачили на каждом углу. Лайонс потребовала объяснений, в результате чего произошла отвратительная сцена. Она была слегка пьяна, и Хенли ударил ее.
- Откуда вы это знаете?
- Здесь неподалеку есть довольно дорогой ночной бар, который называется «У Бруно». Туда заходят те, кому не хочется ехать в Манхэттен. Кто-то был свидетелем этой сцены. Знаете, больница как большая семья, здесь ничего не утаишь. Спустя два дня он отправился на своей яхте в Карибское море. Ведь он, кажется, прекрасный моряк.
Морской узел на бандеролях!
Я спросил безразличным тоном:
- Это было концом их идиллии?
- Нет. Боюсь, что нет. Через месяц после его отплытия она вышла замуж за психиатра, с которым познакомилась на вечере в честь новых членов бригады, доктора Фальконе.
Это вовсе не вписывалось в мою теорию.
- И что же было дальше?
- Этот брак по любви длился два месяца.
- Они развелись?
- Он внезапно скончался.
- От чего?
Моррисон посмотрел на меня и пожал плечами:
- В свидетельстве о смерти сказано: от закупорки сосудов.
- Кто подписал свидетельство?
Несколько секунд он изучал свои часы, затем поднял глаза и выдохнул:
- Она.
- Было ли произведено вскрытие?
- Нет. Не было никаких причин подвергать сомнению ее заключение. Ничего подозрительного.
- Но у вас возникли какие-то подозрения?
- Да.
- Почему?
- Хенли как раз вернулся из своего путешествия.
- Значит, она убила Фальконе, чтобы вернуться к Хенли?
- Может быть.
- Почему же они не могли развестись, как цивилизованные люди?