од влиянием страха или гордыни, не в надежде на вознаграждение, но из необоснованной любви к "неподвижному движителю".
Можно сказать, что система коана содержит некоторые опасные тенденции и недостатки. Но это легко сказать о любом деле, ибо испортить можно все. Коан - техника изысканно сложная и весьма формализованная, поэтому в нее легко проникает притворство и искусственность. Но это же происходит и с самой простой техникой, например, с методом Банкея, называемым "методом не-метода". И он может превратиться в фетиш. Важно, однако, помнить о тех сторонах, которые легко поддаются излечению, - и таких, как представляется в обучении при помощи коана - две.
Первая опасность - в настойчивом подчеркивании того, что коан является "единственным способом" истинной реализации Дзэн. Естественно напрашивается вывод, что кроме и сверх опыта пробуждения Дзэн является ничем иным как методом овладения буддизмом, который и есть коан. Но в таком случае школа Сото не принадлежит Дзэн, и вообще Дзэн нет нигде в мире, кроме как в одной определенной традиции, воплощенной в традиции Риндзай. При таком понимании Дзэн лишается своей универсальности и становится столь же экзотическим и культурно обусловленным явлением, как драма Но или китайская каллиграфия. С точки зрения Запада такой Дзэн интересен лишь поклонникам "Ниппона", романтикам, которые любят играть в "японщину". Не то чтобы в этом романтизме-содержалось что-нибудь порочное; ведь не существует такой вещи, как "чистая" культура, и заимствование стиля жизни других народов всегда обогащает и разнообразит жизнь. Но Дзэн все-таки есть нечто гораздо большее, чем культурный изыск.
Вторая, и более серьезная, ошибка может возникнуть из связи и противопоставления сатори с сильно развитым "чувством сомнения", которое сознательно культивируют некоторые приверженцы коана. Но это значит поощрять дуалистическое сатори. Говорить, что глубина сатори прямо пропорциональна интенсивности поисков и усилий, ему предшествующих, значит путать саптори с его чисто эмоциональными последствиями. Иными словами, если человеку хочется ощутить восхитительную легкость при ходьбе, всегда можно добиться этого, если походить в обуви со свинцовой прокладкой - а затем ее вынуть. Ощущение облегчения, несомненно, будет прямо пропорционально сроку ношения этой обуви и весу свинца. Это равноценно испытанному приему религиозных проповедников - ривайвилистов, которые создают у своих подопечных глубокий духовно-эмоциональный подъем тем, что сначала внушают им мучительное чувство греховности, а затем снимают его с помощью веры в Иисуса Христа. Но "подъемы" эти длятся недолго, и именно о такого рода "сатори" Юнь-фэн говорил: "Монах, обладающий сатори, летит прямо в ад, как пущенная стрела". [5-41].
Пробуждение почти всегда обязательно сопровождается чувством облегчения, потому что оно кладет конец вошедшим в привычку судорожным психологическим усилиям уловить ум с помощью ума, что, в свою очередь, еще более развивало "эго" со всеми его комплексами и самоутверждением. Со временем чувство облегчения выветривается - но пробуждение не исчезает, если только вы не спутали его с чувством облегчения и не пытались эксплуатировать его, впадая в экстаз. Пробуждение, таким образом, может и не быть экстатическим и вызывать ощущение сильного эмоционального освобождения лишь вначале. Само по себе оно - просто прекращение искусственного и неразумного пользования умом. Вне и сверх этого оно есть у-ши, то есть "ничего особенного", поскольку высшее содержание пробуждения никогда не может быть каким-то особым объектом знания или опыта. Буддийская доктрина "Четырех невидимок" утверждает, что Пустота (шунья) для Будды - то же самое, что вода - для рыбы, воздух - для человека, природа вещей - для заблуждающегося; она - вне концепций.
Нужно понять, что то, чем мы являемся в сокровенной глубине и существе своем, никогда не станет отчетливым объектом знания. Что бы мы ни познавали - жизнь и смерть, свет и тьму, твердое и пустое - все это будут лишь относительные аспекты чего-то столь же непостижимого, как, скажем, цвет пространства. Пробуждение заключается не в том, чтобы узнать, что такое реальность. Как говорится в стихотворении Дзэнрина:
Подобно бабочкам,
которые слетаются на только что распустившийся цветок,
Бодхидхарма говорит: "Я не знаю".
Пробуждение в том, чтобы знать, чем реальность не является. Это прекращение отождествления себя с каким бы то ни было объектом знания. Так же, как бессмысленно любое утверждение о первичном веществе или энергии реальности, вершина глупости - любое суждение о том, чем я являюсь в сокровенных корнях своего бытия. Заблуждение вообще есть ложная метафизическая посылка, уходящая корнями в здравый смысл; это бессознательная онтология и эпистемология среднего человека, его молчаливое допущение, что он есть "нечто". Но допущение "я - ничто" является, конечно, столь же ошибочным, ибо нечто и ничто, бытие и небытие - понятия соотнесенные и равно принадлежащие области "знаемого".
Один из методов овладения релаксацией мышц заключается в том, чтобы начинать с увеличения мышечного напряжения и таким образом ясно почувствовать, чего не надо делать. [83] И первоначальные коаны могу пригодиться таким образом как средство интенсификации абсурдных усилий ума постичь самое себя. Но отождествлять сатори с наступающим чувством облегчения, с ощущением релаксации - глубоко неверно, ибо сатори есть само "отпущение", а не ощущение этого отпущения. Сознательным аспектом жизни в Дзэн, следовательно, является не сатори, не "изначальный ум", а все то, что может творить и видеть свободный человек, когда его ум освободился от судорог.
Когда ты очистился от всех представлений о своей собственной силе, основанных на нравственных ценностях и дисциплинарных мерах, у тебя не остается ничего, что объявило бы себя слушателем, и благодаря этому ты тогда уже не пропускаешь ничего из того, что слышишь [83, с.130].
Пока человек думает о том, чтобы слушать, он не может слышать как следует, и пока он думает о том, чтобы стараться или не стараться отпустить себя, - он не может себя отпустить. Но думает ли человек о том, чтобы слушать, или нет,- уши его все равно будут слышать, и ничто не может помещать звуку достичь его слуха.
Преимущество метода коан заключается, возможно, в том, что для широкого употребления другой путь слишком сложен и тонок, им так легко можно злоупотребить, особенно тем из монахов, кто захочет его использовать как оправдание своей праздной жизни в монастыре за счет благочестивых прихожан. По всей вероятности, именно поэтому традиция наставников эпохи Тань, подчеркивавших "не-искание", уступила место более энергичному методу коана как средству, исчерпывающему силу эгоистической воли. Дзэн Банкея, лишенный всякого метода и способа, не может стать основой для создания школы или общественного института: монахи могут с равным успехом жить где вздумается и заниматься земледелием или рыболовством. В результате не остается никаких внешних признаков Дзэн; не остается никакого пальца, указующего на луну Истины - а он необходим для дела Бодхисаттвы - освобождения всех существ, даже если при этом и возникает опасность принять палец за саму луну.
Глава 4. ДЗЭН В ИСКУССТВЕ
К счастью, у нас есть возможность не только слышать о Дзэн, но и видеть его. А так как "один раз увидеть - лучше, чем сто раз услышать", искусство, выражающее Дзэн, является для нас прямым и непосредственным способом его восприятия. Это особенно верно еще и потому, что искусство, порожденное Дзэн, не столь символично, как другие произведения буддизма и "религиозного" искусства в целом. Излюбленные объекты дзэнских мастеров-художников и поэтов - это то, что мы бы назвали "природа", "конкретное" или "земное". Даже рисуя Будду или патриархов и наставников Дзэн, они изображают их на редкость приземленно и по человечески. Кроме того, во всех своих видах искусство Дзэн не является чисто или преимущественно репрезентативным. Даже в живописи принято считать, что произведение искусства - это не столько изображение природы, сколько явление природы. Сама техника требует от художника искусства безыскусности, которую Сабро Хасегава обозначил как "управляемая случайность", и картины формируются так же естественно, как скалы и трава, которые они изображают. Это не означает, что художественная форма Дзэн создается чисто случайно, и картину может создать змея, которую окунули в чернила, а потом оставили извиваться на листе бумаги. Суть скорее в том, что для Дзэн не существует дуализма и противоречия между природным элементом случайности и человеческим элементом управления. Конструктивные способности человеческого разума не более искусственны, чем формообразующие действия цветов и пчел, так что с точки зрения Дзэн нет противоречия в утверждении, что техника в искусстве есть дисциплинированная спонтанность или спонтанная дисциплина. Художественные формы западного мира возникли из духовной и философской традиции, в которой дух отделен от природы и спускается с небес для того, чтобы поработать над ней в качестве сознательной энергии, воздействующей на инертную и непокорную материю. Поэтому Мальро, например, любит говорить о художнике, "покорившем" свой материал, как исследователи - путешественники или ученые - говорят о покорении гор или покорении пространства. Для китайского и японского уха это звучит смешно, ибо, когда вы поднимаетесь на гору, вас поднимают не только собственные ноги, но и сама гора, а когда вы рисуете, результат зависит не только от руки, но в равной мере от кисти, чернил и бумаги. Даосизм, конфуцианство и Дзэн выражают склад ума, который чувствует себя во вселенной как у себя дома, и воспринимает человека как неотъемлемую часть окружающей его среды. Человеческий разум - это не плененный дух, спустившийся с высоты, а аспект целого, внутренне сбалансированного организма естественного мира, принципы которого были впервые открыты в "Книге перемен". Небо и земля равноправные члены этого организма, и природа нам не только мать, но и отец, ибо Дао, которое ею движет, изначально проявляется как ям или инь - мужское и женское начало, положительный и отрицательный принципы, которые в своем динамическо