одской стене вдоль тракта тянулись постоялые дворы и кабачки.
Атт, дознавальщик сиквары, перехватив взгляд молодого мага, причмокнул и потянулся к кожаной фляге.
- Не хочешь ли промочить горло, господин? Так, слегка... День, видно, будет жарким.
Саракка молча покачал головой. Он не испытывал жажды; другие заботы донимали его. Раскачиваясь в такт мерному бегу колесницы, он вновь устремил взгляд на запад.
Там, за утесами, чудовищным парапетом обрамлявшими Арим, простиралась возвышенная и засушливая земля, покрытая пальмовыми рощами, источник богатства и силы Дамаста. Богатства и силы, но не жизни; жизнь городу и всей стране дарила река. Она вырывалась из ущелья - единственного, рассекавшего крутые склоны Арима, - и текла на восток, постепенно мелея, щедро отдавая свои воды каналам, арыкам, многочисленным прудам и искусственным озерам. Наконец, разделившись на три десятка мелких речек и ручьев, она исчезала в песках, и ни один мудрец не сумел бы сказать, где на самом деле кончается Наката. Но с истоком ее подобного вопроса не возникало, ибо светлый речной поток был порожден водопадом, величественным и полноводным, который обрушивался из расселины в дальнем конце ущелья. Без сомнения, где-то под плато Арим лежало целое пресное море, питавшее и колодцы наверху, и этот водопад, и лишь одни боги знали, на сколько лет, десятилетий или веков в нем хватит воды.
Это обстоятельство являлось постоянной заботой обитателей Дамаста, поскольку река временами мелела, будто в подземных тоннелях и пещерах приопускались какие-то перегородки, перекрывавшие путь живительной влаге. В том можно было усмотреть и волю самой Накаты, наиболее почитаемой после Матраэля богини Дамаста; как и Лучезарный, она могла в одни годы гневаться на людей, в другие - оказывать им благосклонное внимание, изливая из своих бездонных чресел полуторную норму воды. Как бы то ни было, Дамаст, великий город Ста Зиккуратов, зависел от капризов переменчивой реки; и если б в некий черный день она пересохла, через месяц пастбища, поля и виноградники были бы занесены песком.
Колесницу слегка встряхнуло, потом она ускорила ход, спускаясь с холма. Гнедые мчались плавной рысью, поматывая гривами; скрипели колеса, окованный медью бортик сверкал, точно красноватое золото. На передке его была закреплена бронзовая баранья голова с витыми рогами, по бокам грозно вздымали копыта отчеканенные в металле крылатые кони, символ Лучезарного. Справа, там, где стоял молодой звездочет, с внутренней стороны висели на закрепках лук, два полных стрел колчана, секира и квадратный щит; слева, рядом с возницей, рослым чернобородым воином, торчали три копья.
Придерживаясь руками за бортик, Саракка через силу усмехнулся. Нет, ему не стоило обижаться ни на доблестного Рантассу, ни на предусмотрительного Тай Па; оба сановника, забыв о дворцовых интригах и соперничестве из-за милостей дуона, сделали больше, чем он ожидал. Рантасса предоставил ему эту боевую колесницу и надежного человека, сильного воина, превосходно владеющего оружием; Тай Па дал в спутники лучшего из своих шпионов. Правда, дознавальщик Атт оказался большим любителем выпить, зато помнил все дороги, каналы, деревушки и хутора на пять дней в любую сторону от Дамаста. Знал он и плоскогорье Арим, куда нередко наведывался вместе с торговцами, скупавшими на корню весь урожай с пальмовых плантаций дуона.
Но увы! Даже объединенные старания мага, воина и опытного лазутчика оказались бесплодными, как гирканская пустыня! Они не сумели выведать ничего - ничего полезного, что позволило бы Саракке разобраться с небесным знамением. И сейчас, мчась ясным солнечным утром среди веселых зеленых полей и рощ, он временами ощущал удары конских копыт, сокрушающих ребра, или неторопливое скольжение смазанного салом кола, пронзающего его внутренности. Теперь у него оставалась только одна надежда - отыскать что-нибудь важное в Ариме; все остальные расследования пошли прахом.
Дело о кровавом солнечном закате, как и о припозднившемся караване из Меру, удалось разрешить быстро. Караванщиков всего лишь настигла песчаная буря - примерно в дневном переходе от того места, где находились дозорные Рантассы; разумеется, после нее золотой глаз Матраэля налился грозным багровым светом. Но к Хвостатой Звезде и к иным небесным знакам самум не имел никакого отношения, ибо в начале лета такие бури случались едва ли не каждые десять дней. Собственно, об этом прекрасно знали и солдаты, ходившие в дозор; опросив их, Саракка вскоре выяснил, что красочное описание страшного заката и жертвоприношение белой курицы преследовали лишь одну цель - поскорей вернуться из пустыни к уюту дамастинских таверн и кабачков.
Без особых трудов удалось разобраться и с внезапно обмелевшим каналом, что проходил по землям одной из крестьянских общин. И тут ничего мистического не наблюдалось; дознавальщики Тай Па сочли, что слишком давно не очищались створы местной ирригационной системы. Староста получил пятьдесят палок по пяткам, и через пару дней канал вновь наполнился чистой и прохладной водой. Сведения эти являлись вполне правдивыми; как и в случае с дозором, Саракка лично побеседовал с дознавальщиками после проведенной экзекуции. Эти парни со смехом описывали, как староста, кряхтя и охая, отправил к каналу всех односельчан, начиная с ребятишек десятилетнего возраста, и наблюдал за ними словно коршун за степными зайцами, пока работа не была кончена. Воистину, в истории с этим каналом Матраэль был ни при чем; одна лишь леность людская.
Насчет же скисших напитков виноторговца Сидурры магу пришлось проводить целое следствие, пользуясь неоценимой помощью Атта и даже привлекая кое-какие потусторонние силы. Как он и предполагал, результаты гадания определенно указывали на злой умысел со стороны конкурентов виноторговца; подробное же обследование злополучных бочек позволило найти тому неоспоримые доказательства. Их обнаружил глазастый дознавальщик, имевший немалый опыт в подобных делах; после осмотра он с торжеством преподнес Саракке некие травы, выделявшие кислый сок. Теперь оставалось лишь обнаружить злоумышленников, подбросивших их в бочки, но молодой маг отложил это на будущее - в надежде, что оно у него все же есть.
Однако история с петушком едва не разбила все его чаяния. Саракке казалось, что уж в этом-то случае он обнаружит следы божественного предопределения, ибо голова Хвостатой Звезды сияла в небесах как раз между Воином и Петухом - и, значит, указывала либо на того, либо на другого. Никаких намеков на воинов молодому магу отыскать не удалось - разве что на тех колесничих-дозорных, которых спугнул кровавый закат; зато петух сам шел к нему в руки. Он отправился в селение Бар Калта в сопровождении дознавальщика и своего чернобородого возничего, и провел там весь день, вначале наблюдая за петушком, а затем копаясь в его внутренностях. Но все искусство Саракки было бессильно: за исключением пары голов, петух оказался самым обыкновенным, и ни в печени его, ни в скудных мозгах и прочих органах не обнаруживалось никаких божественных указаний. В конце концов маг забрал уродливую тварь в город, рассчитывая ее заспиртовать и пополнить сим экземпляром свою коллекцию забавных монстров.
Теперь оставались только две надежды, два дела, где он мог рассчитывать на успех - погибшие пальмы Арима и необъяснимая слабость, охватившая Тасанну при первой встрече с прекрасной вендийкой. Последняя история требовала особой деликатности, и Саракка, испросив разрешения у светлейшего, наведался к новой его наложнице, пряча в ладони крохотное, размером с медную монетку, зеркальце.
Ничего интересного он не узнал: по словам вендийки выходило, что дуон в ту неудачную для себя ночь даже не пытался овладеть ею, поскольку был одержим духом вина. Беседуя с девушкой, расспрашивая ее - разумеется, со всеми недомолвками и осторожным покашливанием в особо щекотливых местах Саракка исподволь поглядывал на свое магическое зеркальце. Поверхность его оставалась незамутненной, а это значило, что в словах черноглазой вендийской красавицы нет ни грана лжи; она говорила истинную правду. Кстати, следующей же ночью светлейший дуон доказал ей, что в свои шестьдесят все еще является крепким мужчиной.
Мысленно обозрев результаты своих усилий, Саракка почувствовал, как вдоль спины бежит холодок. Ноги у него подкосились, и на мгновение звездочет привалился к щиту; его острый край, врезавшийся в бедро, напомнил, что седьмой день только начинается и все может еще перемениться. Да, все в воле бога! Возможно, лучезарный Матраэль лишь желал испытать его искусство и настойчивость, чтобы затем вознести к новым вершинам. Впрочем, Саракка не жаждал никаких благодеяний, если за них приходилось расплачиваться душевными муками, неуверенностью и страхом; он не был излишне честолюбив, и должность придворного мага его вполне устраивала.
- Дай-ка и мне глотнуть, - он кивнул на флягу, и Акк с готовностью сунул ему свой бурдючок. Судя по весу, там оставалось еще преизрядно красного вина; звездочет приложился к горлышку и сразу почувствовал себя бодрее.
- Так-то лучше, мудрый мой господин, - заметил дознавальщик. Отличное утро, приятная поездка, а ты бледен, ровно покойник перед сожжением... видать, волшба да магия забирают силы. Но теперь-то щеки у тебя порозовели! - он принял флягу обратно, затем, подтолкнув локтем возничего, спросил: - Хочешь?
- Давай! - мощной дланью чернобородый сгреб бурдюк и осушил в несколько глотков; вино звучно булькало в его горле. Колесница, преодолев последний холм, въехала в ущелье. Дорога тут, постепенно поднимаясь, шла по самому берегу реки, и воды ее бурлили в шести локтях от конских копыт. Тракт был хорошо накатан и прям; он тянулся по правому берегу до самого водопада, а затем огибал его широкой дугой, выводя на плоскогорье.
Лошади на подъеме пошли медленнее, но возница, взглянув на солнце, уверенно заявил:
- Глаз Матраэля не успеет подняться в зенит, как мы будем уже наверху. И куда дальше, мой господин? Там, - он протянул руку к нависавшим над ущельем скалам, - такая жара и духота, что выдерживают одни быки да мулы! Не то что у прохладных вод Накаты...