Дар Орла — страница 8 из 58

видел светящиеся оболочки, это сработало — я их видел. Она была такой мужественной, рискуя быть осмеянной или даже рискуя своей безопасностью, когда сидела на той скамейке. Я выразил ей свою благодарность. Она посмотрела на меня так, будто я сошел с ума, а затем расхохоталась.

— Я то же самое думала о тебе, — сказала она. — Я думала, что ты это сделал для меня. Я тоже видела светящиеся оболочки. Со мной такое было впервые. Мы видели вместе, одновременно! Как это обычно делали Нагуаль и Хенаро.

Когда я открывал для Ла Горды дверцу машины, полное осознание того, что мы сделали, поразило меня. До этого я был в каком-то оцепенении, а теперь моя эйфория была такой же интенсивной, как недавнее возбуждение Ла Горды. Я хотел выбежать на середину улицы и вопить от восторга. Теперь настала очередь Ла Горды сдерживать меня.

Она присела на корточки и помассировала мне икры. Как ни странно, я тотчас успокоился. Я обнаружил, что мне трудно разговаривать. Мои мысли опережали способность выражать их словами. Теперь я не хотел немедленно возвращаться в ее город. Казалось, еще так много надо сделать. Поскольку я не мог внятно объяснить, чего же хочу, то я просто потащил упиравшуюся Ла Горду назад к площади, но в тот час там не было свободных скамеек. Я был голоден, и поэтому затащил ее в ресторан. Она думала, что не сможет есть, но когда нам принесли еду, оказалось, что она так же проголодалась, как и я. Еда нас полностью расслабила.

Вечером того же дня мы сидели на скамейке. Я воздерживался от разговора о том, что с нами произошло, до тех пор, пока мы не сможем там сесть. Ла Горда вначале не хотела ничего говорить. Мой ум был в особом состоянии приятного возбуждения. У меня были подобные моменты с доном Хуаном, и, как правило, это было постэффектом приема галлюциногенных растений.

Я начал с того, что описал Ла Горде то, что видел. Что больше всего поразило меня в светящихся яйцах, так это их движение. Они не шли, а как бы плыли и, тем не менее, были связаны с землей. То, как они двигались, не было приятным. Их движения были скованными, неестественными, порывистыми. Когда они двигались, форма яйца становилась меньше и округлее. Они, казалось, прыгали, дергались или встряхивались вверх и вниз с большой скоростью. Это вызывало очень неприятное, нервирующее чувство. Пожалуй, точнее всего я могу описать физическое неудобство, вызванное их движением, сказав, что чувствовал то же самое, что в и моменты наблюдения за изображением на киноэкране, двигавшемся в ускоренном режиме.

Что меня еще заинтересовало — я не заметил никаких ног. Я однажды видел балетную постановку, в которой актеры изображали солдат, катающихся по льду на коньках. С этой целью у них были длинные туники, свисающие до самого пола. Их ног нельзя было увидеть, поэтому создавалась иллюзия, что они скользят по льду. Светящиеся яйца, которые парадом шли мимо меня, производили впечатление скольжения по пересеченной местности. Их светимость встряхивалась вверх-вниз почти незаметно для глаза, тем не менее, этого было достаточно, чтобы вызвать у меня болезненное чувство. Когда яйца были в покое, они становились удлиненными. Некоторые из них были такими длинными и застывшими, что невольно возникала ассоциация с лицами на старинных иконах.

Еще более беспокоящей чертой было отсутствие глаз. Я никогда так остро не сознавал, насколько сильно мы привязаны к глазам живых существ. Светящиеся яйца были абсолютно живыми, они наблюдали за мной с большим любопытством. Я мог видеть, как они дергались вверх-вниз, перегибались, чтобы посмотреть на меня, но без всяких глаз.

Многие из этих светящихся яиц имели на себе темные пятна, огромные темные пятна ниже среднего сечения. Другие их не имели. Ла Горда сказала мне, что репродукция воздействует на тела, как мужчин, так и женщин, вызывая появление дыры в нижней части живота, но пятна на этих светящихся яйцах не казались мне похожими на дыры. Это были участки без светимости, но в них не ощущалось глубины. Те, что имели темные пятна, казались мягкими и усталыми. Верхушки их яйцеобразных форм были увядшими, они выглядели тусклыми по сравнению с остальной их светимостью. С другой стороны, те, что не имели пятен, были ослепляюще яркими. Они казались мне опасными. Они вибрировали, наполненные энергией и белизной.

Ла Горда сказала, что в тот момент, когда я положил свою голову на ее, она тоже впала в состояние, напоминающее сновидение. Она бодрствовала и в то же время не могла двигаться. Она сознавала, что кругом идут люди. Затем она увидела, как они превратились в светящиеся пузыри и, наконец, в яйцевидных существ. Она не знала, что я тоже вижу. Вначале она думала, что я наблюдаю за ней, но в какой-то момент давление моей головы стало таким сильным, что она пришла к выводу, что я тоже вижу. Лишь после того, как я выпрямился и оттолкнул молодого человека, трогавшего ее, когда она казалась спящей, я сообразил, что происходило с ней.

То, что мы увидели, различалось, так как она отличала мужчин от женщин по форме каких-то волокон, которые она называла «корнями». У женщин, сказала она, имеется толстый пучок волокон, напоминающий львиный хвост, они растут внутрь от того места, где находятся гениталии. Она объяснила, что эти корни были тем, что дает жизнь. Эмбрион для того, чтобы расти, прикрепляется к одному из этих питающих корней и полностью съедает его, оставляя дыру. Мужчина, с другой стороны, имеет короткие нити, которые живут как бы сами по себе и плавают почти отдельно от светящейся массы их тел.

Я спросил ее, что, на ее взгляд, было причиной нашего совместного видения. Она уклонилась от каких бы то ни было комментариев, но попросила меня высказать свое мнение. Я сказал, что, по-моему, единственно очевидной причиной являются эмоции.

После того, как мы с ней уселись на излюбленную скамейку дона Хуана в начале вечера, и я прочитал стихотворение, которое ему нравилось, я был сильно заряжен эмоционально. Мои эмоции, должно быть, приготовили мое тело. Но я также должен был учесть тот факт, что, занимаясь сновидением, я научился входить в состояние совершенного спокойствия. Я мог отключать свой внутренний диалог и оставаться как бы внутри кокона, выглядывая через дырочку. В таком состоянии я мог или отбросить часть имеющегося контроля и войти в состояние сновидения, или держаться за этот контроль и оставаться пассивным, без мыслей и желаний.

Однако я не думал, чтобы это было в данном случае таким уж значимым фактором. Я считал катализатором присутствие Ла Горды. По моему мнению, именно мои чувства по отношению к ней создали условия для видения.

Ла Горда застенчиво засмеялась, когда я рассказал ей, что я думаю.

— Я не согласна с тобой, — сказала она. — Я думаю, случилось то, что твое тело начало вспоминать.

— Что ты имеешь в виду, Ла Горда? — спросил я.

Последовала длинная пауза. Казалось, она не то боролась с собой, чтобы сказать то, чего она не хочет говорить, не то пыталась найти подходящие слова.

— Я знаю так много всего, — сказала она, — и в то же время не знаю, что я знаю. Я помню так много, что не могу вспомнить ничего. Я думаю, что ты сам в таком же положении.

Я заверил ее, что я этого не осознаю. Она не поверила мне.

— Временами я действительно верю, что ты не знаешь, — сказала она. — Но иногда мне кажется, что ты играешь с нами. Нагуаль рассказывал нам, что он сам тоже не знал. Мне теперь вспоминается многое из того, что он говорил о тебе.

— Что это значит, что мое тело стало вспоминать? — настаивал я.

— Не спрашивай об этом, — сказала она с улыбкой. — Я не знаю, что ты должен вспоминать и на что похоже это вспоминание. Я сама никогда не делала этого. Я знаю только лишь это.

— Есть ли кто-нибудь среди учеников, кто мог бы рассказать мне об этом? — спросил я.

— Никого, — ответила она. — Я думаю, что это я курьер к тебе. Курьер, который в этот раз может принести тебе только половину послания.

Она поднялась и попросила меня ехать назад в ее город. Я был слишком взволнован, чтобы ехать тут же. Мы погуляли по площади. В конце концов мы сели на другую скамейку.

— Тебе не кажется странным то, с какой легкостью мы можем видеть вместе? — спросила Ла Горда.

Я не знал, что она имеет в виду, поэтому медлил с ответом.

— Что бы ты сказал, если я скажу тебе, что, по моему мнению, мы уже раньше видели вместе? — спросила она, осторожно подбирая слова.

Я не мог понять, что она имеет в виду. Она повторила вопрос, но я все еще не видел в нем смысла.

— Когда мы могли видеть вместе раньше? — спросил я. — Твой вопрос не имеет смысла.

— В том-то и беда — он не имеет смысла, и в то же время я чувствую, что мы видели вместе раньше.

Я почувствовал озноб и поднялся. Я опять вспомнил ощущение, которое было у меня в том городе. Ла Горда открыла рот, но остановилась на полуслове. Она посмотрела на меня ошеломленно, приложила руку к моим губам, а затем буквально потащила меня к машине.

Я вел машину всю ночь. Я хотел разговаривать, анализировать, но она заснула, как если бы намеренно избегала всякого обсуждения. Конечно, она была права. Из нас двоих она была тем, кто понимал опасность рассеивания настроения из-за чрезмерного анализирования его.

Когда мы вышли из машины, приехав к ее дому, она сказала, что мы вообще не должны разговаривать о происшедшем в Оахаке.

— Но почему, Ла Горда? — спросил я.

— Я не хочу тратить нашу силу, — сказала она. — Это — путь мага. Никогда не растрачивай свои достижения.

— Но если мы не будем говорить об этом, мы никогда не узнаем, что в действительности случилось с нами, — запротестовал я.

— Мы должны молчать, по крайней мере, девять дней, — сказала она.

— Разве мы не можем поговорить об этом между собой? — спросил я.

— Разговор между собой — это как раз то, чего мы должны избегать. Мы уязвимы. Мы должны дать себе время оправиться.