По спине побежал болезненный зуд, будто на докрасна обгоревшую кожу вылили ведро ледяной воды. Лиза порывисто села. В уши под мрачный бит устало мямлил Хаски, утверждая, что «без любви жизнь ничего не значит совсем». Она выключила музыку, вытащила наушники.
Слева, со стороны соседней палатки, раздался звук застежки-молнии: «з-з-зип». Потом шаги. Света? Или Костя? Лиза заблокировала смартфон и спрятала его в карман. Ей хотелось сейчас же рассказать о своем открытии кому-нибудь из друзей, а лучше – обоим сразу. Ведь несколько часов назад они наткнулись на логово… Похитителя? Убийцы? Маньяка? В доме были и другие фотографии. А что, если люди на них тоже числятся пропавшими? Нужно загуглить, навести справки или просто позвонить в полицию. Запустить тру-крайм подкаст? Неуместная, глупая мысль. От вопросов голова шла кругом и дрожали зубы. Но фотограф держал в руке нож – в этом Лиза не сомневалась.
Она выглянула наружу. Над тихо тлеющим костром, сгорбившись, сидел на корточках Костя. Раздетый по пояс.
Хребет на голой спине выделяется так, что в ярком свете луны можно сосчитать каждый позвонок. Взлохмаченные на затылке волосы торчат космами. Острые локти – будто культи или ощипанные крылья. Большая костлявая птица-падальщик.
Лизе стало не по себе. Она выбралась из палатки. Тихо позвала друга по имени.
– Что? – ответил он, не обернувшись.
– У тебя все нормально?
– Да. Просто не могу уснуть.
– А Света?
– Дрыхнет.
С реки тянуло сыростью и прохладой, пронизывало до костей. Луна висела в ночном небе – серебряный маятник на волоске, вот-вот сорвется.
– Нам надо поговорить. Я выложила рилс на видео, которое мы сегодня сняли, и мне написала одна девушка. Она узнала на фотке своих пропавших родителей. Я покажу тебе переписку… Что это?
Рассказывая, Лиза подходила все ближе к костру и теперь увидела: в руке у друга блестит нож. Тот самый, из дома в Кондратьевке. И Костя глаз от него не может оторвать, смотрит как завороженный.
Лезвие зловеще мерцало, отражая красное свечение углей и лунный свет. Дикий животный страх поднялся из самых глубин сердца, и Лизу охватило жуткое предчувствие.
Она до боли сжала кулак, вонзив ногти в ладонь.
– Я же просила тебя не брать…
– Не смог удержаться, – виновато улыбнулся Костя. – Не знаю, как объяснить. Он будто говорит со мной. Ты же смотрела «Властелина колец»? Ну, вот представь, что я Фродо, а нож – это Кольцо Всевластия. Глянь, красивый, да?
Он направил лезвие в сторону Лизы. Та попятилась. Взгляд упал на монтировку, лежащую рядом на земле.
– Это не смешно.
– А я не шучу.
Костя выпрямился, хрустя суставами, – деревянная марионетка. Он двигался по-другому. Говорил иначе.
– Что ты хотела мне рассказать? Про ту парочку со снимка? Я их помню. Не знаю откуда. Вернее, знаю. Но ты ведь мне все равно не поверишь. Дай угадаю. Они ехали в Бийск? Муж с женой. У них было двое детей – мальчик и девочка. Муж недавно подарил жене шубу. Она ей очень нравилась. Жена чувствовала себя в ней королевой и все гладила, будто ласкала кошку. Я встретил их на трассе. То есть на самом деле не я. Но теперь мне кажется, что я тоже там был. В моей голове все перемешалось: я, он, мы… Ха-ха. В тот день выпало много снега, поднялась метель, машину занесло в кювет. Обычная история. Но эти двое почти не пострадали. Не тогда. Я помог им выбраться, отвез домой – в Кондратьевку. Приютил, так сказать. Никто ничего не заметил. Но я помню и другое. Ты не представляешь, сколько жизней и смертей я перевидал. Человеческий век, пусть даже самый долгий, не вместил бы и малой толики того, что мне теперь известно. Кровь. Много крови. И тьма. Сквозь века. И тысячелетия…
– Ты меня пугаешь. Это, блядь, не смешно!
– Я уже сказал. Я не шучу.
Лиза схватила монтировку и замахнулась:
– Не подходи!
Костя поднял руки и осклабился:
– Сдаюсь! – Переменился в лице, будто сбросил маску. – Ты гонишь? То, что мы с тобой трахнулись, ничего не значит. Я не собираюсь бросать Свету!
Лиза поперхнулась ночным воздухом:
– При чем тут?..
Краем глаза она заметила движение слева и повернула голову. У входа в палатку, закутавшись в худи, стояла Света. Лицо ее казалось отражением луны в темной воде: широкое, круглое и мертвенно-бледное.
– Это правда?
Костя шагнул к Свете. Та отстранилась:
– Стой, где стоишь. Не говори ничего. Лиз, это правда? То, что он сказал.
Слова не шли. Они застревали в горле, цеплялись за язык, как рыболовные крючки, и отказывались быть произнесенными.
– Нет, – наконец выдавила Лиза.
– Она врет.
В глазах у Светы появились слезы.
– Тогда почему ты сказала: при чем тут? Нет, не отрицай. Даже, блядь, не думай меня газлайтить. Я все слышала. Что ты хотела сказать? При чем тут что? Ты трахнула моего парня? А, Лиз? Чё ты молчишь?!
– Сейчас это не важно.
– Да неужели?! Ты угораешь?
– Послушай. Тут какая-то херня творится. Помнишь фотографию, которую мы нашли сегодня в Кондратьевке? Люди на ней без вести пропали. Я переписывалась с их дочерью. Должно быть, их похитили или убили…
– И что? Какое отношение это имеет к нашему разговору?
– Я не знаю. Никакого. Но Костя ведет себя странно. Посмотри, у него нож…
Света шагнула вперед, и Лиза машинально подняла выше монтировку.
– Ты больная? Убить меня хочешь?
– Нет… Прости. Тебе нужно успокоиться.
– Пошла ты! Сама успокойся! Я еду домой, а вы… Отвали от меня! – Света оттолкнула Костину руку, попятилась к палатке. – Вы оба можете и дальше тут сосаться у костра. Совет вам да любовь! Не подходи ко мне, придурок!
– Зайка, ну не злись, – улыбнулся Костя.
Он резко прыгнул вперед. Молнией сверкнуло лезвие ножа, и спустя мгновение глубокий порез рассек Светино лицо от лба до подбородка. Она вскрикнула. Дотронулась пальцами до разрезанных губ. Рана чуть расползлась в стороны. Казалось, кожа сейчас полностью слезет с головы, как латексная маска на молнии, и подставит луне окровавленный череп.
– Костик, какого хрена?..
Света упала на колени. Уронила руки. Ее глаза закатились. С носа и подбородка на худи ручьем текла кровь. Грудь вздымалась. Тонкие пальцы скрутило судорогой. Из открытого рта вырывалось хриплое дыхание, как если бы в глотке застряла косточка.
Секунду Костя оцепенело смотрел на нож, будто не понимая, что натворил. Лизе этого времени было достаточно. Широко размахнувшись, она обрушила монтировку тупым концом на голову противника. Раздался глухой звук: «хруп». Удар пришелся в лоб, чуть выше левой брови, и Костя срезанным стеблем упал навзничь.
Лиза подскочила к подруге, схватила за плечи и крикнула ей в лицо. Но Света словно ничего не слышала. Она сидела, как статуя, выгибая спину и широко разинув рот, будто пыталась проглотить ночь. Слезы текли из закатившихся глаз. Пальцы судорожно хватали траву.
– Она не здесь, – донесся голос из-за спины.
Лиза обернулась, вскидывая руку с монтировкой. Но в тот же миг почувствовала резкую боль, как если бы внутри черепа взорвалась граната, начиненная иголками. Звезды поплыли перед глазами, вырисовывая круги и зигзаги. Луна вспыхивала и затухала неисправным уличным фонарем. Земля поднялась на дыбы, пригвоздила к себе, и, даже если бы Лиза попробовала встать, ей пришлось бы тянуть за своей головой всю речную террасу и окрестные холмы.
Наверху, в неведомой дали, вырос худощавый бледный силуэт. В одной руке Костя держал нож. В другой – толстую сухую ветку.
– Дура. Надо было меня сразу добить.
На ресницах повисла тьма, густая, как расплавленный воск. Лиза попыталась моргнуть, но сил не осталось даже на то, чтобы поднять веки.
Она потеряла сознание.
Первое, что почувствовала Лиза, очнувшись, – невесомость, будто парила во сне. Потом уже были кляп во рту, скотч на щеках и подбородке, тугие веревки, стягивающие все тело, и невыносимый смрад. Вонь, сотканная из запахов мертвой плоти, прелого сена, кислого пота, дерьма, мочи, застарелой кожи, железа и крови.
Впереди, на расстоянии руки, светился зеленым экран смартфона. Едва различимые ножки штатива убегали вниз, во тьму, как в бездонную пропасть. На изображении Лиза увидела свое лицо: набрякшие веки, спутанные волосы, разбитые губы под липкой лентой размазались в темное пятно, от глаз к щекам бегут черные ручейки потекшей туши. Из-за спины под потолок, словно щупальца, тянулись веревки. На щиколотках, бедрах, груди и запястьях кожу стягивали тугие узлы.
В болотистых сумерках экрана Лиза видела бледные стены с бурыми пятнами. Вдоль стен на полу сидели обнаженные люди – мужчины и женщины, неподвижно, плечом к плечу, сложив руки на коленях и скрестив ноги, будто мумии монахов. На месте глаз и ртов зияли черные провалы. Кожа обтягивала голые черепа… А потом из тьмы из-за пределов видимости фронтальной камеры вышел Костя, и Лиза содрогнулась от беззвучных рыданий.
Он стал, сгорбившись, посередине комнаты и разделся. От эффекта ночного видения глаза горели, как кошачьи. Руки плетьми висели вдоль тела, их покрывали свежие раны, а из зарослей на лобке торчал эрегированный член. Костя тронул его и резко дернулся, словно по экрану пробежала помеха. А затем застыл, уставясь в камеру, пронзая Лизу взглядом, и простоял так без движения несколько долгих минут.
Время тянулось каплей густого сока по березовой коре. Веревки разъедали кожу, и казалось, что скоро они доберутся до костей.
Мрак за спиной, под грудью, животом и беззащитно обнаженной вагиной прижимался и ощупывал подвешенное в воздухе тело с жадностью, сравнимой с голодом. Как если бы свора черных собак, пуская слюни и вывалив языки, хороводила внизу в ожидании, когда уже можно будет впиться клыками в плоть жертвы – кусать ее, рвать и грызть.
Тьма полнилась немыми воплями сидящих у стены мумий. Ее пронизывали их слепые взгляды.
Лиза зажмурилась. По сравнению с мраком снаружи тьма в собственной голове представлялась ей спасительной, словно дом с печкой посреди снежной бури.