– Все не так! Что наделали-то, а! Вы очень плохой фотограф…
И страх оставил Славу.
– Я охрененный фотограф, – твердо сказала она. – Просто невезучий.
Заказчик махнул рукой и нагнулся к гомункулу.
– Столько работы погубила. – Заказчик потыкал пальцем в живот гомункула и остался разочарован. – Погляди, он дефективный. Кого такой для меня убьет?
– Засряль! – угрожающе отрыгнул гомункул.
– Год в коровьем навозе, год в сперме…
– В сперме?
– Год в лошадиных внутренностях, год в реторте… Всего-то и оставалось семь часов света, жар, нужные слова, женская жертва. Для такого первое услышанное – наставления Бога, задача на будущее. И насмарку. – Заказчик закрыл лицо ладонями. – А знаете, как тяжело было достать каплю плодных вод уже рождавшегося гомункула?..
– То есть вы меня наняли, чтобы я несколько часов светила, голосовое запустила и стала «женской жертвой»?.. – Слава чувствовала себя хуже, чем в вечер вибраторной катастрофы.
– Чего я вообще ждал? – ныл заказчик. – Вы мусор, я гений…
– Гений! У вас в каждом слове по три ошибки, и вы на пол харкаете. Да вы алхимический дегенерат.
– Пошла вон! – взвизгнул заказчик.
Гомункул поднял на него мутные глазки, оскалил перемазанный мозговой кашкой ротик, заклекотал и снова прыгнул. И они сцепились – муравьиный человек и гомункул. Творец и его нелепое создание…
«Да он же меня защищает!» – осенило Славу. Стало горько: вырожденец был единственным в мире существом, вступившимся за нее.
– Госька… – засипел гомункул, когда заказчик зажал в кулак его тонкую шейку.
И тогда Слава сорвала со штатива фотоаппарат, размахнулась и со всей силы заехала заказчику по затылку.
Хрустнуло. Заказчик, угловато замахав руками и ногами – как есть подбитый муравей, – свалился на пол. Из кармана его пиджака выпала пожелтевшая книга, заполненная рукописным текстом, изображениями перегонных кубов и органов.
– Я охрененно работаю камерой, – сказала Слава, потом опустилась на пол и тихонечко заплакала.
Гомункул сипло продышался и пополз, сжимая и выбрасывая большеголовое тело, к Славе. Потом он приткнулся к ее теплому бедру, лизнул кожу и забормотал:
– Агоська-та засряль. Госька сряль.
Слава всхлипнула и вдруг ощутила, как маленькая ручка стягивает с нее трусы.
– Госька засрял.
Она вскочила и пинком отправила уродца в стену. Тот сполз по штукатурке и назидательно залопотал:
– Госька нада засряль.
Неуместно пиликнул телефон. Слава утром откликалась на хороший заказ – сейчас прочитала ответ: «Это же вы, Мирослава, были фигурантом известного скандала? Извините, с моральными уродами не работаем».
И Слава заорала. Она прыгнула к бормочущему гомункулу и со всей силы ударила его фотоаппаратом. И била, покуда из него не полезла студенистая дрянь.
Слава вывалилась на улицу, кутаясь в длинную рубашку.
Один из перегревшихся осветителей заискрил и вспыхнул. Черный дым облизал потолок студии и пошел на улицу. Гуляющие люди встревоженно загудели.
Слава, стиснув зубы, процедила:
– Я машина.
И с прямой спиной зашагала дальше. Одной рукой она несла фотоаппарат, другой сжимала ссохшуюся от времени книгу и лист широкого скотча с прилипшей к нему мутно-белесой каплей.
Пробегавший мимо мальчишка – тот, что разглядывал недавно полуголую Славу у киоска, – озадаченно хмыкнул. В неверном задымленном свете ему почудилось, что из порезов на ногах и руках строгой девушки подтекает мятное, но пожар интересовал мальчишку куда сильнее, поэтому он тут же все забыл.
Пожар действительно был что надо.
Черт № 12Максим Кабир
113
– Прекрасно, – сказала Ронит Равиц, подчеркивая интонациями весь радиоактивный скепсис девочки-подростка.
Она встряхнула телефон, словно этот жест отчаяния мог восстановить упавший уровень сигнала, и одарила ненавидящим взглядом пейзаж снаружи.
Последний кибуц промелькнул за бортом четверть часа назад; высеченный на фасаде многоквартирного термитника основатель государства Бен-Гурион проводил путешественников сочувствующим взором. Апрельское марево размывало очертания холмов. День обещал быть долгим и скучным.
– Прекрасно, – повторила Ронит, так как первое ее «прекрасно» оставили без внимания. – Нормальные семьи проводят выходные на пляже, в аквапарке, в пиццерии. А мы едем в тюрьму.
– В тюрьму, в тюрьму, в тюрьму! – проскандировал Ишай Равиц, отец Ронит.
Идея взять с собой родных не особо его вдохновила, но он решил не спорить и показательно бодрился. На совместной вылазке настояла супруга. Сказала: дети тебя не видят, пусть ты и сидишь круглосуточно в своем кабинете. Скоро забудут, как выглядит их папа. Куда ты собрался в субботу? В тюрьму? Что ж, подойдет и тюрьма.
На самом деле Кейлу Равиц терзали подозрения, будто муж врет об исследованиях, будто вместо тюрьмы он попрется к какой-нибудь высоколобой и длинноногой девке. И для этого у Кейлы имелись причины. Какую бы пользу ни приносили рекомендации психолога, как бы ни помогали групповые сеансы терапии, не проходило и дня без мыслей о той суке. О переписке, найденной в ноутбуке мужа. Вдруг и сейчас вместо романов он строчит сообщения любовницам?
Словно угадав, о чем думает жена, Ишай оторвался от дороги и ласково, заискивающе улыбнулся Кейле. Она задержала на нем пристальный взгляд и сказала приунывшей дочери:
– Зато какую фотосессию ты устроишь! Фотками с пляжа никого не удивить, а вот тюрьма…
– Ага, – буркнула Ронит с заднего сиденья. – Фотосессия на электрическом стуле.
Мики, доселе молчавший, занятый боевыми действиями, развернувшимися за обочиной – в его фантазии, – спросил:
– Там есть электрический стул?
– И виселица, – сказала Ронит. – Очень надеюсь.
– Там нет ни виселицы, ни гильотины, ни электрического стула, – разочаровал отпрысков Ишай. – За всю историю государства мы казнили двух человек. Причем одного по ошибке.
Он точно примерял на себя роль необоснованно обвиненной и посмертно реабилитированной жертвы обстоятельств.
– И почему ты не пишешь об аквапарках?
– Потому, милая, что книги об аквапарках – очень узкий поджанр литературы. Твоему старику в нем просто не хватит места, – неискренне хохотнул Ишай.
Его мучил страх, что Кейла таки подаст на развод и все, созданное ими за семнадцать лет, обратится в пепел. Время сотрет из памяти одним им понятные шутки, домашние прозвища, глупые и уютные сказки. Сильнее он боялся лишь того, что дети прознают о его предательстве. Нет, Мики слишком юн, верит в говорящих динозавров и считает лучшим другом увиденного в тель-авивском зоопарке жирафа. Но Ронит…
Ишай посмотрел на насупленную дочь сквозь зеркало заднего вида. Она покусывала пирсинг в языке и накручивала на палец розовую прядку волос. Ронит совсем взрослая, скоро закончит школу и пойдет в армию. Вдруг она чувствует все, что творится за закрытыми дверями родительской спальни, где ночами две половинки супружеского ложа целомудренно разделены подушками?
Страх увидеть презрение в глазах Ронит вынуждал идти на все, лишь бы склеить то, что он бездумно раскокал.
Репортерша была ошибкой величиной с Иудейскую пустыню. Они ведь даже ни разу не встречались. Просто флирт в сети. Просто несколько откровенных фотографий. Обещание прилететь к ней в Конью… однажды. Кейла никогда особо не интересовалась творчеством мужа – разве что на начальном этапе, до Ронит. Она заведовала гонорарами писателя, награждала за успехи лаской и первоклассной едой. Репортерша же могла часами рассуждать о персонажах «Свинцового сердца» и спорном финале «Полуночных посетителей». А это сексуальнее, чем подтянутая задница.
Ишай не спал с репортершей в реальности. Но он спал с другими – трижды в течение всего брака. Скобля себя губкой в гостиничных ванных, он оправдывался тем, что, женившись в девятнадцать, не успел набить оскомину и вот наверстывает. Кейле ранила сердце переписка. Она бы не пережила, узнав о тех трех, от которых не осталось имен, лишь откликающаяся в чреслах память о мягкости и упругости, гладкости и влажности.
«Мы проведем этот день вместе, – думал Ишай, ведя автомобиль по безлюдной дороге. – И мы проведем его хорошо».
Кейла рассеянно смотрела в окно. На равнине под палящим солнцем корпели археологи. Трепетали оградительные ленты, тени откопанных античных колонн и безносых статуй тянулись к дороге. Потом люди – живые и мраморные – скрылись за поворотом.
«Мерзавец, – подумала Кейла. – Куда бы ты поехал, если бы мы не сели тебе на хвост?»
Ронит скроллила сохраненные фотографии с эскизами татуировок, она склонялась то к стопке долларов на ребрах, то к цитате из Канье Уэста на бедре – подальше от родительских глаз. Она думала: с ними что-то не так, с родителями, они даже не трахаются, наверное. Интересно, они разведутся?
Мики смотрел за обочину, за выложенную сто миллиардов лет назад низкую каменную ограду. Там – в его фантазии – механизированные динозавры сражались с гигантскими коммандосами. У коммандосов были лазерные пушки, но динозавры исторгали пламя.
– Вон она! – оповестил Ишай.
Из-за горбов нубийского песчаника выплыла металлическая вышка с навеки погасшим прожектором, а затем – комплекс целиком. Изолятор № 113. Локация для будущего, седьмого по счету, психологического триллера Ишая Равица. Очередной книги, которую Кейла просмотрит по диагонали, отделавшись дежурным комплиментом.
«Ты же понимаешь, я не ценительница всей этой жести.
Вот если речь идет о приватных переписках…»
«Мазда» Равицев вырулила на лужайку перед изолятором, и Ишай заглушил мотор. Здесь не было других машин, как не было охранника или билетера, которых ожидала увидеть Ронит. Вход и выход свободные.
– Здорово! – вынес Мики вердикт.
Попроси кто у Кейлы охарактеризовать сына одним прилагательным, она бы выбрала слово «довольный». Мальчика приводило в восторг вообще все на свете. Он был бы рад, прикати они на выходные к общественному туалету или к