Я едва успел скрыться, прежде чем в деревню вошли измученные подъемом северяне. И когда запыхавшиеся белокожие объявились у алтаря Спящего — что-то изменилось. Из всех жителей Кари-Ча словно выдернули стрежень. Старик, сидящий у дома, печально поник, как будто на него навалился груз всех прожитых лет. Плечи и головы всех жителей деревни опустились.
Я затаился за камнями, у другого края Кари-Ча, прямо за жилищем местного жреца. Воздух здесь пах яками и корицей. Солнце приятно грело спину.
Северяне, отдышавшись, молча прошествовали в центр деревни, с подозрением и угрозой поглядывая на жителей. На дороге им попалось двое мужчин, не успевших отойти в сторону, и тогда длинноволосый чужак сделал знак своим людям и те схватили бедолаг. Бросили на колени перед главарем.
Он что-то сказал, и я напряг слух, силясь разобрать его слова. До него было больше ста шагов, и ветер не донес до меня даже обрывков.
Чужак некоторое время молчал, оглядываясь, и повторил уже громче:
— Нам искать ваш жрец!
Кари-Ча молчали. Вера в Спящего сильнее страха. Жрец есть плоть Спящего. Мысли его есть слова Спящего.
Длинноволосый скривился, вытащил из-за черного широкого пояса кинжал и одним взмахом перерезал одному из мужчин горло. Тот вздрогнул, выгнулся от боли и рухнул под ноги северянину, дергаясь всем телом в агонии. Его товарищ еще больше сжался и втянул голову в плечи.
Но промолчал.
— Нам искать ваш жрец! — рявкнул длинноволосый. — Я убить один за один если он не идти!
— Я здесь, — ответил ему жрец Кари-Ча и вышел из своей хижины. Он был немолод, но и до увядания у него еще было время. Длинноволосый дернул рукой, и двое северян схватили жреца под руки и поволокли по тропе прочь из деревни. Остальные, с мечами в руках, осторожно попятились, слыша, как среди жителей поднялся ропот.
Кто-то из женщин попытался преградить дорогу, но длинноволосый вдруг оказался рядом с ней и вновь пустил в ход кинжал. Я вздрогнул, увидев, как она упала на камни и замерла. В этот момент мне показалось, что я тоже умер вместе с ней. Умер и переродился в новое. В чуждое.
Над Кари-Ча поднялся горестный вой. Под плач и стенания северяне покинули деревню, и я, опустошенный, подавленный вернулся к Улле.
Тогда я думал, что стал свидетелем самого ужасного кошмара в моей жизни, но, к сожалению, ошибался. То что мне довелось узреть позже, когда северяне вернулись в свой лагерь, останется со мною до конца дней.
Мне кажется, я до сих пор слышу крики истязаемого жреца.
Длинноволосый, весь красный от крови пленника, пытал его несколько долгих ударов сердца Спящего. Над горами плыл нечеловеческий крик, отражаясь от заснеженных скал и многократно усиливаясь в холодных ущельях.
И, наконец, жрец сдался.
— Первая кровь! — стал кричать он. — Первая кровь!
Служитель Спещяго срывался на визг и неустанно повторял:
— Первая кровь!
Эхо его голоса отражалось от угрюмых скал и раненной птицей неслось прочь из долины, пролетая над скрюченными лиственницами, мшистыми полянами и зарослями сухого кустарника.
Мы с братом, холодея от ужаса, смотрели вниз на лагерь северян, когда чуть выше от нас на тропе раздался шорох камней. Я вскочил на ноги, выставил перед собою нож и увидел в сумерках бледного Дави. Стоя на тропе околдованным истуканом, он одними губами повторял слова, несущиеся над каменными сводами.
Небо темнело, на мир опускалась ночь, а жрец нашей деревни смотрел в пустоту мертвым взором, и его кривящиеся уста шептали:
— Первая кровь… Первая кровь…
Мы с Улле переглянулись, понимая, что слышим. Мы стали свидетелями. Мы узнали секрет Спящего.
Мне было страшно, но я знал, как мы обязаны поступить дальше. Едва Дави, белый как высокогорный снег, ушел, мы, не сговариваясь, развели в глубине пещеры костер и долго сидели рядом, глядя друг другу в глаза. Я не видел в Улле страха, а сам наоборот дрожал от того, что нам предстояло. Но старался не показать вида. В углях алел нож моего брата, и я не мог оторвать взгляда от раскаленной стали.
Наших ушей коснулось тайное знание жрецов Спящего. И чем бы оно ни было — оно не должно дойти до наших языков! Там, за пределами Глаза Ветра простирается огромный мир. Что если кроме северян к нам вторгнется кто-нибудь еще? Что если я или Улле попадемся им в руки?
Ни я, ни мой брат не потеряли сознание от той чудовищной боли. Я кричал. Спящий свидетель как же я кричал, когда раскаленный метал обжигал мои губы и резал мой язык. Как я кашлял кровью, льющейся мне в горло, а Улле молил простить его, но рука его была тверда.
Чуть позже была тверда и моя рука.
Мы — выдержали.
Жрец — нет. И теперь чужаки знали секреты Спящего, а труп пленника, выброшенный за пределы лагеря, ночью достался горным крысам.
Утром я, шатаясь от слабости, знаками объяснил Улле, что мы должны предупредить жрецов в соседних деревнях. Мой брат всегда был сильнее и выносливее меня. Он мог добраться до них и предупредить об опасности.
Улле кивнул и ушел, а я вернулся к наблюдению за чужаками.
В лагере северян царило оживление. Они переносили шатры дальше от разрушенных ворот Глаза Ветра, они перетекали в дальние края долины, распространяясь по ущельям и пещерам. И все они то и дело смотрели назад, на ворота.
Что напугало тех, кто плюнул в лицо Спящего бога?
— Черные в четырех днях пути отсюда. Говорят что их десятки тысяч, и я боюсь, что в данном случае мы столкнулись не со слухами, а с настоящей правдой, — Отто порадовал нас новостями. Его блестящий от пота лоб прорезали хмурые морщины. — Нам нужно восстановить эту чертову крепость до их подхода, и закрепиться в ней. Я приказал командирам отрядов перевести всех людей в долину. Нечего им делать на той стороне…
— Штурма не будет, — скрипуче сказал Ульф. — Мамлюсы не обнажат оружие в священной долине Спящего. Они будут ждать нас за крепостью. Думаю, что даже ворота нет нужды закрывать.
— Я не собираюсь вверять жизни моих людей твоим предположениям, старик, — фыркнул Отто. — Вы нашли этого спящего?
— Это не так-то просто…
— В этом мире все непросто, старик! Найдите его и как можно скорее! А я займусь лагерем и обороной, — зло прищурился наш командир. Я улыбнулся.
— Последние обозы войдут в долину уже сегодня. Если будем экономить и не найдем здесь ничего съедобного, то продержимся пару недель, не больше. Потом наступит голод, — сурово закончил Отто.
— Можем поискать в окрестных деревнях. У дикарей наверняка найдется скот… — предложил ему я.
— Император запретил трогать мирное население, — процедил он. Чертов ублюдок выбрал не ту интонацию, чтобы со мною разговаривать. — Займись своим делом, палач!
— Нам нужен проводник, — подал голос Ульф. Он выглядел довольным, и в глазах его сверкала победа надо мною. Что ж, за публичное унижение вам придется ответить… Обоим.
Позже… Когда мы вернемся…
— Но Ари-Ча никогда не пойдут против Спящего. Никто не выдаст нам путь к его усыпальнице.
— Я же расколол жреца, — мне пришлось вежливо напомнить о своем участии.
— Тебе повезло, — левое веко Ульфа дернулось, губы плотно сжались, превратившись в бледную нить.
— Повезет и дальше, уверяю вас.
Везение и ремесло это разные вещи. Я знаю, что нужно сделать с человеком, чтобы он был счастлив рассказать мне все, что моя душа пожелает. Можно ли назвать это везением? Отнюдь…
Страх и боль сильнее любой веры. Это моя религия, и я верный адепт своего жестокого божества.
Ульф отвернулся от меня и постарался сделать максимально недовольный вид. Отто наблюдал за нами с едва скрываемой злостью. Могучий воин, великий генерал еле выносил нас обоих, но вынужден был терпеть, памятуя наказ императора.
Хотя иногда мне казалось, что он не выдержит и вздернет либо меня, либо проклятого старика-ученого.
После торопливого совещания я вышел из командирского шатра. Вокруг меня раскинулся боевой лагерь Империи. Множество палаток, шатров, костров, оружейных стеллажей, праздных вояк, мрачных часовых, блудливых шлюх из обозов, обленившихся бронников и ткачей, усталых медиков и грязных кашеваров. Город войны, город похода. Мерзейшее, провонявшее нечистотами сборище.
Улыбаясь, я смотрел на нависающие над долинами горы. Острые шпили, отвесные склоны, языки снежников и куцые деревца в низинах. Спящий находился где-то там. Где-то среди этой красоты.
И он ждал первой крови.
А кровь ждала его. Я повернулся к бочкам, расставленным неподалеку от командирского шатра. Больше всего на свете мне хотелось уйти из лагеря, подняться по горным тропкам чуть выше, встать на утесе и, раскинув руки, почувствовать ветер, почувствовать опьяняющую чистоту этих мест.
Хмыкнув, я отправился к себе в шатер.
На следующее утро с гор спустился человек, и сказал, что знает, где находится Спящий. Воистину, Белый волк любит своих сыновей.
Когда я увидел, что Дави сдался северянам — сердце мое покрылось коркой колючего льда. Он всегда был чужаком, этот предатель, и когда Спящий открылся ему — многие в деревне удивились такому выбору.
Но Спящий никогда не ошибается.
И теперь внизу, среди вонючих шатров северян, поселился жрец-отступник. Неслыханное и невиданное дело. Никогда прежде никто из вознесенных не отворачивался от бога. Так говорил мудрый Аххан, и никто не смел сомневаться в его словах.
Я подумал о Сури. О женщине, принявшей Дави ближе всех нас. Пустившей его в свой дом, в свое сердце и искренне полюбившей. Что теперь станет с ней, с женой предателя? Как ей жить дальше с таким тяжелым знанием?
Мы должны вмешаться. Мы должны остановить Дави-Северянина. Он не должен дойти до пещер!
В тот момент, когда простое, и в то же время нелегкое решение было принято — Улле посмотрел на меня и провел большим пальцем правой руки себе по горлу. Я улыбнулся.
Мы с братом всегда мыслили одинаково.