Чертов кретин пустил себе кровь и обрек всех нас на гибель…
Огромный камень обрушился на прикрывшегося щитом солдата, я шести шагах от меня. Боец умер без звука.
— Я не мог раньше…, — вдруг сказал жрец. Из-за прокушенной губы он шепелявил и говорил с трудом, но я прекрасно понимал его. — Я боялся. Я хотел жить. Я должен был подняться сюда один. Но тогда бы вы разрушили все деревни на пути… Мой народ, моя жена и даже вы считаете меня за предателя. Каждый по-своему! Но я не предатель. Не предатель!
Дрожь прекратилась и наступила мертвая тишина. Несколько секунд мир молчал, а затем я услышал испуганный шепот кого-то из солдат:
— Все? Все закончилось?
— Все только начинается, — улыбнулся жрец. — Спящий пробудился. Первая кровь разбудила его. Моя кровь. Ваша кровь.
И тут я услышал шепот. Словно темнота заговорила со мною тысячью голосов. Словно сами стены пошевелились, отзываясь на жуткий зов.
Тишину разорвал далекий то ли вой, то ли рык. Земля вновь качнулась под моими ногами.
Я увидел, как Ульф обреченно склонил голову, отер лицо трясущейся рукой. Он даже голову втянул в плечи, ожидая чего-то. Вскоре я услышал, чего именно так испугался старик.
В темноте послышался шум, будто по камням ползло что-то огромное, тяжелое и склизкое. Словно гигантский червь поднялся из глубин и теперь искал себе пищу.
И пищей его должны были стать мы.
— Вы пришли за силой Спящего… Вы ее увидите, — как безумец улыбнулся жрец, и тут из темноты что-то метнулось к нему. Из груди предателя с брызгами крови вырвалось нечто и опутало его красными, мокрыми путами, а через миг утянуло ублюдка во тьму.
— Смилуйся, Белый волк, — прошептал кто-то из солдат. Заорал от боли и ужаса бородатый носильщик справа от меня. Затем жалобно вскрикнули слева. Алые щупальца пронзали людей и утаскивали в темноту, в которой что-то душно хлюпало, чавкало и неумолимо ползло все ближе. Я вжался в стену, чувствуя, как в одно мгновение вспотел с головы до пят. Затем торопливо подхватил с пола обломок чьего-то щита.
Тщетная защита против невидимого врага. Против неведомого бога.
Ульф коротко всхлипнул, расцвел кровавыми щупальцами и исчез в темноте. Мой последний земляк в этих пещерах.
— Проклятый жрец! — процедил я, срываясь на скулеж. — Проклятый жрец…
Темнота близилась, подступала. Сочилась вонью и обволакивала мой мир. В свете уроненных фонарей я увидел, как неподалеку от меня в расщелину забился черный, и пламя играло в белках его испуганных глаз.
Это его кровь должна была накормить Спящего. Его должны были жрать кровавые щупальца!
Но уродливый бог этих чертовых дикарей не трогал мерзавца… Зарычав, я поднялся на ноги, вскинул руку с ножом. Если Спящий не прикончил черного, то это сделаю я.
Мне удалось сделать два шага, прежде чем в груди стало холодно и жарко одновременно. Словно что-то лопнуло у меня внутри. Из глубины в горло хлынуло соленое, горячее, и легкие зажглись огнем.
Рывок щупалец, пронзивших мою грудь, вышиб из меня сознание и жизнь.
Я нашел Сури сидящей в кровавой луже, натекшей из трупа огромного командира чужаков. Его рогатый шлем валялся на камнях чуть поодаль. Растерзанные тела северян были разбросаны по всему городу, и я видел, что дикари пытались сбежать, пытались спрятаться, но никто не уцелел.
Присев рядом с плачущей Сури, я обхватил свои колени руками и сгорбился. Мимо нас шествовал по горам многоголосый, многоглазый, многорукий бог моего народа… Красные потоки его тела толчками ползли из каменных недр и растекались по горному плато, жадно разыскивая тех, кто осквернил долину своим присутствием. Своей кровью.
Щупальца шарили по камням, извивались в расщелинах и ползли дальше, ниже… А я сидел рядом с Сури, накинув ей на плечи шкуру убитого мною северянина, и радовался тому, что затея Дави-Предателя все-таки провалилась. Что его предательство не погубило мой народ. Что теперь чужаки будут изгнаны с нашей земли и никогда не вернутся назад.
Никогда.
— Я просила его не ходить туда, — вдруг прошептала Сури. — Я просила его найти другой способ прогнать чужаков.
Кровь северян под ней покрывалась тоненькой пленкой, а я вдруг похолодел от понимания ее слов. Только теперь я понял, почему на самом деле красавица Сури гневалась на белокожего Дави. Она злилась совсем не на то, что мы приняли за предательство…
К горлу подкатил противный комок, и мне захотелось заплакать от обиды.
— Они могли сделать все что хотели. Могли скормить Спящему этих черных людей и уйти. Зачем он выбрал другую дорогу, Илле? — спросила она.
Я промолчал. Мне было нечего ей сказать. И, слава Спящему, нечем.
© Юрий Погуляй, 2011
Алексей Карелин«Memento mori»
Мировой судья Глэнвилл начинает получать странные записки с угрозами. Выяснить, каким образом они попадают к нему и какова цель их отправителя, не удается, и они все больше беспокоят адресата.
В этой милой истории-стилизации под произведения конца 19 — начала 20 веков перед взором читателей оживут и предстанут кельтские духи…
DARKER. № 5 сентябрь 2011
Историю, которую я хочу рассказать, мне довелось услышать благодаря Его Величеству Случаю. Однажды за утренним чаепитием я просматривал заголовки свежего выпуска «Морнинг кроникл». «Мировой судья изгоняет демонов», — гласил один из них. Ниже ютилась небольшая заметка о прошедшей в Корнуолльском театре премьере и неблаговидном поступке некоего эсквайра — мирового судьи маленького городка близ Плимута. Этот господин так впечатлился игрой актеров, что при виде Смерти, пришедшей за главным героем, вскочил с воплем: «Vade retro, Sathanas!»[16].
Я отпустил шутку в его адрес, совсем забыв, что не один. В то время у меня гостил старый друг, доктор богословия и ректор нескольких приходов неподалеку от залива Маунтс-Бей — мест, которые находились под присмотром как раз высмеянного мною мирового судьи.
— Над кем вы так зло смеетесь? — спросил мой друг, назовем его Джоном Эрскотом.
Я прочитал заметку вслух и подивился, что даже в XIX веке страх перед сверхъестественным остается сильнее здравого рассудка. На что доктор Эрскот заметил:
— Я бы не стал на вашем месте спешить с выводами. Мистер Глэнвилл — человек уважаемый и образованный. Я знаком с ним лично и ручаюсь за него.
— Должно быть, вы можете объяснить его поведение?
— За курьезным на первый взгляд случаем кроется трагедия. Вижу, вы заинтересовались. О, да, такие истории вам по вкусу. Предугадывая ваше желание в будущем опубликовать мой рассказ, попрошу лишь позаботиться о репутации мистера Глэнвилла.
— Будьте уверенны, я не назову настоящих имен, равно как и мест, из коих вы приехали. Думаю, вы не станете противиться, если я назову мирового судью Томом Глэнвиллом?
— Ни в коем разе.
— А вас… как вам нравится быть Джоном Эрскотом?
— Если на то ваша воля…
Я не обладаю памятью мистера Вудфолла[17], поэтому прошу простить, если повествование покажется вам сбивчивым. В свою защиту хочу сказать, что старался запомнить каждое слово моего гостя.
— Наверное, вы слышали, как в наших землях докучают старые тропы, ведущие к заброшенным шахтам? — начал доктор Эрскот.
— И до сих пор удивляюсь, почему их не закроют.
— Об этом же задумался и мистер Глэнвилл, когда прочел в утренней газете некролог по преподобному Уиллу Джеффризу. Несчастный возвращался со званого ужина, когда ось двуколки сломалась. До дома оставалось немного, и викарий решил добраться до него пешим путем. Ночь выдалась темная, тучи заполонили небо. Преподобный Джеффриз сам не заметил, как сошел с главной дороги на параллельную, но давно пребывающую в запустении. Чем дальше он шел, тем уже становилась тропа, плотнее обступали заросли кустарников. Осмелюсь предположить, что викарий был в нетрезвом уме, иначе заметил бы вовремя, что идет по дороге, негодной даже для самой непритязательной телеги. Успел ли он понять свою ошибку, ignorabimus[18]. Спустя несколько дней констебли нашли его тело. При нем не было ни гроша, поэтому убийство списали на разбойников. Не сомневаюсь, так оно и было.
— Я слышал и другие истории, когда с пути сбивался целый экипаж. Порой это кончалось тратой времени и изрядными волнениями, но, к сожалению, дремучие места привлекают искателей легкой наживы.
— Именно, викарий не единственная жертва «мертвых» дорог. Потому мистер Глэнвилл и крепко задумался об их закрытии. Корнуолльский вестник неустанно оглашал отсечение то одной, то другой опасной тропы и установление в соответствующих местах упреждающих знаков.
Казалось бы, все должны быть довольны, ведь мистер Глэнвилл проделывал работу на благо общества, но доктор Эрскот опроверг мои ожидания. Как-то поутру к судье приехал высокий кряжистый мужчина с крайне озабоченным видом. Судя по всему, он надел для встречи лучший костюм, грубость ткани и топорность покроя которого все же выдавали человека деревенского. Мужчина долго шевелил усами, пушистыми и белыми, как снег, и наконец смущенно заговорил:
— Позвольте представиться, сэр. Билл Уотингем, учитель из Фогсхилла, сэр. Меня отправили к вам, сэр, чтобы от лица всей, так сказать, сельской общины попросить вас, сэр, открыть тропу, что идет около нашего селения. Дело в том, сэр, что эти, как говорят, «мертвые» тропы, сэр, используются нами и поныне.
— Чем же вас не устраивает главная дорога? Насколько я знаю, шахтерские тропы так заросли, что ездить по ним невозможно, а ходить опасно.
— По этим тропам, сэр, мы проводим покинувших этот бренный мир в дальний путь.
— На кладбище можно попасть и по главной дороге. К чему вы меня беспокоите? — мистер Глэнвилл начинал нервничать, он не любил тратить время попусту.