Конечно, первое время нам приходилось тяжко. Всех этих новомодных устройств и в помине не было. Фонари, оружие, дрезины — патрулируй туннель как хочешь, все пять миль. Вот как миссис Партингтон воевала с морем[129], только хуже. Горстка человечишек против самого Ада в вековечной тьме, затопившей туннели глубоко под городом.
Хотя крушений больше не было, не скрою. Так, пара мелких аварий. Да и как их было избежать? Мы делали все, до чего только могли додуматься. О, как мы горбатились в те годы! Как-то на одном участке путей начались странные явления, и мы начали копать у самых путей; зарылись на полсотни футов и услышали совсем уж непонятные звуки. А однажды заблокировали туннель в милю длиной и пустили ядовитый газ. А еще как-то раз заложили динамит и… да что смысла продолжать? Все было без толку, ну совсем без толку. Просто ничего осязаемого нам в руки не попадалось. Да, во время этих тоскливых обходов в кромешной тьме слышались какие-то звуки; свет фонариков под этими бесконечными бетонными сводами казался не больше булавочной головки. Вдали мы замечали поблескивающие глаза и находили свежевскопанную землю там, где минуту назад не было ничего, кроме утрамбованного гравия и золы. Время от времени палили во что-то белесое, едва различимое, но в ответ получали только хихиканье — издевательский и совсем не веселый, как у гиены, смех, затихающий в земной толще…
Тысячи раз подмывало меня послать все к чертям, вернуться к наземной жизни, к солнечному свету и здравому смыслу, забыв про это безумное царство Ньярлатхотепа с его макабрическими ужасами. И каждый раз мысли мои возвращались к тем беззащитным мужчинам, женщинам и детям, которые мчатся, ничего не подозревая, сквозь зловещую тьму, а где-то внизу, им на погибель, буравит землю первородное Зло, и я… я просто не мог уйти, вот и всё. Оставался на посту и год за годом выполнял свой долг. Странное занятие для ученого; разумеется, за годы обучения в музее я и не помышлял ни о чем подобном. И все же мне льстит, что моя работа приносит пользу обществу — и более ощутимую, чем если бы я изготавливал чучела животных для музейных витрин или писал бы монструозные учебники, которые и читать-то никто не станет. Понимаешь ли, у меня тут собственная наука — наука охранять туннели, на которые затрачены миллионы и миллионы долларов, от подземных ужасов; наука оберегать жизни доброй половины жителей крупнейшего города в мире.
И вот еще что. Здесь передо мной открывалась возможность, за которую чуть ли не всякий мой наземный коллега отдал бы правую руку, — возможность исследовать совершенно неизведанную форму жизни; существ до того гротескных, что и спустя все эти годы, сталкиваясь с ними постоянно, я порой отказываюсь верить собственным глазам… хотя ужас остается неподдельным, если уж на то пошло. Следы его можно найти во всех странах и у всех народов. Ну а что, даже в Библии упоминаются «бесы, что роют землю»[130], а в Персии и поныне охотятся с собаками и ружьями на странных обитателей склепов, не людей и не зверей; а уж в Сирии, Палестине и некоторых областях России…
Но если ограничиться этим конкретным местом… что ж, ты не поверишь, сколько записей мы отыскали в архивах, сколько свидетельств существования Тварей нашлось в истории Манхэттена — даже до прибытия белых. Поинтересуйся у хранителя Музея аборигенов на Риверсайд-драйв, как местные индейцы тысячу лет назад хоронили своих мертвецов, и эти обычаи покажутся совершенно необъяснимыми — но только если не учитывать, от чего они стремились защититься. И попроси его показать тебе тот череп, наполовину человечий и наполовину собачий, который обнаружился в индейском кургане аж в Олбани, и еще эти церемониальные одежды шаманов, на которых явственно различимы паукообразные Твари, роющие стилизованные подземные ходы и занятые иными делами; это доказывает, что индейские художники хорошо были знакомы с Ними и Их привычками. Да уж, стоит только взяться за поиски, и сразу всё как на ладони!
И даже когда объявились белые… как насчет ранних свидетельств — скажем, Яна ван дер Риса и Ваутера ван Твиллера? Если вдуматься, даже в некоторых фантазиях Вашингтона Ирвинга прослеживаются неприятные подробности! В «Истории Нью-Йорка» тоже попадаются диковинные пассажи — говорится о каких-то патрулях, которые безо всяких осмысленных причин обходят улицы по ночам, особенно в районах кладбищ; о вылазках в непроглядной тьме, о грохочущих кремневых ружьях, о могилах, которые поспешно вырывали и засыпали, стараясь успеть до рассвета…
А потом и современные писатели… Бог ты мой! По этой теме можно собрать целую библиотеку. Один автор досконально изучил предмет и собрал почти столько же данных, сколько я за все эти годы под землей. О да, я немало почерпнул у Лавкрафта — как и он у меня! Вот откуда взялась эта… скажем так, достоверность, которая отличает лучшие его истории! Само собой, ему пришлось смягчить самые острые моменты — как придется и тебе, если вздумаешь что-нибудь написать! Но даже если опустить худшее, этот ужас все равно способен разрушить душу человека, если тот вдруг задумается о том, что творится здесь, под обманчивым прикрытием земной коры, под блаженным здравомыслием. Глубоко под землей…
Мы — те, кто изучал Их все эти годы — пришли к выводу, что некогда Их было довольно много. Неудивительно, что индейцы сбыли нам эту землю за бесценок! Ты бы тоже продал свой дом за гроши, если б он кишел ужасными и опасными вредителями, которые… только вот с наступлением цивилизации их начали подвергать гонениям, истреблять, изничтожать; их огнем и мечом вытравили люди, которыми двигало неизъяснимое омерзение, которые убивали и умалчивали о своих деяниях, дабы ближние не сочли их безумцами, — до тех пор, пока проклятые отродья не ушли под землю, не зарылись подобно червям в жуткие глубины, где… разыскать точное место у нас духу не хватило бы, но мы полагаем, что в толще Манхэттена существует некий разлом, исполинская каверна, с которой соприкасается вот этот, самый нижний, туннель, и из которого они проникают в подземку…
О, мы далеко не сразу до этого дошли. Поначалу думали, что придется патрулировать всю сеть! Тогда у нас стояли посты даже в туннелях под рекой, даже в Бруклине и Квинсе. Мы опасались даже, что как-нибудь перед рассветом они могут прорваться на поверхность — прямо на пустые улицы Манхэттена. В те дни тут находилась половина городской полиции, вплоть до конной. Да, я не шучу; хотя Бог знает, как повела бы себя лошадь, даже хорошо выезженная, если б наткнулась на такую тварь! Но лошади тогда были быстрее дрезин и позволяли охватить более обширную территорию.
И все же со временем круг изрядно сузился. Опасность существует только на этом небольшом участке туннеля и только в определенные часы ночи. И не спрашивай, почему они не вылезают в дневную пору — здесь ведь всегда ночь, на такой-то глубине. Может, это из-за постоянного движения поездов — они весь день курсируют с интервалом в две минуты, и так до самого закрытия театров на Бродвее. Тогда часа на четыре наступает затишье. В туннеле становится пусто, безлюдно и тихо — вот тогда-то кто угодно может разгуливать где ему вздумается, никому не попадаясь на глаза.
Потому-то мы тревожимся по-настоящему только в эти часы. Только в эти часы мы начеку. Конечно, ни о какой войне речи уже не идет, надо это понимать. Теперь мы на них охотимся, а не они на нас! Они разбегаются, завывая от ужаса, а мы убиваем и отлавливаем их — да-да, отлавливаем! Раз пять-шесть у нас тут собирался собственный зоопарк, не сильно хуже, чем в Бронксе; или, точнее, ожившая версия Кабинета ужасов мадам Тюссо. У меня в лаборатории стоят клетки, и в прошлом, бывало, то и дело возникала нужда донести до влиятельных людей всю… всю важность работы, которую мы ведем под землей! Так что когда на программу обрушивался какой-нибудь особо упрямый скептик, мы приводили его сюда и давали посветить фонариком на тех, кто сидел за решеткой в темноте… а сами вставали поближе, чтобы подхватить его, когда грохнется в обморок! О, здесь перебывала куча городских чиновников и политиков. А почему бы и нет? Разболтать они ничего не смогли бы, иначе их сразу упекли бы в сумасшедший дом! И уж на бюджет они потом не скупились. Наш зверинец имел большой успех, только каждый раз нас хватало ненадолго. От близости этих тварей становилось до того тошно, что в конце концов пришлось их всех прикончить. Больше мы просто не вынесли бы!
Тут дело даже не в облике Тварей и не в том, что они едят — этим нас в избытке снабжает городской морг, и для людей вроде меня, которые полжизни провели в прозекторской, это далеко не самое страшное. Только вот Твари излучают некий космический ужас… да, описать это невозможно. Ты просто не можешь дышать с ними одним воздухом, жить в одном рационально устроенном мире! В итоге мы всех их расстреливали и сбрасывали обратно к друзьям и соседям — а те, похоже, только этого и ждали. По крайней мере, когда мы вскрывали могилы через несколько дней, то находили там пару-тройку обглоданных косточек и не более того.
Еще, конечно, мы их держали с целью изучения. Я оставлю целых два тома наблюдений для последователей, которые продолжат борьбу после меня — да, дружище! Боюсь, ее придется продолжить! Видишь ли, истребить их полностью нет никакой возможности. Единственное, что в наших силах, это сдерживать их. И борьба будет длиться до тех пор, пока используется этот туннель. А ты можешь представить, что городской совет так вот просто возьмет и откажется от сооружения, на которое угрохали двадцать миллионов? «Мне очень жаль, джентльмены, но, понимаете ли, этот туннель кишит…» Господи! Да любого, кто заговорит об этом, поднимут на смех… на поверхности. Да нам и самим в выходные дни, когда улицы залиты светом и вокруг нас такие же точно люди, когда над головой голубое Господне небо, а в легких чистый Господень воздух, — нам самим начинает казаться, что вся эта мерзость лишь дурной сон! Там, наверху, с трудом верится, какие дела могут твориться в сумеречных недрах земли, какая безумная тьма томится вечным голодом глубоко под… Слушаю!