— Вы что-нибудь видели? — закричал я, и прежде, чем смог получить ответ, отвратительный рев поднялся с новой силой, осеняя ночь ужасом. Он, этот рев, теперь, казалось, имел даже направление, несмотря на опутавший нас туман. Несомненно, также, что вопли эти раздавались куда ближе, чем ранее. Промедлив секунду, пытаясь вычислить направление странных звуков, я стремглав бросился на корму, дабы поделиться новостями с помощником. Я рассказал ему, что ничего разглядеть не удалось, а также о том, что звуки теперь раздаются, по всей очевидности, совсем рядом. Услыхав мой рассказ, помощник приказал рулевому немного поднять нос корабля. Мгновением позже пронзительный вопль вновь пронзил ночь, сопровождаясь всё тем же хриплым ревом.
— Оно приближается с правой скулы![168] — воскликнул помощник, подзывая рулевого и отдавая приказ еще чуть-чуть приподнять нос судна. Затем помощник бросился к передней части палубы, по пути успев ослабить подветренный брас[169] и во всё горло клича вахту. Когда же рея[170] была приведена в нужное положение, дабы соответствовать новому курсу, он, несколько успокоившись, вернулся на корму и, далеко перегнувшись через леер, замер, сосредоточенно вслушиваясь. Мгновения тянулись словно часы, а тишина оставалась незыблемой. Вдруг звуки послышались в непосредственной близости: казалось даже, что раздавались они на борту нашего корабля. Вместе с тем, мое внимание приковала странная гудящая нота, вклинивающаяся в этот «рев». Раз или два до наших ушей донеслось нечто вроде «Га-а, га-а!». Затем раздались хриплые посвисты, во всех отношениях сходные с астматическими вздохами тяжелобольного человека.
Тем временем на небе тускло сияла луна, пробиваясь сквозь туманную завесу; завесу, которая теперь казалась мне какой-то истонченной. Когда же вопли вновь начали возрастать и падать, помощник схватил меня за плечо и крепко сжал. Эти вопли, казалось, исходили из точки, лежащей на траверзе[171] судна. Все глаза на корабле с напряжением вглядывались во мглу — безрезультатно. Неожиданно один из матросов закричал, и мы разглядели нечто продолговатое и черное, скользящее в тумане вдоль борта. Расплывчато и призрачно во тьме вырисовывались четыре башенки, с приближением обратившиеся рангоутами[172], снастями и парусом.
— Корабль! Это же корабль! — кричали мы, охваченные волненьем. Я повернулся к мистеру Грэю: он тоже стоял на корме и пристально изучал кильватер[173] разминувшегося с нами судна. И настолько призрачны, обманчивы и мимолетны были наши впечатления от встречи с этим морским чужаком, что поневоле закрадывалась мысль, будто это не реальный корабль проплыл рядом, а корабль-призрак сродни Летучему Голландцу, удостоивший нас своим явлением. Наши паруса издали внезапный хлопок, а кренгельсы[174] осыпали фальшборт[175] градом глухих ударов. Помощник возвел глаза к небу.
— Ветер утихает, — зарычал он, снедаемый бешенством. — Таким шагом мы никогда не выберемся из этого проклятого капкана!
Ветер утихал постепенно, пока не наступил полный штиль. Не было звука, который прервал бы мертвую тишину, за исключением барабанной дроби рифовых сезней[176], — да и те лишь незначительно колебали эту плавную тишь. Прошли часы, вахта сменилась, я же отправился вниз. На седьмой склянке нас вызвали вновь и, когда я поднялся и зашагал вдоль палубы в сторону камбуза, обнаружилось, что воздух будто бы стал прохладнее и просветлел. Прозвучала восьмая склянка, и я взялся за скручивание веревок, сменив на посту Гансарда. От него стало известно, что пар начал таять где-то около четвертой склянки, а температура за бортом опустилась на десять градусов.
Несмотря на поредевший туман, прошло не менее получаса, прежде чем мы получили возможность разглядеть хотя бы слабый проблеск окружающего нас моря. Было видно, что на поверхности всё еще проступают темные участки, однако поверхность эта больше не пузырилась и не кипела. Весь океанский простор, насколько хватало глаз, приобрел оттенок странного запустенья. Изредка поверхность рождала клубки пара, выплывавшие из толщи воды невдалеке от корабля и катившиеся по этой безответной глади куда-то вдаль, скрываясь, наконец, в дымке всё еще сокрытого туманом горизонта. То там, то здесь отдельные небольшие столбики тумана обращались в огромные паровые столпы, что подталкивало меня к выводу, будто море кипит лишь на отдельных своих участках. Заняв позицию справа и оглядевшись, я не обнаружил особенных различий с тем, что видел, наблюдая с левого борта. Безжизненный облик моря наполнял меня ощущением озноба; и это притом, что окружающий воздух веял сухостью и теплом. Помощник, обращаясь ко мне с уступа юта, велел принести его бинокль.
Когда я исполнил приказ, он взял принесенное и поднялся на гакаборт[177]. Там он простоял несколько мгновений, усиленно полируя стекла при помощи своего носового платка. Миг спустя он приложил окуляры к глазам и долгим внимательным взглядом окидывал туманную завесу, что простиралась вдали за бортом. Я также некоторое время пытался уловить ту точку, на которую помощник направлял свой бинокль. В этот момент перед моим взором выросла какая-то неясная тень, и, упорно наблюдая за ней, я отчетливо разглядел контуры корабля, обретающие форму в пелене тумана.
— Смотрите! — закричал я, но в то же самое время всплывающий из тумана призрак обрел вид громадного четырехмачтового барка[178], заштилевшего[179] с поднятыми парусами в нескольких сотнях ярдов от нашей кормы. Словно приоткрытый, а затем вновь опущенный занавес, на море опять лег туман, скрывая загадочный барк от нашего видения. Помощником капитана овладело волнение, и он стремительно, отрывистыми шагами начал мерить корму, то и дело останавливаясь и вглядываясь сквозь бинокль в ту сторону, где исчез четырехмачтовик. Постепенно, когда морок в очередной раз рассеялся, парусник снова обозначился на поверхности волн, и именно тогда мы впервые получили намек на происхождение отвратительных ночных звуков.
Некоторое время помощник безмолвно следил за движением барка, во мне же крепла уверенность, будто, несмотря на туман, я могу различить смутное движение на борту корабля. Прошло немного времени и мое предположение переросло в твердую убежденность; теперь я мог разглядеть также нечто похожее на брызги неподалеку от барка. Помощник неожиданно положил бинокль на коробку штурвала и велел мне принести рупор. Я бросился на сходный трап, схватил искомое и вернулся.
Помощник поднес рупор к губам и, делая глубокий вдох, бросил в сторону корабля оглушительный оклик, который разбудил бы и мертвого. С некоторым напряжением мы ждали ответа. Спустя мгновение, оттуда послышался низкий и гулкий рокот; с каждой секундой он делался всё выше и громче, пока мы не узнали в нем те самые звуки, что слышали предыдущей ночью. Помощник замер в немом ужасе от полученного «ответа»; голосом, едва громче, чем приглушенный шепот, он попросил меня позвать Кэпа. Привлеченная криком помощника и жуткими звуками, прозвучавшими в ответ, на корме собралась вся вахта; все столпились у бизань-вантов[180] в стремлении получше разглядеть происходящее за бортом.
Вызвав капитана, я вернулся на корму, где обнаружил беседующих с вахтенным[181] помощников, второго и третьего. Те не оставляли попыток проникнуть взором за облака тумана, полускрывавшие наш неожиданный «конвой», и добиться хоть какой-то ясности в отношении удивительного феномена. Моментом позже явился Кэп, держа в руках собственную подзорную трубу. Помощник доложился с кратким отчетом и передал рупор капитану, который, вручив мне на время подзорную трубу, окликнул спрятавшийся в тенях барк. Мы слушали, затаив дыхание, пока, наконец, утреннюю тишину вновь не разорвали всё те же пугающие звуки — страшный ответ на призыв капитана. Рупор поспешно опустился, а лицо Кэпа застыло в гримасе изумленного ужаса.
— Господи! — закричал он. — Что за святотатство!
На это третий помощник, глядящий сквозь бинокль, воскликнул:
— Глядите, там поднимается бриз[182]!
Услышав его слова, капитан торопливо поднял глаза, и мы все посмотрели на подернувшуюся рябью воду.
— Эта посудина принесет нам ветер, — сказал капитан. — Через полчаса она должна поравняться с нами!
Прошло немного времени, и плотный туман подобрался на расстояние в сто ярдов к нашему судну. Странный корабль был отчетливо различим в окаймлении клубящегося кольцами тумана. Последний короткий порыв — и ветер стих окончательно, что, однако, не помешало воде за кормой у незнакомца вновь разразиться свежею рябью, которая с поистине гипнотической притягательностью влекла наши взгляды. Судя по хлопающим парусам, барк потихоньку двигался в нашу сторону. Мучительные секунды минули; большой четырехмачтовик достиг нашего положения. Вместе с ним нас достигли и легкие порывы ветра, заставившие паруса нашего корабля лениво дернуться, а сам корабль медленно двинуться вперед сквозь таинственный простор моря. Барк шел в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нашей кормы, неуклонно сокращая это расстояние; казалось, он мог бы с легкостью обогнать нас. Когда судно нагнало нас, оно привелось к ветру[183]