Молчание, шуршание ткани. После краткой схватки с нерешительностью инспектор заглянул за дверь. На стульях и оттоманках разместилось с полдюжины девушек в простых домашних платьях. Их вечерний наряд состоял обыкновенно из легких туфелек и шелковых чулок, и Рише опять закружило между иллюзией и явью. Маргариты среди них не оказалось. Взгляды всех пансионерок были устремлены в центр комнаты, где в большом мягком кресле застыла новая обитательница дома — стройная брюнетка с нежной кожей и миловидным, хотя и глуповатым лицом. Последним участником сцены был старик в черном сюртуке, нависший над ней дряхлым коршуном. Он вновь заговорил. Теперь, однако, в его голосе не было и следа прежней слабости; такими чеканными, властными интонациями мог бы вещать автоматон[219], изображающий императора в расцвете державных сил.
— Вы чувствуете, как разглаживается кожа у вас на лице. Морщинки и прочие изъяны исчезают без следа. Вы — само совершенство. Ваша кожа становится мягкой и упругой, кровь равномерно приливает к каждой точке вашего лица…
Фразы повторялись снова и снова, сплетаясь в тягучее заклинание. И действительно, пансионерки наблюдали за происходящим, словно завороженные, не смея оторвать глаз. Ритуал был хорошо знаком каждой из них, и все же им до сих пор не наскучило созерцать, как из слов рождается красота. Что до Рише, то ему не доводилось еще присутствовать при сеансах косметического гипноза, и ощущение чуда охватило его помимо воли. Даже из-за двери, за десяток шагов ему было видно, как послушно меняется женская плоть, хотя к ней не прикасаются и пальцем.
Удовлетворившись наконец результатом, гипнотист занялся шеей брюнетки. Затем ей было велено снять платье и белье. Девица без слов подчинилась. Разглядывая алебастровые холмики грудей, Рише размышлял, с той же ли охотой разоблачаются перед стариком пациентки из приличных домов — и как в таком случае можно толковать согласие или отказ. Теоретики и практики единодушно утверждали, что у внушения существует нерушимый предел — нравственные принципы внушаемого. Но даже если и так…
Ход его мыслей нарушили голоса из соседнего коридора. Инспектор проворно, но без спешки — обвинить его в излишнем любопытстве не посмел бы здесь никто — вернулся в пустой салон. Через несколько мгновений в комнату вошла мадам Эрбон — высокая, статная, безупречная. В отличие от своих питомиц, мадам сохраняла верность иллюзиям, которые продавала: изысканное бархатное платье едва ли уступало в роскоши ее вечерним нарядам, разве что алому и золотому предпочли на сей раз спокойный оттенок красного вина. Приникнув губами к подставленной руке, Рише с трудом смог оторваться: благоухание, исходившее от кожи, мутило разум.
Однако флер тотчас же развеялся, стоило им занять места в креслах. В глазах мадам Эрбон читалась грусть, которой не могли скрыть ни манеры пресыщенной львицы, ни работа гипнотистов. Ее истинный возраст оставался для Рише загадкой: за этой гладкой кожей могли скрываться и тридцать, и сорок лет жизни. Несомненно было одно: в укромных закоулках этой души пряталась не дива, а истощенная старуха.
— Как отрадно, что вы удостоили визитом наш скромный дом, мсье Рише, — улыбкой проговорила мадам. — Три месяца — долгий срок. Для чего же вы так терзаете нас? Маргарита постоянно спрашивает о вас…
Инспектор вспыхнул, хотя сказанное могло быть только ложью.
— Едва ли такие беседы сейчас уместны, мадам Эрбон. Меня привело к вам дело. Полагаю, вы уже догадываетесь, о ком пойдет речь.
Лицо его визави исказила гримаска неприязни.
— Неужели Дюбуа? Я читала в газетах…
— Да-да, именно он. Насколько знаю, он часто бывал в вашем заведении…
Мадам энергично закачала головой, совершенно сбив его с толку.
— Но как же так? Мне и самому случалось видеть его в ваших салонах…
— Да, его сложно было не заметить. Не сочтите за дерзость, но я не припомню более шумного и развязного клиента. На него часто жаловались другие наши гости. Я уже начала склоняться к тому, чтобы объявить его нежелательной персоной в «Кифере». Моралисты невысокого мнения о наших принципах, мсье Рише, но поверьте, всего деньги не решают даже в борделях… Простите, если это слово оскорбляет ваш слух.
— Вы осуществили ваше намерение?
— Этого не понадобилось. Он перестал посещать нас в ту же пору, что и вы.
Рише вздохнул. Он и на миг не допускал, что Дюбуа убили в «Кифере», и все же надеялся уйти не с пустыми руками. Турне по «гнездилищам порока» обещало быть не столько волнующим, сколько утомительным. Даже хрупкая наводка пришлась бы весьма кстати. Три месяца, однако, долгий срок…
Но ему повезло. Потупив взгляд, мадам Эрбон произнесла:
— Кажется, я знаю, откуда вам стоит начать поиски, мсье инспектор.
Рише вопросительно вскинул бровь. В салоне сгустилась тишина. Потом мадам заговорила, не поднимая глаз:
— Мсье Рише, вам должно быть, известно, что в «Киферу» подчас приходят и клиенты с… особенными потребностями. Многие из них мы готовы удовлетворить — до тех пор, пока ничто не угрожает здоровью и жизни пансионерок… и, разумеется, самих гостей. Смертей и увечий у нас не случалось. Но есть услуги, которых мы не оказываем и не приемлем. «Кифера» — это место, куда мужчины приходят, чтобы насладиться женской красотой… даже если и несколько непривычными способами. Иного мы не предлагаем.
Она помолчала.
— Но такие, как Дюбуа… рано или поздно им становится мало. Излишества притупляют чувственность, это закон… и если огонь желания потух, то просто так его уже не разжечь. О, уловок может быть множество, но помогут они лишь на время, дальше будет лишь хуже… Дюбуа этого не понимал. Однажды он явился ко мне и стал требовать совершенно диких, непотребных удовольствий… не берусь повторить его слов при вас, мсье Рише. Я ответила отказом, и негодяй набросился на меня с кулаками. Нам пришлось выдворить его, словно жалкого пьянчужку… Помню, как он сыпал с тротуара угрозами, которых никогда бы не исполнил; такими людьми помыкают сиюминутные порывы и лень. С тех пор я его не видела. Однако до меня дошли слухи, что он все-таки нашел желаемое…
— Заведение с особыми услугами?
— Да, если его можно так назвать… Видите ли, в нашем деле тоже существует состязательность: приходится следить за конкурентами, чтобы не упустить интересных новшеств. Сманить клиента с излюбленного места довольно просто: для многих мода решает все… Вот как вышло, что мне рассказали о доме на улице Летелье.
— Это же в рабочих кварталах?
— Да, мсье Рише. В таких местах приличному человеку лучше не появляться даже днем. Только можно ли считать Дюбуа и ему подобных приличными людьми?
— Обойдемся без морализаторства, мадам Эрбон. Мне вполне достаточно фактов. Что же это за дом?
— Да-да, простите, я увлеклась… Названия он не имеет — по крайней мере, известного мне. Распоряжается там женщина средних лет, ее фамилия Робар. Встречаться нам не доводилось, но все описывают ее как исключительно неприятную особу, и это меня не удивляет. Говорят, она редко покидает дом и носит только черное. Клиентов у нее не много, зато их уже не никакими уловками не переманишь. А ведь цены там гораздо выше наших…
— Да ради бога же, мадам Эрбон, довольно отступлений! Чем торгует эта Робар? Чем она так привлекла Дюбуа?
Мадам наконец оторвалась от созерцания пустоты и посмотрела инспектору в глаза. Затаенная мольба во взгляде лишь усилила ощущение, что перед ним старуха.
— Уродами, мсье Рише. Она торгует уродами. Выродками, которых у нас показывают на ярмарках. Как будто жизнь и так их не наказала… Не спрашивайте подробностей: я их не знаю. И не верю, что у нее есть разрешение от комиссара — никто бы не стал попустительствовать таким мерзостям… Могу сказать только, что Дюбуа стал там постоянным клиентом. И если у Робар его настигла смерть — поделом. У грязных наслаждений своя цена.
Рише не нашелся, что ответить. Уточнив адрес дома, он коротко попрощался и направился к выходу. Мадам нагнала его в дверях.
— Мсье Рише… вы уверены, что не хотели бы увидеться с Маргаритой? Час еще ранний, но это можно устроить…
Он промолчал.
— …просто прелесть что такое. Мими вчера превзошла саму себя. Я едва смогла уснуть от волнения! Какой талант, какой голос! Шарль, ты согласен со мной? Ну что же ты молчишь?
Как будто с тобой можно вставить хоть слово.
— Ах да, тебя же не было у Мими… Все-таки ты чересчур много работаешь, Шарль, потому-то ты такой угрюмый. Право же, у него меланхоличный вид, мсье Форель?
— Да, да… весьма.
Лучше сойти за меланхолика, чем за свинью.
— Тебе надо чаще обедать с нами, Шарль. Не спорю, ты занимаешься ужасно важными делами, но иногда служба может и подождать. Ты принесешь Его Величеству больше пользы, если будешь сыт и доволен.
— Да, молодой человек, обильное и регулярное питание — залог крепкого здоровья. В наше время об этом часто забывают.
Почему же тогда ты сипишь и потеешь, будто вот-вот отдашь Богу душу?
— Шарль, я вспомнила, о чем хотела с тобой поговорить. Мими вчера опять нахваливала того гипнотиста, Вуазена. Да ей и рта не нужно было раскрывать — мы сами все увидели. Шарль, он просто волшебник! Ты же знаешь, мы с ней родились в один год…
— Не может быть, мадам Рише! Я полагал, Мими старше вас на добрый десяток лет!
— Ах, не льстите мне, мсье Форель…
Если бы не эта лесть, ты бы не звала его на обеды.
— Так вот, о чем это я… Ах, Мими! Она теперь выглядит такой юной — едва ли не свежее собственной дочери! Что за кожа, что за цвет! Мужчины не могли оторвать от нее глаз — да и кто бы упрекнул их, Шарль? И все это сотворил Вуазен! Нашему бедному старому Тиссо такие чудеса не под силу, он едва-едва справляется с моими морщинками. Сеансов требуется все больше, а проку от них все меньше.
А может, ты просто позволишь себе чуть-чуть постареть, мама?