Я знаю, что отличу ее в какой угодно толпе, что признаю ее лицо тотчас, как только она взглянет на меня своими тоскующими глазами, но я совершенно не понимаю, что за история произошла со мною.
Кто были эти люди, кто была эта женщина, зачем я им был надобен?
Мой костюм не внушал представления о богатстве, ни к каким партиям я не принадлежал и никому не дал повода к кровавой мести…
Многим покажется, что я вступил в состязание с Ксавье де Мортепеном[224] и написал главу из бульварного романа, но это все в действительности случилось со мной, и я рассказал здесь только голый факт.
1895
Глен Хиршберг«Солнечные клоуны»
Макс осиротел в двадцать лет, и все, что у него есть — это воспоминания, одинокая квартирка и несколько месяцев до начала учебы. Исполняя волю покойной матери, он устраивается на работу, чтобы приносить людям радость — и что может быть невинней, чем продавать детям мороженое с грузовика? Откуда Максу было знать, что первый же день поставит его перед очень сложным выбором, а компания «Солнечный Клоун» далеко не так проста, как кажется…
Впервые на русском история от мастера нестандартного хоррора.
DARKER. № 10 октябрь 2014
GLEN HIRSHBERG, “SAFETY CLOWNS“, 2004
и
козло —
ногий
шариков Продавец
насвистывает
вдалеке
Едва увидев объявление, я понял: это именно то, что я искал.
Нравится быть Славным Парнем? Нравится видеть счастливые лица? Аккуратно водишь? «Солнечный Клоун» ждет тебя!
Один телефонный звонок — и полминуты спустя я уже договорился о собеседовании с Джейбо, диспетчером, основателем, владельцем и директором компании «Мороженое от Солнечного Клоуна». Встреча была назначена на следующее утро, без пятнадцати шесть. «Захвати права», — чуть ли не проорал Джейбо напоследок (голос у него был хриплый, как у ярмарочного зазывалы) и повесил трубку.
Вернув телефон на место, я вынул красный маркер из зажима на офисной доске и поставил робкую галочку возле пункта 7 в списке моей мамы: Найди ПОЛЕЗНУЮ работу на лето. Помогай людям. Пусть тебе потом будет что рассказать. Заработай побольше, чтобы осенью сосредоточиться на учебе. Затем я присел на крохотной веранде, чтобы поглядеть, как с пляжа наползает вечерняя морская мгла, заливая овраг между нашим кондоминиумом[225] и ипподромом у подножия холма.
Моим кондоминиумом. Я все никак не мог привыкнуть.
Мать набросала свой последний список дел для меня посреди ночи, за три часа до того как я повез ее в хоспис умирать. Это случилось больше месяца назад, и я стал сиротой накануне своего двадцатого дня рождения. Она оставила мне полуторакомнатную квартирку в кондоминиуме, плюс достаточно наличных, чтобы на втором курсе в Университете Сан-Диего мне не пришлось брать новых ссуд и устраиваться куда-то еще, кроме библиотеки, где я сразу работал и учился, а еще — батарею кактусов. «Их убить даже тебе не под силу», — проговорила она, по последнему разу потрогав колючки всех растений, устроившихся в ящичках за окном. Мне не потребовалось и четырех недель, чтобы доказать ее неправоту.
В утро собеседования я поставил будильник на 04:45, но проснулся в начале четвертого часа, взбудораженный, сна — ни в одном глазу. Теперь единственным невыполненным пунктом в ее списке будет первый: Отметь свой день рождения. А для этого уже поздновато. И все. Никаких больше списков от мамы. Теперь буду все делать не для кого-то, а для себя. Я уже решил, что продам свое жилье, — может, еще до сентября. И понемногу из памяти изгладится шелест кондиционеров в квартирах, притиснутых к нашей. Я забуду мусоровозы в пятнадцать пятого утра и собак, огрызающихся из-за сеточных дверей на воздушные шары, в которых богатые люди взмывают в закатное небо.
Но наверное, я никогда не забуду, как летними днями мы с тысячей других ребятишек играли в догонялки на скейтах в переулках нашего разросшегося райончика, как воровали друг у друга монетки, которые бросали на счастье в фонтан у поста охраны, как ждали половины четвертого пополудни, когда караваном наезжали фургончики с мороженым, и мы обрушивались на них. И потом у нас на много часов застревала в ушах их звенящая, тренькающая музыка, словно вода из бассейна, которую никак не можешь вытряхнуть.
Это будет моим прощанием: я не просто исполню волю матери, а отдам ей дань уважения. И отцу тоже, хотя его я в основном помнил по аромату земляничного освежителя воздуха, которым он заставлял мать обрызгивать все и вся, чтобы скрыть его собственный нездоровый запах, и еще как он умирал, с поразительной силой сжимая руки жены и семилетнего сына, как хрипел: «Господи. Дерьмо. Я прямо чувствую, как подыхаю».
За одиноким завтраком я смотрел сквозь открытую дверь веранды на приморскую полосу, слушал, как ржут лошади, которых конюхи ведут на пляж. Выйдя точно по графику, я вывел видавший виды мамин «гео» на пустовавшую автостраду I-5. Туман хлестал меня по лицу через открытое окно, словно я мчался на спортивном катере. Указания Джейбо завели меня на холм за 10-й улицей, в тихий район складов и автомобильных стоянок. В это время суток, даже на возвышенности и вдали от моря, с фонарных столбов и сетчатых заборов стекала влажная мгла. На перекрестке с Си-стрит я сбросил скорость, повернул и потихоньку покатил на восток, высматривая вывеску или табличку с номером дома. Но в основном мне попадались на глаза лишь человеческие фигуры, свернувшиеся калачиком под газетами, и мешки с мусором вдоль заборов. Я уже хотел развернуться, когда заметил щит с надписью от руки, прикрепленный уголками к столбу в конце заброшенного с виду квартала:
СОЛНЕЧНЫЙ КЛОУН
Рядом кто-то изобразил примитивное желтое солнце с убогими лучиками, достойными первоклашки и такими многочисленными, что все в целом походило скорее на жука. Я припарковался, отыскал ворота и прошел во двор.
И, не сделав даже пяти шагов, остановился. По лицу и рукам скользили нити тумана, как будто я продирался через паутину. Мои плечи поползли вверх, ладони в карманах сжались в кулаки, и я застыл на месте, навострив уши. Слева на меня таращили мертвые фары пять больших белых фургонов. Взглянув направо, я увидел еще пять, выстроившихся в ровную шеренгу. Ни движения, ни света, ни людей.
Как-никак, это была стоянка. И то, что на ней и в самом деле обнаружились машины, не слишком тянуло на пугающее открытие. Если бы не то, что на них росло.
Или цеплялось к ним?
Я отступил на шажок, вспомнил, что позади меня такие же фургоны, и тоже их оглядел. И действительно, к каждой боковой двери с пассажирской стороны прилипло по огромной, во всю высоту машины, тараканоподобной фигуре. Их длинные тоненькие ножки были сложены под брюхом и пропущены через ручки дверей, из суставчатых, угловатых плеч выпирали крошечные головки. Из-за тумана — и только из-за тумана — казалось, что они подергиваются, будто вот-вот взмоют в воздух стаей саранчи.
— Эй, Джейбо, — раздался голос у меня за спиной, неожиданно близко. Я снова обернулся. Откуда-то из-за левого ряда фургонов вышел мужчина — рыжеволосый, в темном комбинезоне. Он обтирал пальцы грязной тряпкой, словно баюкал змею.
— Да? — отозвался голос зазывалы, который я уже слышал по телефону.
— Кажется, прибыл наш новенький.
— И как он на вид?
Тип в комбинезоне набросил тряпку себе на плечо и смерил меня взглядом.
— Коротышка. И больно уж тощий, ему бы мороженого. Кости крепкие. Мне он нравится.
На задах стоянки щелкнула дверь, и показалось еще одно лицо — узкое, с выпученными зелеными глазами и челюстью, которая слегка отвисала даже в состоянии покоя, как у угря.
— Заходи, — велел Джейбо и растворился в освещенном проеме.
Зачем меня вообще подняли в такую рань?
Как оказалось, директор принимал в серебристом трейлере, примыкавшем к стене склада. Шагая к нему, я ощущал, как в лобовых стеклах отражаются неясные формы, как под напором тумана подрагивают тараканьи тени и покачиваются грузовики, и вдруг меня озарила огорчительная мысль, что это и есть машины мороженщиков. Я надеялся, что это будут фургоны типа молочных, которые когда-то обслуживали нас самих, с бортами, неровно облепленными яркими голубыми наклейками «Попсикл Рокетс» и «Иглу Пайз», точно какая-нибудь коробочка для ланча — картинками из мультиков. Может, эти и музыки-то не играют.
Вытянув перед собой руку, я зашел в трейлер.
— Доброе утро, мистер Джейбо. Меня зовут Макс Уо…
— Просто Джейбо. А ты не такой уж и коротышка.
Вместо рукопожатия он мне помахал. Кисти у него не было — по крайней мере, не было пальцев, потому что культя заканчивалась вздувшимся клубком красной кожи. Я смущенно опустил руку.
— Хотя и вправду тощий. — Он склонил голову набок. Вблизи, за замызганными круглыми очочками, его глаза казались почти желтыми. Из черепа Джейбо, как булавки из подушечки, торчали короткие седые волоски. — По-моему, тебе много что понравится в этой работе.
Если не считать тонкой стопки конторской бумаги и стаканчика с дешевыми, обгрызенными биковскими ручками, его стол пустовал. На стене позади хозяина висела карта округа Сан-Диего, по которой венами змеились и перекрещивались розовые и голубые линии. За декор в трейлере помимо карты и зеленого стального шкафчика для документов отвечал только календарь «Алиталии» двухгодичной давности, открытый на апреле. С него мило улыбалась женщина с изумительно длинными, шелковистыми темными волосами, в хорошо сидящей форме бортпроводницы. Надпись гласила: