Ни скамеек, ни стульев, голый бетон.
Сбоку от клетки имелась пристройка, сваренная из тех же прутьев, с матрасом и столиком. Чуть левее виднелась дверь.
— Если вы о дьяволе в детях, — сказал Ферлинг, — то вот… Старшую девочку и мальчика, что посветлее, обнаружили у провала, именуемого Глоткой Сатаны, недалеко от городка Мэрикрофт, штат Айдахо. Они были цепочкой привязаны к вбитому в землю костылю. Никто их не опознал ни в городе, ни в близлежащей округе. Ничьи. Сами дети не говорили, хотя слушались, если им что-либо приказывали.
Первой их жертвой стали фермер Роджер Кальгард и его жена. Они приютили детей на время, впрочем, очень короткое. Через два дня Роджер застрелил свою жену из охотничьего ружья, перебил овец, а затем вспорол себе живот ножовкой. То есть, почти перепилил себя. Детей шериф привез в участок, а через двенадцать часов выпустил себе пулю в глаз. Его помощник сошел с ума. Еще через день от пожара выгорели две улицы — семь трупов, трое в реанимации. Этим заинтересовалось ФБР, а затем уже, после череды несчастных случаев, мы.
Тьюлиг прищурился, глядя на монитор.
— Эта девочка, да?
— Да, — подтвердил Ферлинг. — Еще одного мальчика нашли на границе с Мексикой. Группа спелеологов обследовала пещеру Бока дель Дьябло — Пасть Дьявола. Ребенка обнаружили, спустившись на сорок метров вниз, он был прикован к камню. Часть группы тут же попала под завал. С мальчиком наружу выбрались всего трое. Один впоследствии повесился, другой задохнулся в гараже, третий пропал бесследно. Мне продолжать?
— Да, очень интересно. Что с последней?
— Ее привезли на фургоне. Откуда — мы так и не выяснили.
— Четверо, — пробормотал Тьюлиг, куснув губу. — Славные детки. У вас тут тоже все мерли от них как мухи?
— Двадцать три человека. Охрана, научный персонал.
— Забавно. А клетка?
— Предыдущий начальник базы догадался исследовать цепочки, которыми дети были прикованы. Оказалось, что это золото и вольфрам. При наличии их поблизости сила, скажем так, влияния этих детей существенно снижается. Уже с полгода…
— Почему вы их не убьете? — спросил вдруг Тьюлиг.
Ферлинг вздрогнул.
— Мы пытались. Мы… Их не берут пули. Они не едят, не пьют. Стоят, молчат. Даже рядом с клеткой многим тяжело находиться.
— Славные детки, — повторил Тьюлиг. — Выглядят, как детки. А что вы хотите от меня?
— Если бы вы… — сказал Ферлинг. — Это была идея от бессилия. Мы все равно ничем не рисковали. И я подумал, что психоз, обостренное состояние…
— Еще скажите, родственные связи.
— Если они не способны на контакт, если это вообще не дети…
— То с вашей стороны было бы желательно, чтобы я их убил? — закончил за Ферлинга Тьюлиг.
— Да.
Мир полон уродов, вздохнул Ришенбах. Всюду гниль и порча. Скрепы трещат. Четыре всадника топчут землю. Аминь, добавил Бернье.
Тьюлиг уставился в монитор.
— Свет — это их проделки?
— Вероятно.
— Девочку можно покрупнее?
— Сейчас.
Ферлинг пощелкал кнопками. Изображение с трех камер пропало, картинка с четвертой стала крупнее. Лицо девочки скачками приблизилось. В глаза бросилась короткая челка. Бернье зафиксировал детали: кожа белая, линия носа чуть кривая, ресницы не дрожат, палец из уголка рта переполз ближе к центру, слегка вздыбив губу. Ришенбах примерился к тонкой, едва видимой из-за воротничка шее.
Тьюлиг не смог четко определить, когда обнаружил, что девочка смотрит прямо в объектив. Вроде только моргнул… Возможно, она смотрела все это время. Пейзаж с лодкой внезапно треснул с оглушительным звуком, а нос Ферлинга сам по себе брызнул кровью.
— Дьявол!
Ферлинг прижал ладонь к лицу, а другой рукой слепо принялся терзать клавиатуру. Монитор погас.
— Мне нужен мой скальпель, — брезгливо отклонившись, сказал Тьюлиг.
— Увы. — Покопавшись в столе, Ферлинг извлек несколько салфеток. Сквозь пальцы его капало. Пок-пок-пок — маленькие темные капли чертили дорожку. — Только золото и вольфрам.
— Это не безобидные дети.
— Я знаю, — глухо, сквозь салфетку произнес Ферлинг.
— Дьявол с вами! — разозлился Тьюлиг. — Несите меня в клетку.
Я не совсем уверен, заметил Ришенбах. Но Бернье был собран и деловит. Раздвоение личности было неправдой. В Тьюлиге личностей было три.
Пока его несли, и бледные рожи провожали его по пути, как рыбины, прижимаясь к стеклам, он вспоминал странный взгляд девочки. Отстраненный, далекий, без намека на живость. Ришенбаху этот взгляд жутко не понравился. Доктор философии, выпускник Веского университета в теле Тьюлига холодел животом и стучал зубами, что было достаточно странно. Гробокопу Бернье было все равно. Взгляд как взгляд — таково было его мнение. У мертвецов и почище встречаются. Когда они еще свежие мертвецы.
И все же…
Тьюлигу чудилось в пустоте глаз некое лукавство. Приглашающее: поиграй со мной, дяденька. Я знаю, ты любишь играть.
В общем-то, Тьюлиг был не против. Эх, ему еще бы Истребителя Скверны, пальчики истосковались.
У дверей в помещение с клеткой мордоворотов прибавилось. Двое взяли его на прицел помповых ружей. Тьюлиг мельком подумал: а ну как кто-нибудь из них в этот момент сойдет с ума?
— Не шевелись, ублюдок.
Знакомая рука вновь стиснула его шею.
Легкий шорох — и Тьюлиг почувствовал, что ремешок на запястьях, освобождая их, распался, одновременно щелкнули, раскрываясь, браслеты на ногах. Звякнула цепочка.
Рука убралась.
Тьюлиг медленно, расслабляя затекшие мышцы, поднялся.
— Мне куда, в дверь?
— В дверь, — сказал Ферлинг, прячась за спинами охранников. — Штурвал по часовой.
— Не стрельните только от страха.
Полосы золота и вольфрама перехлестывались на двери косым крестом. Штурвал был выкрашен красной краской. Тьюлиг взялся двумя руками.
Железо запоров заскрипело, лампы над головой мигнули.
— Напутствие? — обернулся Тьюлиг.
— Я не могу вам его дать. — Ферлинг все еще прижимал салфетку к носу. — Какое напутствие может быть убийце?
— Иди и убей, — подсказал Тьюлиг.
Ферлинг посмотрел на него тяжелым взглядом.
— Идите. Просто идите.
Чистоплюй хренов.
— А оружие?
— Просунут под дверь.
— Ясно. — Тьюлиг вывернул штурвал до упора. — А клубникой все-таки пахнет.
Он потянул дверь на себя, затылком ощущая, как подались назад стоящие за его спиной. Трусливые ублюдки.
До клетки был всего шаг.
Он, усмехнувшись, сделал его и стукнул костяшками пальцев по прутьям.
— А кто у нас здесь?
Никто из детей не обратил на него внимания. К башне из кубиков медленно плыла новая деталь. Ну, ничего-ничего.
Сзади тяжело грохнуло, со скрежетом встали в пазы запоры.
Заперт.
Тьюлиг улыбнулся. Его никогда не пугали замкнутые пространства. Светили лампы. Было тепло и сухо. Чего желать еще?
Он сдвинул решетку, ведущую в закуток с матрасом и столиком, и успокоившийся Ришенбах согласился, что это не самый плохой уголок в мире.
Звякнув, небольшой, стального цвета брусок подкатился к ноге.
Тьюлиг поднял его, подмигнул «глазку» ближней камеры, дурашливо поклонился и вошел внутрь.
Брусок при ближайшем рассмотрении оказался обточен и заострен с одной стороны. При неимении ничего лучшего — сойдет. Тупым концом можно оглушить, острый сгодится, чтобы порезать.
Тьюлиг сел на матрас, подтянул к груди ноги.
Ришенбах тут же принялся кроить штанину на узкие полоски ткани. Удавка была его идея-фикс. Бернье оценил столик (пластиковое дерьмо) и низкий унитаз (для дерьма). С детьми они пока решили не торопиться.
— Детки, детки, — пробормотал Тьюлиг, связывая полоски.
Лампы с левой стороны светили слабее, нет-нет да и начинали мерцать, так что тот край клетки казался размытым, неясным, зато справа тени от прутьев сплетались четким узором.
Девчонка поменьше, как и прежде, лежала на одеяле, накрывшись ветровкой с головой, торчала туфелька. Башня никак не могла прирасти третьим кубиком, но грозилась — вот-вот. Что за идиоты? И в центре…
Тьюлиг поднялся.
Узкая створка, отделяющая его от клетки, держалась на двух запорах — нижнем и верхнем. Верхний можно было достать лишь в прыжке. Но это потом, потом…
Запах клубники то наплывал и становился густым и плотным, то отдалялся, почти терялся, чтобы через мгновение снова обвить, обнять, заползти в ноздри.
— Э-эй, — тихо позвал Тьюлиг.
У девчонки в центре были кривоватые, худые, матово-белые ноги. Платье не доходило до коленок, на правой, опущенной вдоль тела руке темнел браслетик.
— Э-эй, сладкая.
Никакого движения. Палец во рту. Влажный блеск подбородка.
Ришенбах предложил начать с маленьких. Девочку он побаивался. Бернье был за то, чтобы еще понаблюдать.
Тьюлиг обернулся на видеокамеру. Интересно, смотрит ли Ферлинг? Впрочем, что еще делать этому высоколобому уроду? Все, что он смог придумать — это засунуть в клетку Тьюлига. А такие же уроды у него тут дохли.
Но свою работу Стенли Тьюлиг выполнит, в этом можно не сомневаться, по деткам он спец. Впрочем, и взрослых убивать ему доводилось. Удовольствие, конечно, не то, дьявола во взрослых меньше, а уж запаха клубники и вовсе…
Где-то с полчаса он пытался определить, шевелится ли девчонка, но дурацкие лампы своим мерцанием все время сбивали его с толку. Поди разбери — поджимает она пальцы на ногах или покачивает головой, когда под потолком щелкает и сбоит. Тыц-тоц — и кажется, что прутья прыгают кто куда.
Ладно.
Тьюлиг отжал нижний запор, затем, повиснув на горизонтальной перекладине, дотянулся до верхнего. Его пришлось со звоном выбивать из паза бруском.
Руки у Ришенбаха подрагивали. Бернье был спокоен, как могильная плита.
Петли скрипнули, и створка открылась в клетку. Тьюлиг сделал осторожный, на полфута, шажок.
— Вот и я.
Удавку он намотал на левый кулак, брусок зажал в правом.
Кто там и от чего сходил с ума? Тьюлиг ничего не чувствовал. Бернье сплюнул.