— Тридцать одна минута восемнадцать секунд! — с торжествующим видом выдохнул он.
Он поднялся на веранду и поцеловал ее.
— Ты такой потный! — сказала она.
— Прости, я в душ. Не возьмешь мне пива?
— Нет, — ответила она, вцепившись в его костюм. — Иди сюда, я люблю тебя и потного.
Он еще раз поцеловал ее, а она лизнула его губы и щеки, запустила пальцы в волосы и потянула его к себе поближе, чтобы слизать пот с его лба.
— Эй… это даже лучше, чем душ, — произнес Дэвид и продолжил целовать ее снова и снова.
Она расстегнула молнию и, забравшись ему под куртку, принялась облизывать его блестящую грудь.
— Пошли в дом, — сказала она, хватая его за руку и забирая Эхо.
В гостиной она стянула с него куртку и стала вылизывать ему плечи, спину, живот.
— Мне нравится твой вкус, — сказала она. — Ты похож на смесь соли с медом.
Он закрыл глаза. Его грудь все еще вздымалась и опускалась после пробежки.
Она отвела его к дивану, чтобы он смог сесть. Расшнуровала его «найки» и стянула носки. Опустившись перед ним на колени, начала облизывать подошвы его ступней, и ее язык заскользил между пальцев, словно розовый тюлень среди скал. Затем развязала шнурок на его талии и сняла штаны, а за ними и его белые боксеры.
Он лежал на диване, а она облизала его всего, охватив и потную мошонку, и забравшись глубоко в щель между ягодицами. Она хотела познать каждый оттенок его вкуса — и чем грязнее он был, тем лучше. Она хотела овладеть этим вкусом целиком.
Так все и началось.
С тех пор они устраивали друг другу такие омовения языком каждую ночь, после чего обнимались, липкие от подсыхающей слюны, и дышали друг другом. Каждую ночь он зарывался лицом между ее бедер, вылизывая и выпивая ее, а она всасывалась в головку его члена так сильно, что он завывал от боли. Эхо в такие минуты тоже мяукала.
А однажды, спустя одиннадцать дней, он поднял голову, и его подбородок оказался окрашен ярко-красным цветом. Он поцеловал ее, она облизала его лицо, и он снова опустил голову.
Родители Мелани вытащили их на ужин в «Мясные и рыбные блюда от Маккензи». Сев поближе, они сплели пальцы и стали смотреть друг на друга в свете свечей.
Ее отец посмотрел на мать и приподнял бровь. Это был худощавый, спокойный мужчина с зачесанными назад седыми волосами и крупным ястребиным носом. Мать выглядела почти один в один как Мелани, только ее волосы были коротко острижены и подкрашены светлым, а фигура — полнее. На ней было яркое бирюзовое платье, тогда как Мелани пришла вся в черном.
— Так… у вас, голубков, не появилось планов пожениться? — спросил мистер Томас. — Или я слишком старомоден?
— Мне кажется, будто мы уже это прошли, — ответила Мелани, продолжая улыбаться Дэвиду.
— Уже прошли? Что это значит?
— Это значит, что мы уже стали намного ближе, чем нас могла бы сделать любая свадьба.
— Прости, но я этого не понимаю.
Мелани повернулась к отцу и дотронулась до его руки.
— Вам с мамой очень повезло найти друг друга… Но иногда люди влюбляются настолько сильно, что становятся одним человеком… И не просто делят друг друга, а становятся единым целым.
Отец потряс головой.
— Боюсь, это за пределами моего понимания. Я лишь хотел узнать, подумали ли вы о финансовых преимуществах брака, — пробурчал он, пытаясь обратить это в шутку. — Хм… Не знаю даже, сколько налогов вы должны платить, если вас не двое, а один человек.
Им принесли еду. Все заказали по бифштексу и лобстеру, кроме Мелани — она выбрала салат с жареным тунцом. Разговор переключился на футбольный сезон, затем на последний роман Джона Гришэма, который читал отец Мелани, а затем на одну из подруг Мелани из журнала «Мид-Вест», у которой в ее двадцать шесть диагностировали рак шейки матки.
— Представляете, она хочет, чтобы ее прах развеяли над грядкой, чтобы ее парень смог съесть ее.
— По-моему, это нездорово, — заметила мать Мелани.
— А по-моему, ничего такого. По-моему, это красиво.
Дэвид наполнил новый бокал белым вином.
— Как тунец?
— Изумителен. Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо.
— Ну, давай же, попробуй.
Тут она перегнулась через стол и поцеловала его, не скрывая виду, протолкнув наполовину пережеванный кусочек рыбы в его открытый рот. Дэвид принял его и, дожевав, произнес:
— Хорош. Да, ты права.
Родители Мелани наблюдали за этим в недоумении. Дэвид, ничуть не смутившись, повернулся к ним.
— Правда хорош, — подтвердил он и сглотнул.
На следующий день мать Мелани позвонила ей на работу.
— Я беспокоюсь за тебя.
— Почему? Я в порядке. В жизни не была такой счастливой.
— Просто твои отношения с Дэвидом… Они кажутся такими насыщенными.
— Потому что они такие и есть.
— Но то, как вы себя ведете… Не знаю даже, как сказать. Все эти поцелуи, ласки и то, как вы делитесь едой… К тому же, это смущает окружающих.
— Мам, мы любим друг друга. И как я сказала папе, мы не просто партнеры, мы — одно целое.
— Знаю. Но каждому человеку нужно немного пространства в жизни, немного времени, чтобы побыть самим собой. Я обожаю твоего отца, но всегда рада, когда он уезжает играть в гольф. Тогда я несколько часов могу слушать ту музыку, которую хочу, расставлять цветы или болтать с подругами по телефону. Просто быть собой.
— Но Дэвид — и есть я. А я — и есть Дэвид.
— Это меня тревожит, вот и все. Это не кажется мне здоровым.
— Мам! Ты так говоришь, будто это болезнь, а не отношения.
Наступил октябрь. Дэвид начал пропускать тренировки на «Ламбо-Филд», а Мелани — отпрашиваться с работы после обеда, и все ради того, чтобы лежать голыми в постели в прохладной полутьме, вылизывать друг друга и смотреть друг другу в глаза. Они были ненасытны в своей жажде. Когда они гуляли на морозе и у Мелани начинало течь из носа, Дэвид слизывал это ради нее. А когда они лежали в спальне, ни в одном из них не было ничего, что бы другой не стал целовать, высасывать или пить.
У родителей и друзей они появлялись все реже и реже. А если и появлялись, компании у них вообще не складывалось, потому что они все время ласкали друг друга, не слыша и не видя всех остальных.
Однажды днем, когда выпал снег, к ним домой зашел помощник главного тренера «Пэкерс» Джим Пуласки. Он был коренастым мужчиной с жесткими седыми волосами и типично польским широким лицом, испещренным глубокими морщинами за годы, проведенные на боковой линии. Сев на диван в своем пальто из овчины, он обратил внимание Дэвида на то, что тот пропустил очередную командную тренировку.
— Ты звезда, Дэвид, спору нет. Но недоумки важнее звезд, и каждый раз, когда ты не показываешься на тренировке, ты их расстраиваешь.
«Недоумками» в команде называли ее спонсоров.
Не сводя глаз с Мелани, Дэвид сказал:
— Простите, тренер, что вы сказали?
— Ничего, — ответил мистер Пуласки и, выждав порядочно времени, натянул свою обшитую мехом шапку и вышел через переднюю дверь. Хрустя по ледяной дорожке, он встретил мистера Касабяна, который боролся с пакетами из магазина. Взяв один из них, он помог ему подняться на крыльцо.
— Спасибо, — поблагодарил мистер Касабян, выпустив пар изо рта. — Всегда боюсь упасть. В моем возрасте если падаешь, то ломаешь бедро, тебя увозят в больницу, и там ты умираешь.
— Живете на верхнем этаже?
— Точно. Этим Рождеством уже будет двадцать семь лет как.
— Часто видитесь с Дэвидом и Мелани?
— Раньше часто виделся.
— Раньше?
— А в последнее время нет. Теперь они — пш-ш-ш! — и становятся Человеком-невидимкой, как мне кажется.
— И не только вам.
Мистер Касабян кивнул в сторону зеленой «Тойоты» с надписью «Грин-Бей Пэкерс», припаркованной у обочины.
— У Дэвида проблемы?
— Можно и так сказать. Мы собираемся уволить его, если он не возьмется за ум. Даже когда он появляется на тренировках, он будто не понимает, где находится.
— Мистер, не знаю, что и сказать вам. Я любил свою жену тридцать восемь лет, но никогда не видел такой пары, как они. Это не просто ласки, а какой-то загипнотизированный гипноз. Лично мне кажется, что это кончится очень плохо.
Стоя посреди снежных вихрей, мистер Касабян проследил, как тренер отъехал. Затем посмотрел на свет в окнах первого этажа и покачал головой.
Перед Рождеством пропала Эхо. Мелани искала ее везде — в шкафах, за диваном, под подушками, в подвале. Выходила на улицу и звала в погребе — хоть котенок и не переносил холода. Ее нигде не было. Раздавалось лишь эхо голоса Мелани на белой, морозной улице: «Эхо! Эхо!»
Когда Дэвид вернулся из магазина, она сидела в своем кресле-качалке вся в слезах, с наполовину закрытыми шторами.
— Я не могу найти Эхо.
— Где-то же она должна быть, — сказал он, поднимая занавески и газеты, будто ожидал найти ее сидящей под ними.
— Я весь день ее не видела. Она, наверное, очень проголодалась.
— Может, вышла на улицу по своим делам, и кто-то из соседей ее подобрал.
Закутавшись в пальто и шарфы, они стучали в каждую дверь по обе стороны улицы. Но мир хранил равнодушное безмолвие.
— Вы не видели пестрого котенка?
Печальное качание головами.
В самом конце улицы пожилая женщина с темными бегающими глазами и лицом цвета ливерной колбасы ответила им:
— Ешли да, то что?
— Так вы ее видели? Она примерно такого размера и ее зовут Эхо.
— Мы дадим вознаграждение, — вставил Дэвид.
— Вожнаграждение?
— Пятьдесят долларов любому, кто вернет ее невредимой.
— Я его не видела.
— Вы уверены?
— Она… очень дорога нам, — пояснила Мелани. — Это наша эмоциональная ценность. Она представляет… ну, представляет нас двоих. Нашу любовь друг к другу. Поэтому мы и хотим ее вернуть.
— Сто долларов, — сказал Дэвид.
— Вы шкажали што долларов?
— Потому что если вы видели ее… если она у вас…
— Что я шкажала? Я его не видела. Какая ражниша — пятьдешят, што долларов? Хотите шкажать, я вру?