После обеда мы провели пару часов, лениво прогуливаясь по саду или сидя в loggia, и, должно быть, стукнуло уже четыре часа, когда мы со Стенли отправились купаться вниз по дорожке, которая проходила мимо фонтана, куда я выкинул упаковку с гусеницей. Вода была прозрачной и мелкой, и на дне я увидел то, что осталось от коробочки. В воде картон раскис и превратился в несколько жалких полосок и обрывков мокрой бумаги. В центре фонтана была установлена итальянская скульптура Купидона, державшего в руках бурдюк, из которого лилась вода. На его ногу и взобралась гусеница. Хотя это было странно и практически невероятно, но она пережила разрушение своего узилища и сумела выбраться из воды, а теперь устроилась на суше вне досягаемости, покачиваясь и виляя — прядя кокон.
И пока я смотрел на нее, мне вновь стало казаться, что, как и гусеницы, которых я видел прошлой ночью, она заметила меня. Выпутавшись из окружавших ее нитей, тварь поползла вниз по ноге Купидона, а затем поплыла, по-змеиному извиваясь, через бассейн фонтана прямо ко мне. Она передвигалась с невероятной скоростью (то, что гусеницы умеют плавать, стало новостью для меня) и уже в следующий момент взбиралась по мраморному бортику бассейна. Тут к нам присоединился Инглис.
— Смотри-ка, это же наша старая знакомая, Cancer Inglisensis, — воскликнул он, увидав создание. — Как она ужасно спешит!
Мы стояли совсем рядом на дорожке, и гусеница, оказавшись в каком-то ярде от нас, остановилась и начала покачиваться, как будто сомневаясь, в каком направлении ей двигаться. Потом, кажется, она приняла решение и подползла к ботинку Инглиса.
— Я ей нравлюсь больше, — сказал тот. — Но я вовсе не уверен, что она нравится мне. И раз уж она не тонет, думаю, мне стоит…
И он стряхнул гусеницу с ботинка на гравий и раздавил ее.
После полудня воздух стал тяжелеть — с юга, без сомнения, надвигался сирокко[29]. В эту ночь я снова поднялся к себе, чувствуя сильную сонливость, но, несмотря на мою, так сказать, дремоту, у меня была уверенность сильнее, чем прежде, что в доме происходит нечто странное, что близится нечто угрожающее. Но я тут же уснул, а потом, не знаю, как скоро, вновь пробудился — или мне показалось так во сне — с ощущением, что мне нужно немедленно подняться, или будет слишком поздно. Какое-то время (бодрствуя или во сне) я лежал, борясь со страхом, убеждая себя, что стал жертвой собственных нервов, расстроенных сирокко и тому подобным, и в то же время другой частью сознания вполне ясно осознавая, что каждый момент промедления добавлял опасности. В конце концов, второе чувство стало непреодолимым, я надел халат и штаны и вышел из своей комнаты на площадку. И тут же понял, что уже протянул слишком долго, и теперь было поздно.
Вся площадка этажом ниже скрылась под массой гусениц. Двойные двери в гостиную, из которой можно было попасть в спальню, где я видел их прошлой ночью, были закрыты, но гусеницы просачивались через щель под ней и одна за другой проникали сквозь замочную скважину, сначала вытягиваясь чуть ли не до толщины волоса, и снова утолщаясь на выходе. Некоторые, как будто исследуя, тыкались в ступени, ведущие к комнате Инглиса, другие карабкались на первую ступеньку лестницы, на вершине которой стоял я. Площадка была полностью покрыта сероватыми телами, я был отрезан от выхода. Леденящий ужас, какой я не смог бы описать никакими словами, сковал меня.
Затем, наконец, основная масса созданий начала двигаться, наползая на ступени, которые вели в комнату Инглиса. Мало-помалу, подобно омерзительной волне из плоти, они хлынули на площадку, и, как я видел благодаря исходившему от них сероватому свечению, подползли к двери. Вновь и вновь пытался я закричать и предупредить художника, в то же время страшась, что твари могут обернуться на звук голоса и взобраться по лестнице ко мне, но, несмотря на все усилия, из горла не исходило ни единого звука. Гусеницы подбирались к петлям двери, проходя сквозь щели так же, как делали раньше, а я все еще стоял на месте, предпринимая бесплодные попытки докричаться до Инглиса и заставить его бежать, пока еще было время.
Но вот площадка окончательно опустела: все твари забрались в комнату, и я впервые ощутил холод мрамора, на котором стоял босиком. На западе только начал разгораться восход.
Через полгода я повстречал миссис Стенли в загородном доме в Англии. Мы обсуждали самые разные предметы, и тут она сказала:
— Кажется, я не видела тебя с тех пор, как месяц назад получила эти ужасные известия об Артуре Инглисе.
— Я ничего не слышал, — ответил я.
— Нет? У него рак. Ему не советуют даже делать операцию, потому что нет никакой надежды на излечение: доктора говорят, что болезнь распространилась по всему телу.
За все эти шесть месяцев я не думаю, что прошел хоть один день, когда я не вспоминал бы о том сне (или как вам угодно это называть), который видел на Вилле Каскана.
— Разве не ужасно? — продолжала миссис Стенли. — И я никак не могу отделаться от мысли, что он мог…
— Подхватить его на вилле? — закончил я.
Она взглянула на меня в немом изумлении.
— Почему ты так говоришь? — спросила она. — Откуда ты знаешь?
После этого она рассказала мне следующее. В той спальне, что при мне стояла пустой, годом раньше скончался человек в терминальной стадии рака. Миссис Стенли, конечно же, послушалась советов и ради предосторожности не позволяла никому спать в этой комнате, которая была так же основательно продезинфицирована, заново отмыта и окрашена. Но…
Перевод Александры Мироновой
Йэн Роуэн«Маньяк»
Он звонил Сандре, чтобы напугать ее… Чтобы она стала его первой жертвой… Жертвой его — серийного убийцы…
DARKER знакомит вас с современным автором из Великобритании, чей представленный здесь рассказ «Маньяк» (Psychokiller) был написан под впечатлением песни американской рок-группы Talking Heads.
DARKER. № 2 февраль 2012
IAIN ROWAN, “PSYCHOKILLER”, 2012
— Ты боишься? — прорычал в трубке низкий мужской голос.
— Нет, — сказала я.
— А следовало бы.
— Я не боюсь.
— Ты будешь, когда я скажу тебе вот что: посмотри на дисплей. Этот звонок идет изнутри твоего дома.
— Изнутри дома?
— С телефона в подвале. Что, теперь страшно? Ужасно, да?
— Не слишком. У нас нет телефона в подвале.
— Что?
— У нас не может быть телефона в подвале, потому что у нас нет подвала.
— Ты что, шутишь со мной? Не стоит шутить со мной…
— Я не пытаюсь с тобой шутить. У нас нет подвала.
— Дерьмо. Ты уверена?
— Полагаю, мне лучше знать.
— Дерьмо. Но я уверен, что набрал… Ну-ну, Сандра, погоди же — я выберусь из этого подвала и приду прямо…
— Я не Сандра.
— Что?
— Меня зовут не Сандра, а Джейн.
— Джейн?
— Да.
— Не Сандра?
— Не Сандра. Я даже не знаю ни одной Сандры.
— Ты уверена? Нет, извини, тупой вопрос. Дерьмо.
— Не слишком-то хорошо это у тебя выходит, да?
— Да, это ведь…
— Ведь что?
— Не важно.
— Да нет, продолжай. Ведь что?
— Мне впервой. Делать… это. Быть серийным убийцей.
— Если это первый раз, то, значит, ты еще никого на самом деле не убил.
— Ну… но… знаешь…
— Так что ты не можешь называть себя серийным убийцей.
— Выходит так.
— Вообще-то, если это первый раз, то технически ты даже не убийца.
— Я… нет. Не убийца. Но я читал книги. Учился у лучших!
— Не очень-то заметно, а?
— Видимо нет. Я… Слушай, я неудачно упал, когда забирался через окно в этот подвал, и довольно сильно поранил ногу, может, даже сломал. И я только что попробовал открыть дверь, но она заперта, а я не думаю, что сумею выбраться обратно через окно с моей ногой. Она очень болит. А еще здесь водятся пауки. И я здорово замерз, и даже не уверен, что наверху кто-то есть, и если я не могу даже дозвониться до них чтобы напугать, я вряд ли сумею выбраться отсюда. Помоги мне. Пожалуйста.
— Ты боишься? — прорычала я в трубку низким голосом. Он ничего не сказал. — Ты боишься?
Наконец он тихонько промямлил: — Да.
Я повесила трубку.
Перевод Александры Мироновой
Уильям Харви«Пятипалая тварь»
Незадолго до своей смерти слепой Адриан Борлсовер овладел искусством автоматического письма, и те записи, которые вела его рука, казалось, были адресованы его племяннику, Юстасу. Когда дядя Адриан умер, то его правая рука, используя «писательский опыт», подделала просьбу старика: рука, после его смерти, должна была быть отправлена Юстасу. Обманув таким образом Юстаса, вселившаяся в руку тварь — заблудшая сущность или чей-то дух — не без удовольствия каталась по перилам. Но она отличалась и повышенной мстительностью, и в конце концов — зарезанная, сожженная, но все-таки живая, — ей надоедает играться с ним…
Имя и творчество британца Уильяма Харви (1885–1937) осталось в незаслуженном забвении не только в России, но и на родине писателя.
DARKER. № 2 февраль 2012
WILLIAM FRYER HARVEY, “THE BEAST WITH FIVE FINGERS”, 1919
Однажды, когда я был еще маленьким мальчиком, отец взял меня с собой к Адриану Борлсоверу. Пока отец уговаривал его сделать пожертвования, я играл на полу с черным спаниелем.
— Мистер Борлсовер, вы можете пожать руку моему сыну? Когда он станет взрослым, ему будет что вспомнить и чем гордиться.
Я подошел к постели, где лежал старик, и, потрясенный неброской красотой его лица, вложил свою руку в его ладонь. Он ласково поговорил со мной и наказал никогда не огорчать отца. Потом он положил правую руку мне на голову и попросил Господа благословить меня.
— Аминь! — заключил отец, и мы с ним покинули комнату.