– Но в душе человека есть некий компас, который указывает ему направление. Далеко не всегда это самый легкий путь, наоборот. Обычно он наиболее труден. Но только идя по нему, человек может быть счастлив.
– Это и есть путь ченселлора?
Все же Френки меня перебила…
– Нет, это путь каждого человека Важно, что путь этот не обязательно приведет к успеху, к счастью. Он может закончиться очень печально – и не по случайности, а от того, что каждым шагом человек приближал себя к такому концу. И все же это его путь.
Гнедая всфыркивала и поводила большой головой с умными глазами.
– Большинство людей несчастливы, – негромко продолжал я. – Они не осознают этого, погруженные в рутину будней. Понимание того, что счастья нет и никогда не было, чаще всего приходит слишком поздно. Оно выражается в словах о желании «пожить», вместо того чтобы постоянно работать, неизвестно ради чего…
– И путь ченселлора?..
– Человек может реализовать себя лишь тогда, когда идет по своему истинному пути. Это способ, которым ченселлор открывает возможности своего сознания. Но для того, чтобы найти свою дорогу, необходимо услышать голос своей души. Очистить свой мир от голосов и образов, которые заглушают ее и предлагают более простые дороги. Это нелегко…
– Тот, кто погиб в лесу, был ченселлором?
– Нет, он только начинал этому учиться, Френки. И теперь я должен пройти за него по этому пути.
3
Лицо человека, лежавшего в простом деревянном гробу, было прекрасно. В смерти нет ничего красивого; она уродлива, как может быть уродливо только само зло или сама природа.
Но человеческие руки умеют придать совершенный вид даже тому, что отвратительно, а человеческий разум способен самый низкий из пороков нарядить в рясу святости.
Люди подходили к открытому гробу, чтобы попрощаться с покойным. Старая женщина плакала, приложив к глазам измятый платок. Человек с седыми волосами, отец умершего, придерживал ее за плечи и молчал.
Людей было много; гораздо больше, чем могло прийти к гробу простого деревенского паренька, убитого в лесу разбойными гоблинами. Но никто из них не плакал, кроме его матери; и я знал, почему.
Были здесь и девушки – красивые и простушки; они подходили к деревянному гробу и склонялись над лицом, что застыло навсегда. Но не было среди них той, для которой он был бы единственным; по крайней мере, был бы сейчас.
Путь ченселлора ведет в глубины души и уводит от людей. Ибо нельзя открыть в себе силы, не отказавшись соразмерять их с возможностями окружающих, подобно тому, как человек с громким голосом вынужден понижать его, чтобы не потревожить других.
Франсуаз стояла под открытым небом, не заходя под простые деревянные своды.
– Ты все еще хочешь идти? – спросил я.
– Да, – ответила она.
– Хорошо.
Я протянул девушке чашу – простую, бронзовую чашу, которую я взял из пропитанного жаром жилища кузнеца, едва-едва вышедшую из ковочного штампа.
– Наполни ее водой из колодца, – произнес я.
– Водой?
Девушка заглянула внутрь чаши, ожидая увидеть там нечто необычное; то, что оправдало бы Цель, с которой чаша эта была взята. Но бронзовый сосуд оставайся пустым; провернув изогнутую ручку, девушка вытащила деревянное ведро и осторожно, стараясь не пролить ни капли, наполнила чашу почти до краев.
– Что теперь? – спросила она.
– Теперь? Мы вернемся в лес и отберем у гоблинов кожаную сумку. То, что находилось в ней, не могло быть особенно ценным. Скорее всего, это письмо, или свиток. Мы доставим его по назначению, и наша миссия будет выполнена, Френки.
– Но как же чаша?
– Дело не в чаше. Взгляни на воду, которой ты ее наполнила. Какая она?
Девушка покорно выполнила мою просьбу и со старанием рассмотрела бронзовый сосуд.
– Чистая, – сообщила девушка. – Прозрачная. Пахнет приятно, как любая ключевая вода. Ладно, Майкл. Что я там должна была увидеть?
– Ты уже все увидела.
Люди проходили мимо меня и направлялись в дом, чтобы подойти к гробу. Я сел на боевого дракона и ждал, пока девушка тоже окажется в седле.
– Так что мне с ней делать? – спросила она.
– Ничего, – ответил я. – Вода – словно душа того мальчика, что умер сегодня в лесу. Она чиста и прозрачна, эта ключевая вода. Не выпускай чаши из рук, пока мы не выполним долг, который на себя взяли. Это будет значить, что тот паренек выполнил ее вместе с нами.
– Майкл, – озабочено спросила Франсуаз, – а если она расплещется?
Лошадь под ней медленно переступала ногами. Девушка крепко сжимала чашу, следя за тем, чтобы дрожащие волны не коснулись краев бронзового сосуда.
– Это не так уж важно, – ответил я. – Чаша – только символ. Если вода разольется, нам придется начать все с начала, выбрав новую миссию. И все.
Франсуаз смотрела на зеркальную гладь воды.
– Пыль, – сообщила она. – Дорожная пыль падает на воду. Я пускаю гнедую очень тихо, но пыль все равно оседает. Майкл, может, чашу нужно накрыть?
– Нет, – возразил я. – Этого нельзя делать. Человеческая душа открыта миру – хочет этого ее обладатель или нет. Нельзя прикрывать чашу; это лишит смысла то, что мы делаем.
Девушка кивнула, совершенно не согласная с моими словами. Она подняла чашу и старалась теперь держать ее повыше, чтобы вода запылилась не очень сильно.
– Его родители не знают, куда он шел и что нес? – спросила Франсуаз.
Я раздвинул траву толстой веткой, которую подобрал поблизости.
– Нет, они бы не поняли и не приняли того, что он делал…
– А мне показалось, что его все любили.
– Это не так, Френки… Ченселлоров никто не любит. Человек подобен книге, а окружающие судят только по ее обложке. С каждым шагом, продвигаясь по своему пути, ченселлор вписывает в книгу новую страницу. Они думали, что любили его; это верно. Но нельзя по-настоящему любить того, кого совершенно не знаешь…
Я отбросил в сторону палку и выпрямился.
– Сумки не было здесь, когда мы появились. Значит, один из гоблинов уже утащил ее. Почему же он не остался с остальными?
– Это был гоблин из другой банды. Они часто таю делают. Те, кто посильнее и поглупее, устраивают засаду на дороге. А слабые и умные выслеживают их. Когда бой начинается, они похищают добро и скрываются.
Я обвел взглядом высокие гаоляны.
– Перед нами сотни акров Арганийского леса, Френки. Они кишат гоблинами, как вода в озере бактериями. Как мы найдем нужных?
Франсуаз похлопала меня по щеке.
– Главное, не отставай, герой, – сказала она.
Опустившись на колени, она начала изучать траву.
– Гоблины унесли мертвых, – сказала она.
– Это я заметил.
– Не могло не остаться следов… Вот они – пропахано, словно здесь побывал бенгарийский крот. Пошли, Майкл.
Девушка запнулась.
– Мы оставим чашу здесь? – спросила она.
– Нет, конечно. Она должна быть с нами.
Франсуаз покачала головой.
– Я спрашивала себя, почему ты так странна мыслишь, Майкл. Теперь я понимаю. Ты так долго издевался над своим мозгом, что уже не можешь думать прямо.
Она обхватила чашу левой рукой, а правой вынула из ножен длинный меч.
– Только не толкни меня в спину, – предупредила она. – Если споткнешься – падай в другую сторону.
4
– Зачем нам эти гоблины? – спросил я.
– Зачем вообще нужны гоблины, – хмыкнула девушка.
Ей показалось, что она дала крайне остроумный ответ на мой вопрос. Френки пришла в бурное веселье, и лишь то обстоятельство, что в нескольких десятках футов от нас находился выводок лесных гоблинов, удержал девушку от того, чтобы оскорбить мой слух вульгарным смехом.
Высокий ряд гаолянового подлеска скрывал нас от глаз клыкастых существ. Толстые стебли наливались соком и раскрывались на концах широкими листьями, с острыми шипами по краям. Взрослый гаолян не имеет ничего подобного; его листья узкие, длинные и всегда повернуты под углом к солнцу.
Гоблины сидели вокруг потухшего костра. Зола еще искрилась, и несколько существ помешивали ее длинными палками. Ароматный запах поднимался над импровизированной жаровней.
Время от времени один из гоблинов тянулся к палке, что лежала подле него, и выкатывал из костра что-то большое и неправильной формы, напоминающее картофель или сладкий батат.
Гоблин подхватывал еду маленькими когтистыми лапами и начинал перебрасывать с ладони на ладонь. Эта часть лапы гоблинов лишена шерсти и имеет ярко-красный цвет, словно они только тем и занимаются, что остужают о кожу печеную пищу.
Щеки гоблина надувались, отчего глаза почти полностью скрывались в зарослях шерсти, а потом он дул на то, что держал в руках, и это повторялось до тех пор, пока существо не осмеливалось запустить в еду когти. Дуя с еще большим старанием, гоблин очищал кожуру с того, что держал в руках, и начинал откусывать кусок за куском, глубоко жмурясь от удовольствия.
– Какой вкусный запах, – произнес я. – Что это? Картофель?
– Гигантские жуки, – ответила Френки. – Тебе бы не понравилось.
Не заметив моей реакции, она продолжала:
– На вкус они ничего, но еще шевелятся, когда их ешь.
Я постарался не смотреть на то, чем увлеченно занимались гоблины.
– Я спросил – зачем нам они? Ты же сказала, что, сумку утащила другая шайка.
– Да, и эти помогут нам их найти.
Девушка пристроила чашу в корнях высокого дерева, поместив ее в распор между двумя, особенно толстыми. Меч тихо выскользнул из ее ножен.
– Что ты собираешься сделать? – спросил я.
– Задам им пару вопросов.
– Отрубив им сперва головы?
Я энергично покачал головой.
– Нет, Френки. Я уже мог убедиться, что посла этого люди отвечать на вопросы отказываются.
Френки мрачно взглянула на меня.
– Хочешь просто подойти к ним и поговорить, герой?
Она усмехнулась, констатируя мою полную неспособность отвечать за свои слова.
– Хе. Может, они тебя еще и угостят.