Гилфорд бросил вдогонку моток веревки, но энтомолога там уже не было. Стремительная зеленая вода подхватила его и унесла прочь, не оставив ни пенистого следа, ни воронки.
Потом «Проницательность» шваркнуло о камни, лодка стремительно накренилась, и Гилфорд изо всех оставшихся сил вцепился в уключину.
Сидим на суше над безымянными порогами уже второй день. Ремонтируем «Проницательность». Скег и винт можно заменить запасными.
А вот Тома Гиллвени – нет.
Постскриптум. Я не слишком хорошо знал Тома Гиллвени. Он был тихим, погруженным в свои научные исследования человеком. По словам доктора Салливана, весьма уважаемым в своей области специалистом. И такая нелепая смерть. Мы искали ниже по течению, но так и не нашли тело. Я буду помнить застенчивую улыбку Гиллвени, его серьезность и жадный интерес к новому континенту.
Мы все оплакиваем его кончину. Настроение мрачное.
Полость в крутом скалистом берегу Рейнского ущелья, что-то вроде природной пещеры, не слишком протяженной, но с высокими, как у церкви, сводами. Соборная пещера, так назвал ее Престон Финч. Скромная пирамидка из камней в честь Гиллвени. Мемориальная доска из плавника, на которой Кек геологическим молотком выбил надпись «Памяти доктора Томаса Маркленда Гиллвени» и дату.
Постскриптум. Поскольку на разговоры нас не тянет, тишину нарушает только река, ветер (дождь снова загнал нас в палатки) да Диггс, напевающий под нос «Благодатную скалу»[7], разводя костер.
Эта земля крестила нас кровью.
Завтра, если все пойдет хорошо, мы снова спустим лодки на воду. И поплывем дальше. Я скучаю по жене и ребенку.
Гилфорду не спалось, и уже далеко за полночь он выбрался из палатки и двинулся мимо дотлевающего костра к выходу из пещеры, смутно видневшемуся в стальном свете луны. Там, глядя на ночное небо в маленький латунный телескоп, сидел Салливан. Дождь прошел. Сквозь перистые облака проглядывала луна. Большая часть неба над Рейнским ущельем была усыпана звездами. Гилфорд кашлянул и опустился на песок рядом с камнями.
Пожилой ученый оглянулся на него:
– Привет, Гилфорд. Осторожно, тут мухомары. Хотя сегодня их немного. Они не любят ветер.
– Вы не только ботаник, но еще и астроном, доктор Салливан?
– Просто звездочет-любитель. Да и наблюдаю я не за звездой, а за планетой.
Гилфорд поинтересовался, что за планета привлекла внимание Салливана.
– Марс, – отвечал ботаник.
– Красная планета, – кивнул Гилфорд.
Собственно, этим эпитетом его познания о данном небесном теле исчерпывались. Он мог лишь добавить, что у Марса два спутника и что на нем разворачивалось действие произведений Берроуза и этого англичанина, Уэллса.
– Несколько менее красная, чем раньше, – заметил Салливан. – Со времен Чуда Марс потемнел.
– Потемнел?
– На Марсе существуют времена года, Гилфорд, как и у нас на Земле. Летом сокращается ледяной панцирь и более темные области увеличиваются в размере. Планета кажется красноватой, поскольку ее поверхность, скорее всего, представляет собой пустыню с грунтом из окисленного железа. Но в последнее время красного стало меньше. В последнее время, – произнес он, прислоняя телескоп к колену, – появляются оттенки голубого. Это изменение зарегистрировано спектрографическим методом; человеческий глаз менее чувствителен.
– И что это означает?
– Никто не знает, – пожал плечами Салливан.
Гилфорд устремил взгляд на залитое лунным серебром небо. Преображение Европы и без того достаточно загадочный феномен. Думать о том, что облик еще одной планеты претерпел столь же странные и неконтролируемые изменения, страшновато.
– Можно взять телескоп, доктор Салливан? Я хотел бы увидеть Марс собственными глазами.
Он посмотрит загадке в глаза: по крайней мере хоть на это у него хватит храбрости.
Но Марс был всего лишь пятнышком света, затерянным в дарвинианском небе. Ветер пронизывал до костей, а доктор Салливан явно не был расположен к разговорам. Так что вскоре Гилфорд вернулся в палатку и проспал беспокойным сном до утра.
Глава 12
Конечным продуктом страха, не беспочвенного, но не имеющего при этом какого-то конкретного объекта, стала потеря чувствительности. Каждое новое дурное предзнаменование, казалось, было мрачнее предыдущего, и наконец эта мрачность превратилась в привычный пейзаж; в его окружении Каролина была вынуждена жить, стараясь ничего не замечать. Ну или, по крайней мере, замечать как можно меньше.
Она сказала тетке, что Лили теперь плохо спит. Алиса отвернулась и устремила рассеянный взгляд вглубь бакалейной лавки, мимо рядов белых застроченных мешков с зерном, на перекрестья солнечных лучей, падавших сквозь высокое заднее окошко.
– Джеред приходит домой за полночь, – сказала она, вытирая руки о фартук. – Наверное, будит ее, когда идет по коридору. Я поговорю с ним.
Алиса стойко хранила секрет от Каролины, и та вздохнула с облегчением. После того разговора Лили стала спать лучше, хотя в отсутствие отца у нее развился нервный тик: она до крови теребила нижнюю губу и наматывала на пальцы волосы. И терпеть не могла оставаться одна.
Колин Уотсон продолжал маячить в доме, как привидение. Каролина пыталась вытянуть его на разговор, но он явно не желал откровенничать ни о своей личной жизни, ни о службе. Ей удалось лишь выяснить, что командование, похоже, забыло о нем и, кроме охраны арсенала, у него практически нет обязанностей. Сам он полагал, что в ходе проводимых Китченером с маниакальным упорством перетасовок в британских войсках его просто-напросто случайно отправили не туда. Уотсон понятия не имел, почему в Лондон теперь прибывает столько солдат.
– Просто нашествие какое-то, – вздыхала Каролина, но лейтенант не поддавался на провокации и лишь молча улыбался.
Солдаты и военные корабли. Теперь Каролина с превеликой неохотой ходила в порт. Казалось, за последние недели там успела стать на якорь большая часть британского флота – потрепанные дредноуты, ощетинившиеся пушками. Женщины на рынке все чаще говорили о войне.
С кем война, зачем – этого Каролина не могла себе даже представить. Возможно, происходящее имеет какое-то отношение к партизанам, вернувшимся отбросам Старой Европы, к их нелепым требованиям и угрозам; а может, к американцам или японцам. Она старалась не ломать голову над такими вопросами.
– Я скучаю по папе! – объявила Лили.
Было воскресенье. Бакалейная лавка закрылась – Джеред с Алисой решили устроить инвентаризацию, – и Каролина повела дочку на реку, на голубую реку под знойным голубым небом, посмотреть на корабли, а если повезет, даже увидеть речное чудище. Лили любила иловых змей так же пылко, как Каролина их ненавидела. Эти великанские шеи, эти холодные черные глаза.
– Папа уже скоро вернется, – сказала Каролина, но малышка лишь нахмурилась, не принимая утешения.
«Вера – это добродетель, – подумалось матери, – но ничто не вечно. Ничто. Мы все притворяемся ради детей».
Лили выглядела как картинка, сидя с широко расставленными ногами на длинной скамейке и держа на коленях куклу. Куклу звали Леди.
– Леди, Леди, – нараспев повторяла под нос малышка песенку из двух нот. Телесного цвета краска на щеках и лбу куклы протерлась до фарфора. – Танцуй, Леди, танцуй, – пела Лили.
И тут, именно в этот миг, в миг хрупкого затишья, которое следовало бы воспринимать как тревожный набат, Каролина увидела Джереда – он торопливо приближался по вымощенной бревнами набережной. Сердце у нее замерло. Что-то не так. Она видела недоброе в глазах дяди, в его походке. Не отдавая себе отчета, Каролина положила ладони Лили на плечи.
– Ай, больно! – вскрикнула девочка.
Запыхавшийся Джеред остановился перед ними.
– Я хочу поговорить с тобой, Каролина, – проговорил он, – до того, как ты увидишь «Таймс».
Он был терпелив и сострадателен, но все равно этот миг отпечатался в памяти так, будто Каролина узнала новость из бездушных газетных заголовков.
ПАРТИЗАНЫ НАПАЛИ НА АМЕРИКАНСКИЙ ПАРОХОД
«Вестон» вернулся в Джефферсонвилль поврежденным
А дальше самое жуткое:
Судьба экспедиции Финча неизвестна
Но это всего лишь голые факты. Куда хуже было знать, что она не в силах ничем помочь мужу, что он невообразимо далеко, возможно, ранен, возможно, погиб. Гилфорд мертв, а его жена и дочь остались одни.
Она задала дяде этот ужасный вопрос шепотом, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
– Он погиб?
Лили побежала к скамейке, где валялась забытая Леди – веки опущены, юбка задралась на голову.
– Каролина, никто не знает. Но на «Вестон» напали спустя значительное время после того, как он высадил экспедицию в Рейнфельдене. Нет никаких причин считать, что Гилфорд пострадал.
«Теперь все будут мне лгать, – подумала Каролина. – Сделали меня вдовой и рассказывают, что он цел и невредим». Она запрокинула голову, и солнечный свет, проникавший сквозь зажмуренные веки, окрасился в цвет крови.
Глава 13
Сеанс они устроили в квартире Юджина Рэндалла, печальном виргинском жилище вдовца; здесь одна стена была превращена в алтарь Луизы-Эллен, усопшей супруги профессора. Переступив через порог, они погрузились в археологию человеческой судьбы, где от десятилетий остались лишь черепки и глиняные таблички. Рэндалл приглушил свет и направился прямиком к бару.
– Я не намерен напиваться, – пояснил он. – Просто не хочу быть трезвым.
– Да я и сам не прочь пропустить стаканчик, – сказал Элиас Вейл.
Уже в который раз Вейл полностью предоставил себя высшей силе.
Он предпочитал думать, что призывает бога, но на самом деле это Вейла призывали, это Вейла использовали. Он никогда не желал этого; у него никогда не бывало выбора. Если бы воспротивился… Впрочем, думать об этом не хватало мужества.