– Это нам очень поможет, – сказал Том Комптон.
Следопыт нес дежурство. Гилфорд забрался в шалаш вместе с Финчем. От ботаника разило закисшим потом, змеиными шкурами и отчаянием, да и от самого Гилфорда пахло не лучше. Миазмы человеческих тел мгновенно заполнили тесное пространство. В морозном воздухе клубы пара от дыхания оседали кристалликами льда.
Что-то вдруг вновь вывело Финча из оцепенения. Он устремил взгляд сквозь щель в шкурах в ледяную ночь.
– Это не то чудо, которого я хотел, – прошептал он. – Вы это понимаете, мистер Лоу?
Гилфорд промерз до костей. Ему с трудом удалось сосредоточиться.
– Я не очень разбираюсь в таких вещах, доктор Финч.
– Разве не так вы обо мне думали? Вы с Салливаном? Престон Финч, фанатик, ищущий доказательств Божественного вмешательства. Вроде тех чудаков, что утверждают, будто нашли обломки Ковчега или Животворящий Крест?
Голос Финча казался древним, как ночной ветер.
– Мне очень жаль, если у вас сложилось такое впечатление.
– Я не обижаюсь. Наверное, я и впрямь фанатик. Можете считать это хюбрисом, грехом гордыни. Я не продумал все как следует. Если природа и Божественное больше не отделены друг от друга, значит могут существовать и темные чудеса. Этот кошмарный город. Этот человек, чьи кости срослись у меня на глазах.
«А также тоннели в земле, и мой двойник в изорванной военной форме, и демоны, жаждущие воплощения. Нет, не так. Пусть все это окажется иллюзией. Результатом переутомления и переохлаждения, голода и страха».
Финч мучительно закашлялся в кулак.
– Это совершенно другой, новый мир, – сказал он.
Отрицать это было невозможно.
– Нам надо поспать, доктор Финч.
– Темные силы и свет. И все это на наших плечах. – Ученый печально покачал головой. – Я никогда этого не хотел.
– Я знаю.
Молчание.
– Мне жаль, что вы лишились ваших снимков, мистер Лоу.
– Спасибо вам за эти слова.
Финч закрыл глаза.
Они шли каждый день, делая короткие переходы.
Они пробирались звериными тропами, каменистыми руслами рек, бесснежными прогалинами под минаретными деревьями и полынными соснами, чтобы не так бросались в глаза следы. Время от времени следопыт оставлял Гилфорда присматривать за Финчем, а сам, взяв нож, уходил на охоту. Питались они теперь главным образом змеиным мясом, а когда не удавалось его раздобыть, довольствовались мотыльковыми ястребами. А вот овощей, за исключением скудных корешков, добытых с большим трудом, или жестких зеленых игл минаретных деревьев, вываренных в воде, они не видели уже который месяц. У Гилфорда шатались зубы, а зрение утратило былую остроту. Финч, потерявший очки еще в первой стычке с партизанами, практически ослеп.
Шли дни. Если верить календарю, до весны оставалось всего ничего, но небо было все таким же серым, а ветер – холодным, пронизывающим. Гилфорд привык к ноющей боли в суставах, сопровождавшей каждое его движение.
Он часто гадал, замерзло ли Бодензее. И суждено ли им добраться до озера.
Растрепанный дневник он хранил за пазухой, ни на миг с ним не разлучаясь. Чистых страниц почти не осталось, но время от времени Гилфорд царапал короткие записки для Каролины.
Он отдавал себе отчет в том, что силы мало-помалу его покидают. В поврежденной ноге день за днем крепла боль. Что же до Финча, то он выглядел так, будто его вытащили из мусорной кучи.
За три дня температура воздуха выросла, и сразу полили холодные весенние дожди. Весне люди были рады, а вот слякоти и ветру – не очень. Даже меховые змеи стали мрачными; они отощали, питаясь добываемыми в грязи остатками прошлогодней растительности. Одно животное ослепло на правый глаз: пораженный катарактой, он подернулся молочно-белой пленкой.
С запада надвигались грозовые тучи. Том Комптон отыскал скалу, к которой привалился отколовшийся пласт породы: естественное укрытие с проходами с двух сторон. Внутри лежал песок, усеянный пометом какого-то животного. Гилфорд забаррикадировал оба прохода палками и завесил шкурами, а снаружи привязал змей, чтобы те в случае чего подняли тревогу. Но если эта пещерка и служила кому-то логовом, его обитатель, судя по всему, не собирался возвращаться.
Хлынувший студеный ливень заставил людей задержаться в укрытии. Том выкопал в земле, под естественным дымоходом между валунами, отверстие для костра. У него вошло в привычку мурлыкать под нос дурацкие песенки конца прошлого века – вроде «Золотых туфелек», «Мраморных палат»[10] и тому подобных. Без слов, одни мелодии. В его устах они звучали как туземные напевы – странные, заунывные.
Снаружи все лил и лил дождь, время от времени ослабевая, но ни на миг не прекращаясь. Ручейки струились по камням. Гилфорд выкопал в земле канаву, чтобы отводить влагу к нижнему выходу из пещеры. Еду приходилось экономить. С каждым днем члены экспедиции все больше слабели, а перспектива добраться до Рейна становилась все призрачней. Наверное, это описывалось каким-то точным уравнением, зависимость между слабостью и временем, которая работала не в их пользу.
Солдат теперь снился Гилфорду не так часто, хотя время от времени наведывался – обеспокоенный, умоляющий, нежеланный. Зато часто снился отец, чье упрямство и приверженность заведенному порядку до срока свели его в могилу.
Гилфорд думал об этом без осуждения. В конце концов, что способно завести человека на этот край земли, если не безоглядное упорство?
Возможно, это упорство поможет ему вернуться к Каролине и Лили.
«Умереть невозможно», – сказал тогда Салливан.
Не исключено, что это истинная правда. До сих пор Гилфорду везло. Но он определенно мог загнать себя за все мыслимые пределы физической выносливости.
Он обернулся к Тому, который сидел, прижавшись спиной к холодному камню и подтянув колени к груди. Рука следопыта периодически пыталась нащупать трубку, потерянную много месяцев назад.
– Там, в городе, – произнес Гилфорд, – вам что-нибудь снилось?
– Ты не хочешь этого знать, – последовал бесстрастный ответ.
– А может, хочу.
– Сны – ничто. Чушь собачья эти ваши сны.
– И тем не менее.
– Был один сон, – признался Том. – Будто я умер где-то в грязи, в поле. Что я был солдатом. – Он поколебался. – Будто я превратился в собственного призрака, если это не кажется тебе бредом.
«Увы, вовсе не кажется», – подумал Гилфорд.
Ну не то чтобы совсем не казалось, но наводило на мысль, что… Боже правый, не может быть!
Он содрогнулся и отвернулся в сторону.
– Нам нужна еда, – сказал Том. – Завтра, если погода позволит, я пойду на охоту. – Он покосился на Престона Финча, который спал как убитый. Кожа туго обтягивала череп геолога. – Если не получится, придется зарезать змею.
– Это все равно что перерезать горло самим себе.
– Мы сможем добраться до Рейна с двумя змеями.
Впервые в голосе следопыта не было уверенности.
Утро выдалось ясное, но очень холодное.
– Поддерживай огонь, – велел Том Гилфорду. – Не давай ему погаснуть. Если через три дня не вернусь, идите на север без меня. Позаботься о Финче, насколько сможешь.
Гилфорд смотрел, как он удаляется в пронзительную синеву с ружьем на плече – мерным шагом, экономя силы. Меховые змеи повернули вслед Тому головы с широко расставленными черными глазами и заскулили.
– Я никогда об этом не мечтал, – произнес Финч.
Костер едва тлел. Гилфорд сидел перед ним на корточках, подкладывая сырые прутики. Те быстро сгорали, давая больше пара, чем дыма.
– Что такое, доктор Финч?
Ученый поднялся и осторожно выбрался из пещеры наружу, щурясь на ледяной свет дня. Он казался хрупким, как старый пергамент. Гилфорд на всякий случай одним глазом поглядывал на него. Прошлой ночью Финч метался и бредил во сне.
Но старик лишь подошел к валуну, расстегнул ширинку и не торопясь помочился.
Он приковылял обратно и сказал:
– Я никогда об этом не мечтал, мистер Лоу. Я мечтал о нормальном мире, понимаете?
Финча вообще нелегко было понять, даже когда он соглашался разговаривать. Два передних зуба у него шатались; он свистел, как чайник. Гилфорд из вежливости кивнул, продолжая подкладывать хворост в костер.
– Не надо относиться ко мне снисходительно, мистер Лоу. Все это казалось совершенно логичным. Преображение Европы в контексте библейского Потопа, Столпотворения, разрушения Содома и Гоморры… И если это не дело рук ревностного, но постижимого Бога, тогда это может быть только хаос, только ужас.
– Возможно, все это лишь выглядит так по причине нашей невежественности, – возразил Гилфорд. – Возможно, мы как обезьяны, которые смотрят в зеркало. Да, в зеркале есть обезьяна, но за зеркалом никакой обезьяны нет. Делает ли это отражение в зеркале чудом, доктор Финч?
– Вы просто не видели, как у того человека в мгновение ока затянулись раны.
– Доктор Салливан как-то сказал, что чудо – это название, которое мы даем своему невежеству.
– Только одно из названий. Есть и другие.
– Да?
– Духи. Демоны.
– Это суеверие, – сказал Гилфорд, хотя по коже у него побежали мурашки.
– Суеверием, – бесцветным тоном произнес Финч, – мы называем чудо, которое не одобряем.
Ни чернил, ни бумаги уже почти не осталось, поэтому буду краток. (Все же напишу, что скучаю по тебе, Каролина, и не утратил надежды увидеть снова и крепко обнять.)
Тома Комптона нет уже четыре дня, на день больше, чем он велел его дожидаться. Я должен продолжать путь, но без него это будет трудно. Все же очень хочется верить, что вскоре я увижу его, закутанного в мохнатые шкуры, легкой поступью выходящего из леса.
Доктор Финч мертв, Каролина. Когда я сегодня утром проснулся, в пещере его не было. Я вышел из нашего убежища и обнаружил, что он повесился на суку полынной сосны.
Под ночным дождем он обледенел; его тело искрилось в лучах с